Мы часами обсуждали, что мог переживать Дэвид. В какой-то момент Салли прошептала слово «огонь».
– Кейт Гомперт? – спросил я, намекая на один из персонажей Дэвида.
Дэвид писал про Кейт Гомперт, страдавшую от «униполярной депрессии», которая в «Бесконечной шутке» называется просто «Оно»: «Не стоит заблуждаться насчет тех людей, которые выпрыгивают из горящего окна. Их ужас от падения с большой высоты так же велик, как ужас, который испытывали бы вы или я, стоя у того же самого окна и рассматривая открывающийся вид; то есть ужас падения остается постоянным. Разница заключается в том, что есть иной ужас, пламя огня: когда пламя подбирается близко, падение и смерть становятся просто меньшим ужасом из этих двух. Это не желание упасть, это ужас перед пламенем».
– Да, как будто вы выпрыгиваете из горящего здания, – заметила Салли, вспоминая этот отрывок. – Именно так я представляю самоубийство Дэвида.
– Прекращение боли, неважно как, – сказала она, немного помолчав. – Дэвид собирался освободиться от боли. Ему нужно было это сделать. Не то чтобы он хотел этого – просто ему нужно было это сделать.
Салли заплакала.
– Простите, – прошептала она, закрывая лицо руками.
В моих беседах с Уоллесами, всегда откровенных, но порой трудных, мы постоянно возвращались к этой мысли: до конца Дэвида довело нечто, что он не мог контролировать. Его отец, профессор нравственной философии, изучал этот предмет через призму своей науки: существуют страсти, которые взрастают внутри нас и перед которыми мы не способны устоять. Мы обсуждали Сократа и его идею о том, что никто добровольно не делает то, что считает нерациональным.
– Сократ мог бы сказать, что если человек продолжает принимать, например, наркотики, то он не знает, что творит. И этот человек на самом деле не думает о том, чтобы завязать, – сказал Джеймс. – Или, если человек ведает, что творит, но продолжает в том же духе, он все равно делает это не по своей воле – должно быть нечто, заставляющее человека это делать.
Я спросил Джеймса: но как тогда мы допускаем – казалось бы, сознательно – крайние степени эмоций или поведения?
– Примерно к этому, похоже, пришел Платон, – ответил профессор. – Он установил, что существуют определенного рода желания, которые иногда невозможно логически объяснить. Вы сидите на плоту, смотрите на океанские волны и ужасно страдаете от жажды; вы хотите напиться из этих волн. Вы отлично знаете, что это не приведет ни к чему хорошему, а только ухудшит дело. Однако только из-за этого объяснения желание не уходит. Вам все равно хочется пить.
– И это страстное желание – напиться соленой водой – нельзя укротить разумом?
– Платон полагал – можно, силой воли. Вы можете тренироваться, но недостаточно просто сказать: «Я сделаю это прямо сейчас». Вы должны работать над этим, пока не станете достаточно сильным, чтобы управлять иррациональными мыслями. Но я уверен, и Платон согласился бы со мной, что существуют люди, у которых просто нет тормозов, то есть вообще нет – их действия определяются страстями.
– Именно так депрессия овладевает человеком, – предположил я. – И именно так могут овладеть человеком мысли о самоубийстве.
За месяц до того, как покончить с собой, Дэвид, казалось, почувствовал себя лучше. Но этому предшествовал довольно длительный период кризиса: он пытался прекратить принимать нардил, антидепрессант, который употреблял почти двадцать лет.
– Это была, я думаю, фатальная, трагическая ошибка – попытка найти другой препарат, – предположила Салли.
Но Дэвид страстно желал жить без нардила. Этот довольно старый антидепрессант успешно стабилизирует настроение, но вызывает ряд неприятных побочных эффектов. Когда Дэвид прекратил его принимать, он не нашел ни одного лекарства, которое было бы столь же эффективным. Он возобновил прием нардила, надеясь, что препарат вернет ему стабильное состояние, но тщетно.
– Последняя надежда не оправдалась, – вздохнула Салли.
Дэвид запаниковал. Ему казалось, что не осталось ничего, что могло бы улучшить его состояние. Он поверил, что выхода нет.
Салли и Джеймс оказались свидетелями работы «ужасного хозяина» и были бессильны освободить от него сына.
Родители гостили у Дэвида почти две недели в августе 2008 года – они согласились побыть с ним, пока его жена Карен находилась в отъезде, – и, конечно, заметили изменения в поведении сына. Когда они только приехали, Дэвид выглядел осунувшимся и измученным, как человек, который страдал от тяжелой болезни долгое время. Но ближе к отъезду он, казалось, встряхнулся. За пару дней до того, как отправиться домой, родители вместе с Дэвидом поехали в аэропорт встречать его жену.
– Карен вприпрыжку бежала по эскалатору вниз, а он – ей навстречу; он заключил ее в объятия, и было так здорово, – рассказывала Салли. – По дороге домой, – продолжала она, – мы сели на заднее сиденье. Хотя машина была с механической коробкой передач, Дэвид почти все время держал руку на колене Карен. И я подумала: «О, благодарю, благодарю тебя, Боже. Похоже, все налаживается».
– Он всех ввел в заблуждение, – сказал Джеймс. – Он обманул своего психиатра. Он обманул свою жену.
Я усомнился, что Дэвид сознательно обманывал кого-либо. Возможно, он принял решение – оно одновременно было и ответом, и концом всего.
– Но, тем не менее, все были введены в заблуждение, – возразил Джеймс. – Может быть, Дэвид обманул нас не намеренно, но мы были обмануты. Мы все думали, что он преодолел кризис. Что поразило меня больше всего, так это то, что за неделю или две до самоубийства наш сын почувствовал себя лучше. Полагаю, он нашел решение проблемы, не так ли? Проблема заключалась в монстре, которым был он сам.
Вполне понятно, что Джеймс и Салли Уоллесы пытались принять и понять и страдания сына, и его бескомпромиссное решение. Ни один из родителей не может охватить разумом решение своего ребенка покончить с жизнью. Однако мне стало совершенно ясно из разговоров с родителями Дэвида – они полностью отдавали себе отчет, что их сын попал в порочный замкнутый круг. Невзирая на успех, личный или профессиональный, Дэвид не обращал внимания на свои позитивные стороны и выделял все, что характеризовало его негативно. Такая разрушительная фильтрация могла вести только к полному краху уверенности в себе. Салли и Джеймс оказались свидетелями работы «ужасного хозяина» и были бессильны освободить от него сына.
В этом трагическом случае порочная спираль привела к самоубийству. В других ситуациях она могла бы спровоцировать саморазрушение иного рода: жестокость, направленную на других людей, или даже убийство. Я надеюсь, что, глубоко изучив природу захвата, поняв его причины, а также обратившись к примерам этого состояния, мы научимся освобождаться от его стальных тисков.
Поиск единого механизма
Предполагается, что психиатрия разгадала «ужасного хозяина». Факультет психиатрии Йельского университета считается лучшим в мире. Он славится как исследованиями, так и лечебной деятельностью. Стив Банни, бывший декан факультета, а теперь почетный профессор, мой старый друг и коллега.
Стив знал о Дэвиде Фостере Уоллесе только в общих чертах: одаренный писатель решил убить себя – на самом пике своей жизни, обласканный критиками, недавно вступивший в брак. Я добавил некоторые подробности, рассказал о битве Уоллеса с неуверенностью в себе, которая сопровождала его даже в периоды удовлетворения огромных амбиций. Уоллес хотел, чтобы его читали в течение сотен лет, и в то же самое время он чувствовал себя совершенно не способным к успеху и недостойным его. Уоллес переживал, что «Бесконечная шутка», роман, который буквально катапультировал его на вершину успеха, истощил его литературную энергию и он больше никогда не сможет закончить ни одной книги.
Я спросил Стива о природе страданий Уоллеса. Почему подобные ощущения калечат одних людей и не затрагивают других? Что такое эмоциональная боль? Как можно ее описать?
– Если говорить упрощенно, у человека, подобного Уоллесу, нарушена связь между той личностью, какой человек хочет быть, и личностью, которой этот человек, по его собственному представлению, является, – сказал Стив. – Это постулат. Возникает ощущение утраты контроля, а это один из самых больших вопросов в психиатрии. Если вы не контролируете – значит, у вас проблемы. Неважно, страдаете ли вы от тревоги, депрессии или другого расстройства, но отсутствие контроля над собой может угрожать самому вашему существованию. Я не могу до конца представить себе те душевные муки, что делают во всех остальных отношениях здорового человека самоубийцей. Но я хорошо знаю, что люди с суицидальными наклонностями считают: иного пути освобождения от негативных мыслей и чувств нет. Один из парадоксов суицида заключается в том, что он становится последним и единственным способом, которым человек может утвердить контроль.
Стив отметил, что успешные люди, из всех слоев общества, нередко испытывают страдания такого рода. Так, в ходе одного исследования было обнаружено, что те, кто, казалось бы, состоялся во всех отношениях, часто ощущают себя «подделкой». Многих успешных людей беспокоит та же мысль, что и Уоллеса: если бы окружающие на самом деле знали их, то поняли бы, что они не заслужили свой успех.
– Так что это встречается нередко, и в некотором смысле неуверенность в себе даже полезна, по моему мнению, – сказал Стив. – Но это чувство может стать опасной, фатальной патологией, если выйдет из-под контроля.
Стив много лет изучал различные способы оценки психиатрического дистресса. Он начинал свою карьеру в качестве терапевта и заинтересовался психоанализом, но потом полностью посвятил себя изучению биологических причин психических расстройств. Однако все это время он не упускал из виду влияние жизненного опыта на функцию мозга и роль этого опыта в возникновении душевной болезни.
– Сегодня психиатрия чаще всего занимается прописыванием. Психиатрия – это поиск правильного лекарства… – в голосе Стива прозвучала тоска. – Не поймите меня неправильно: не стоит радоваться тем успехам, которых мы достигли в области фармакологии. Огромному количеству людей мы действительно можем облегчить страдания, а облегчив страдания, даже сохранить жизнь. Может быть, лекарства перестали действовать на Дэвида Фостера Уоллеса, но из того, что ты рассказал мне, я делаю вывод, что они подарили ему много времени и помогли закончить большое дело.
– Проблема не в лекарствах, а в том, как мы их воспринимаем. Я боюсь, что они соблазняют людей, особенно не специалистов, но и профессионалов тоже. Лекарства заставляют смотреть на душевную болезнь как на простую неисправность в работе мозга, – продолжил мой друг. – А на самом деле душевная болезнь – это почти всегда взаимосвязь между предрасположенностью и тем, что приходит извне, из реального мира. Это часто взаимодействие между физическим мозгом и жизненным опытом, который разум пытается переварить, – вот о чем мы должны все время помнить. Ты хочешь не просто знать, как лечить эти заболевания, но и откуда они приходят, в надежде, что ты сможешь найти лучшее лечение.
Стив знал, что проблема зависимости заинтересовала меня, когда я работал в Федеральной службе по надзору в сфере здравоохранения. Исследуя, как устроена табачная индустрия, я должен был изучить все, что только было возможно, о науке зависимости. Стив также знал о моих последних работах в области ожирения. Я исследовал способы, которыми люди борются со своим желанием поглощать больше пищи, чем требуется организму. Я сказал Стиву, что наблюдаю сходство между зависимостью, перееданием и душевными заболеваниями, например тревожным расстройством, обсессией, расстройствами побуждений, фобиями, паническими атаками, депрессией, манией, ипохондрией и другими проявлениями психозов.
– Да, это интересно, – ответил он. – С одной стороны, усилия психиатров направлены на то, чтобы установить, и как можно точнее, диагностические различия. У нас есть классификатор DSM – V, который мы используем для постановки диагноза и классификации сотен психических расстройств. И в то же время биологические исследования подтверждают, что эти расстройства взаимосвязаны. Теперь шизофрения не считается чем-то совершенно отличным от депрессии – выглядит так, словно этот спектр расстройств связан с взаимодействием системы нейромедиаторов, а не дефицитом или избытком какого-то одного нейромедиатора. Лекарственные средства, какими бы они ни были прекрасными, не могут действовать точно так, как это предполагается. Мы видим, как одно лекарство работает в самых разных случаях – или не работает. Похоже, что чаще всего правильнее говорить об индивидуальной восприимчивости. Кроме того, нельзя не учитывать, что появляется все больше доказательств огромного влияния эффекта плацебо психоактивных лекарств.
– Психология и химия очень сложные науки, – сказал Стив. – Астрономия очень сложная наука. Но если мы продолжаем искать решение проблемы, мы находим законы, которые управляют этими сложными системами. Например, законы термодинамики, объясняющие массу исключительно сложных вещей, которых мы раньше не понимали. Я вижу, что ты движешься в том же направлении.
Неуверенность в себе даже полезна. Но это чувство может стать опасной, фатальной патологией, если выйдет из-под контроля.
Аналогия, которую привел мой друг, помогла мне определить цель работы, которой я посвятил два последних десятилетия. Пытаясь найти общие признаки среди целого спектра эмоциональных переживаний и видов поведения человека, я работал над раскрытием сути тех сложных и потенциально разрушительных элементов, которые руководят нашими действиями.
За последние сто лет психология и психиатрия, несмотря на все достижения, так и не принесли нам точного понимания причин душевных заболеваний. Большое депрессивное расстройство (клиническая депрессия) занимает второе место по причинам инвалидности во всем мире. Фармакологические средства, на которые ссылался Стив, имеют ограниченную эффективность и в некоторых случаях могут больше навредить, чем помочь. Что, возможно, важнее всего, лекарства отделяют нас от наших чувств, никоим образом не приближая к пониманию того, почему мы совершаем те поступки, которые совершаем. Конечно, это не новая загадка, скорее очень-очень старая. Чтобы преуспеть в этом грандиозном квесте, имеет смысл посмотреть, как другие люди находили ответы на подобные вопросы.
Глава вторая
История и наука о захвате
История о захвате
В историческом контексте – так или иначе, в разных обличиях – появлялось понятие энергии, которая овладевает нами и вынуждает совершать какие-то действия на благо или во вред. «Мы проходим через ужасные испытания, потому что не понимаем свою собственную природу, – писала в шестнадцатом столетии святая Тереза Авильская. – В этом заключается причина страданий многих людей». Философы, богословы, писатели и психиатры проявляли интерес к этому с давних времен. Каждый ученый в своей сфере старался понять, почему мы так часто не можем контролировать то, что думаем и чувствуем.
Уильям Джеймс, философ, психолог автор работы «Многообразие религиозного опыта: изучение человеческой природы», пытался определить важнейший элемент самой сути захвата. «Почему определенные идеи обладают такой силой, – заметил он однажды, – что полностью овладевают нашим вниманием?»
Интеллект Джеймса побуждал его разобраться в устройстве мира не только ради себя, но и для широкой аудитории. Как и у Дэвида Фостера Уоллеса, потребность Джеймса понять человеческие переживания родилась из его собственной мучительной эмоциональной жизни. Он постоянно срывался в глубины подсознания, наполненные ненавистью и террором в отношении к самому себе. «Я балансировал на грани постоянного стремления к самоубийству», – писал он другу, едва перешагнув порог двадцатилетия, спустя несколько месяцев невыносимых душевных и физических страданий (которые для Джеймса тесно переплетались). «К сожалению, должен сказать, что мое состояние продолжает довольно стабильно ухудшаться во всех отношениях», – писал он своему брату, романисту Генри Джеймсу, несколько лет спустя. Даже после того, как Джеймс достиг профессионального успеха, вступил в брак, который, по его словам, позволил ему «родиться заново», и много лет был успешным и признанным профессором в Гарварде, он все равно вынужден был периодически сражаться со своими внутренними демонами. Однако Джеймсу всегда удавалось продвигаться вперед, используя опыт этой борьбы для многочисленных личных и философских открытий.