Брайан Олдисс. Вне
Brian Aldiss. Outside
Они никогда не выходили из дома.
Первым на это решился человек, которого звали Харли. Временами
он в ночной пижаме бродил по зданию - температура неизменно,
день за днем, оставалась мягкой и приятной. Затем, случалось,
он будил Кэлвина, красивого широкоплечего парня, у которого,
казалось, был с десяток талантов, но ни один до конца так и не
проявился. Стоило Харли выразить желание, он охотно составлял
ему компанию.
Дэппл, девушка с убийственными серыми глазами и черными
волосами, спала вполглаза. Голоса двоих мужчин будили ее.
Встав, она будила Мэй; вместе они спускались вниз и начинали
готовить еду. Пока они занимались этим, вставали и двое
остальных, Джаггер и Пиф.
Так начинался каждый "день": не была даже намека на нечто,
напоминающее рассвет. Просто все шестеро от сна переходили к
бодрствованию. Они никогда не переутомлялись в течение дня, но
почему-то, добираясь до своих постелей, проваливались в
беспробудный сон.
Единственная радость дня приходила, когда они открывали склад.
Тот представлял собой маленькую комнатку между кухней и синей
гостиной. Вдоль дальней стены тянулся ряд широких полок, от
которых зависело их существование. На полках появлялись все
"запасы" для них. Запирая двери, они оставляли за собой
совершенно пустую комнату, а когда возвращались утром, все, что
было нужно - пища, ткани, новая стиральная машина - уже ждало
их на полках. Это было неотъемлемой частью их существования, и
между собой они никогда не говорили на эту тему.
В то утро Дэппл и Мэй успели приготовить еду до того, как
встали четверо мужчин. Дэппл пришлось даже подойти к подножью
широкой лестницы и позвать их, лишь после чего появился Пиф;
так что поход на склад был отложен, пока все не поедят, ибо,
хотя открытие дверей ни в коей мере не носило характер
церемонии, женщины опасались заходить туда поодиночке. Это было
одно из тех вещей...
- Надеюсь, получу табака, - сказал Харли, открывая двери. - А
то мои запасы почти кончаются.
Войдя, они уставились на полки. Те были почти пусты.
- Еды нет, - заметила Мэй, подперев обтянутые передником бока.
- Сегодня нам придется поэкономить.
Такое случалось не в первый раз. Как-то - когда это было? у них
существовало лишь смутное представление о времени - они
оставались без еды три дня и все это время полки были пустыми.
Они безмятежно перенесли полуголодные дни.
- Прежде, чем умрем с голоду, мы съедим тебя, Мэй, - сказал
Пиф, и все посмеялись, оценив шутку, хотя Пиф и в прошлый раз
пускал ее в ход. Пиф был скромный маленький человечек, из тех,
кого не замечают в толпе. Самым ценным в нем были его
непритязательные шуточки.
Все же на полке покоились два пакета. В одном был табак для
Харли, а в другом - колода карт. Удовлетворенно хмыкнув, Харли
сунул свое имущество в карман и стал рассматривать карты, с
удовольствием демонстрируя их всем остальным.
- Играет кто-нибудь? - спросил он.
- В покер, - ответил Джаггер.
- В канасту.
- Джин-рамми.
- Поиграем потом, - сказал Кэлвин. - Вечером будет время.
Карты представляли для них непростое испытание; за игрой им
придется сидеть всем вместе, лицом к лицу друг с другом.
Ничто вроде в этой ситуации не разделяло их, но не было никаких
ощутимых позывов, заставлявших их держаться бок о бок после
того, как подходила к концу небольшая процедура с открыванием
дверей склада. Джаггер стал пылесосить нижний холл, таская
аппарат мимо передних дверей, которые никогда не открывались, а
затем потащил его по лестнице, чтобы почистить верхнюю
площадку; не то, чтобы там было грязно, но по утрам в любом
случае следовало заниматься уборкой. Женщины в компании Пифа
было поговорили, как распределить рацион, но быстро потеряв
контакт друг с другом, отправились заниматься своими делами.
Кэлвин и Харли уже успели разойтись в разные стороны.
Дом сам по себе был достаточно странен. В нем было несколько
окон, но они никогда не открывались, не пропускали света и
сломать их было невозможно. Он был весь погружен во тьму, но
стоило кому-то войти в комнату, как та тут же освещалась
невидимыми источниками - и непроглядная темнота рассеивалась.
Все комнаты были меблированы, но подбор мебели был странен и
разрознен, предметы не подходили друг к другу, как будто их
просто наталкивали в помещение. Создавалось такое впечатление,
что комнаты были предназначены для существ, не понимающих цели
своего пребывания в них.
Невозможно было уловить никакого порядка в расположении первого
или второго этажа или длинного пустого чердака. В лабиринте
коридоров, комнат и холлов можно было разобраться только по
памяти. По крайней мере, времени совершенствовать ее было
более, чем достаточно.
Харли предпочитал, засунув руки в карманы, долго бродить по
дому. За одним из поворотов он встретил Дэппл; она грациозно
склонилась над альбомом, любительски копируя висящую на стене
картину - изображение той же комнаты, в которой сидела. Они
обменялись несколькими словами, и Харли побрел дальше.
В памяти колыхнулась какая-то неясная мысль, словно паук,
юркнувший в угол паутины. Он переступил порог помещения,
которое они называли комнатой с пианино и тут только осознал,
что его беспокоит. Когда тьма отступила, он опасливо оглянулся,
а затем уставился на большое пианино. На полках склада время от
времени появлялись странные вещи, которых потом можно было
встретить по всему дому; одна из них теперь стояла на крышке
пианино.
Она представляла собой тяжелую массивную модель примерно двух
футов высотой, приземистую и почти округлую, но с острым носом
и четырьмя подпорками в виде лопастей, на которые она
опиралась. Харли знал, что этот предмет изображал собой. То
была ракета "земля-космос", модель невзрачного, но надежного
челнока, который подбрасывал снаряжение космическому флоту.
Когда она появилась на полке склада, то своей неуместностью
вызвала еще большее удивление, чем пианино. Не отрывая глаз от
модели, Харли присел на крутящийся стульчик рядом с пианино и
основательно расположился на нем, пытаясь извлечь хоть ЧТО-ТО
из закоулков памяти... что-то, связанное с космическими
кораблями.
В любом случае, это было что-то неприятное и тут же ускользало,
едва только ему начинало казаться, что он мысленно может ткнуть
пальцем в пойманный образ. Но он неизменно ускользал от него.
Что было довольно неприятно: было смутное ощущение опасности и
в то же время с ней было связано какое-то обещание. Если он
сможет уловить, что это такое, встретиться с ним, так сказать,
лицом к лицу, в таком случае он... сделает что-то определенное.
Но пока он колебался в нерешительности, Харли даже не мог
сказать, что же такое определенное ему хотелось бы сделать.
Сзади послышались шаги. Не поворачиваясь, Харли осторожно
приподнял крышку пианино и пробежал пальцами по клавиатуре.
Лишь после этого он небрежно глянул из-за плеча. С руками в
карманах за спиной стоял Кэлвин, как всегда, солидный и
основательный.
- Увидел тут свет, - небрежно сказал он. - И проходя мимо,
решил зайти.
- А я было решил немного поиграть на пианино, - улыбнулся
Харли. Ему не хотелось обсуждать свои действия, даже с таким
близким знакомым, как Кэлвин, потому что... ну, просто потому,
что он должен вести себя, как нормальный человек, которого
ничего не беспокоит. Это было просто, ясно и устраивало его: он
ведет себя как нормальное человеческое существо.
Убедив себя, он легко коснулся клавиш, и под его пальцами стала
рождаться музыка. Играл он отменно. Они все играли хорошо,
Дэппл, Мэй, Пиф... стоило им собраться у пианино, как у каждого
исполнение стоило одно другого. Харли бросил взгляд на Кэлвина.
Он видел его высокую мускулистую фигуру, прислонившуюся к
пианино, спиной к этой странной модели и, казалось, ничто в
мире не беспокоит его. На лице его ничего не отражалось, кроме
спокойного дружелюбия. Они все были расположены друг к другу и
никогда не ссорились.
Вшестером они собрались за скудным ланчем, весело болтая на
банальные затасканные темы, и день пошел тем же порядком, как и
утро, как и все прочие утра, в спокойствии, безопасности и
бесцельности существования. Только одному Харли казалось, что
картина бытия как-то не в фокусе; теперь он, кажется, уловил
ключ к проблеме. Тот был очень скромен и мал, но в мертвом
спокойствии существования и он был достаточно велик.
Оборонила намек Мэй. Когда она расправлялась с желе, Джаггер со
смехом обвинил ее, что она положила себе побольше, чем прочим.
Дэппл, которая всегда защищала Мэй, возразила: - Ей досталось
меньше, чем тебе, Джаггер.
- Нет, - поправила ее Мэй. - Думаю, у меня в самом деле больше,
чем у прочих. У меня есть на то внутренние причины.
То была одна из типичных шуточек, которые звучали время от
времени, но Харли запомнил ее, чтобы обдумать. Он ходил из
одной комнаты в другую, где всюду царила тишина. Внутренние,
скрытые мотивы... Интересно, чувствуют ли остальные здесь то
беспокойство, которое не дает ему покоя? Есть ли у них
объяснение его причин? Есть и другой вопрос...
Где это"здесь"?
Он резко прервал нить этих размышлений.
Одновременно имей дело только с одним предметом. Осторожно,
ощупью подбирайся к краю пропасти. Четко обосновывай то, что
тебе понятно.
Итак, первое: холодная война с нитианами постепенно стала
оборачиваться для Земли наихудшим образом.
Второе: нитиане обладают опасной особенностью принимать облик
своих врагов.
Третье: таким образом они могут проникнуть в общество землян.
Четвертое: Земля не в состоянии изнутри оценить нитианскую
цивиллизацию.
Изнутри... стоило Харли осознать, что эти кардинальные факты не
имеют отношения к их маленькому мирку, как его охватила волна
клаустрофобии, ужас перед замкнутым пространством. Он не мог
понять, откуда, из какого внешнего мира и почему явились
непонятные картины, которых он никогда не видел. Перед
мысленным взором плыла звездная пустота, в которой сплетались в
яростных схватках и битвах люди и чудовища - а потом их облики
постепенно расплывались и исчезали. Эти мысли и картины никак
не сочетались с тихим мягким поведением его товарищей; но если
они никогда не говорили о том, что было "вне", значило ли это,
что они никогда не думали об этом?
Харли растерянно ходил по комнате, и планки паркета
поскрипывали под его неуверенными шагами. Он зашел в
биллиардную и, терзаясь противоречивыми мыслями, покатал
пальцами шары по зеленому сукну. Два красных шара столкнулись и
разлетелись в разные стороны. Точно так же чувствовали себя два
полушария его мозга. Невозможно совместить: он должен
оставаться здесь и хранить спокойствие; он не должен оставаться
здесь (поскольку он не помнил времени, когда бы его здесь не
было, эта вторая мысль имела лишь смутные очертания). Еще одна
болевая точка включала в себя понятия "здесь" и "не здесь",
которые своей несовместимостью буквально разрывали его.
Матово-белый шар слоновой кости лениво скользнул в лузу.
Решено. Сегодня он не будет спать в своей комнате.
Они сходились с самых разных концов дома, чтобы пропустить
рюмочку перед сном. По негласному договору было решено отложить
карты до другого подходящего времени: чего-чего, а времени у
них хватало.
Они болтали о незначащих пустяках, которые составляли их день,
об убранстве одной из комнат, которую Кэлвин привел в порядок,
а Мэй обставила, о непорядках с освещением в одном из верхних
коридоров - оно слишком медленно загорается. Все были спокойны
и расслаблены. Наступал очередной час отхода ко сну, и кто
знает, какие видения могут придти в сонном забытье? Но они
ОБЯЗАНЫ спать. Харли знал - интересно, было ли то известно и
другим? - что когда сгущалась темнота и они разбирались по
своим кроватям, приходила безоговорочная команда спать.
С трудом перебарывая напряжение, он стоял у двери спальни,
охваченный волнением от необычности своего поведения. В висках
болезненно пульсировала кровь, и он сжал их холодными ладонями.
Он слышал, как остальные один за другим расходятся по своим
отдельным комнатам. Пиф пожелал ему спокойной ночи; Харли
ответил. Наступила тишина.
Наконец-то!
Едва только, перебарывая волнение, он ступил в коридор, как
вспыхнул свет. Да, он в самом деле зажигался, словно нехотя. В
груди у него гулко билось сердце. Он решился на преступление.
Он не знал, ни что ему делать, ни как развернутся события, но
он решился. Он избежал приказа ко сну. Теперь он должен
спрятаться и подождать.
Не так легко найти себе укрытие, когда свет повсюду следует за
тобой по пятам. Но оказавшись в проходе, который вел к
неиспользуемым комнатам, чуть приоткрыв двери и скользнув через
порог, Харли убедился, что свет померк и он остался в темноте.
Он не испытывал ни радости ни умиротворения. Мозг его
разрывался конфликтом, суть которого он с трудом осознавал. Он
не мог отделаться от чувства тревоги: он нарушил правила и со
страхом прислушивался к шорохам темноты вокруг. Но
неизвестность наконец кончилась.