Он уехал на Крит, затем отправился в Ионию, оттуда в Египет, в другие страны. И всюду изучал законы, по которым жили посещаемые им государства, надеясь собрать лучшее, чтобы затем передать их в Спарту, на родину, где жизнь, к несчастью, была устроена ужасным образом: кучка богатых спартиатов купалась в роскоши, а прочие прозябали в нищете, нравы были дикие, воспитанием юношества никто не занимался, власть то тиранов, то разнузданной толпы накатывала на Спарту, как волны на берег.
Ликург был царём Спарты меньше года, но многие спартанцы успели полюбить его за доброту, ум и справедливость. И когда он уехал, стали жалеть о нём, искать способ вернуть его на родину.
Ликург, вняв просьбам соотечественников, в конце концов вернулся и стал советником царя Харилая, своего племянника, которому он некогда уступил царский трон. Харилай увидел в Ликурге подлинного наставника и стал исполнять всё, что тот ему советовал.
Желая знать, правильно ли он поступает, и заручиться поддержкой богов, Ликург вскоре по возвращении в Спарту отправился в Дельфы к пифии — и та прорекла ему:
Когда же Ликург спросил, хороши ли те законы, которые он привёз в Спарту, пифия ответила, что лучше его законов нет ни в одном государстве. «Любезный Зевсу» тотчас вернулся в Спарту и приступил к великим преобразованиям.
Прежде всего он учредил Совет старейшин, назначив в него двадцать восемь своих верных сторонников. Совет старейшин стал непреодолимой преградой на пути безрассудств и произвола, которые, увы, так часто обуревают и царей и толпу, — врагом деспотизма и охлократии. Совет старейшин призван был защитить царя от толпы и народ — от царского своеволия. Так был достигнут в Спарте внутренний мир. Мир, но не благополучие.
Благополучие спартанцам принёс другой закон Ликурга, который касался земельного вопроса: Ликург убедил всех землевладельцев отказаться от своих земельных владений в пользу государства, а затем, собрав земли, поровну разделил их между всеми спартанцами. Тридцать тысяч участков получили периэки, свободные граждане Лаконии, и девять тысяч — собственно спартанцы, полноправные граждане Спарты, воины, на которых работали илоты, государственные рабы. Теперь каждый земельный участок приносил его владельцу ежегодно от семидесяти до восьмидесяти медимнов ячменя, небольшое количество вина, масла и овощей, которых, по мнению Ликурга, было достаточно, чтобы жить не болея, в добром здоровье, ни в чём другом не нуждаясь. В Спарте не стало несчастных голодных и бессовестных обжор.
К тому же никто из мужчин теперь не обедал дома. Ликург установил для спартанцев совместные трапезы, сисситии. Теперь они ели за общим столом и только то, что было предписано законом. За столом собирались по пятнадцать человек, и повара выставляли им то, что было положено, ни больше ни меньше. Ведь каждый участвовал в сисситиях с равной долей взноса, которая ежемесячно составляла один медимн ячменя, восемь хоев вина, пять мин сыру, две с половиной мины винных ягод и немного денег, чтобы купить для общего стола масло, соль и другие продукты. За общим столом отныне обедал и царь.
А чтобы окончательно уничтожить в Спарте неравенство, Ликург велел чеканить железные деньги, изъяв из обращения все золотые и серебряные монеты. Новые деньги были тяжелы, достоинства чрезвычайно малого, к тому же не подлежали ни переплавке, ни перековке из-за низкого качества металла — были хрупкими и разъедались ржавчиной при долгом хранении. Десять мин в новых деньгах занимали в доме целую кладовую, а перевезти их можно было только на телеге. Деньги нельзя было копить, их не брали в других государствах, в таких деньгах невозможно было тайно получить взятку — мздоимцу даже для малой взятки понадобился бы мешок, который он не в силах был бы поднять. По этой же причине их нельзя было украсть. Иностранные купцы не заходили в прибрежные города Спарты всё из-за тех же денег. Не стало в Спарте ни золотых украшений, ни драгоценных камней, ни дорогих одежд, ни роскошной утвари.
Ликург запретил зарубежные путешествия, чтобы спартанцы не развращались, наблюдая иную жизнь. В Спарту был также закрыт доступ иностранцам.
Вершиной законодательства Ликурга стали законы о воспитании юношества, которые делали каждого спартанца закалённым, мужественным воином, не боящимся никаких испытаний и самой смерти. О спартанцах говорили: «Лучше всю жизнь есть со спартанцами чёрный ячменный хлеб, чем встретиться с ними в бою».
Когда важнейшие из законов Ликурга вошли в жизнь, когда в Спарте воцарились желанные порядок и мир, Ликург созвал Народное собрание и объявил, что отправляется в Дельфы за новым оракулом, поскольку хочет узнать, что ещё нужно сделать для процветания Спарты. Он взял с собравшихся клятву, что они ничего не изменят в государстве, пока он не вернётся из Дельф.
На самом же деле царь задумал покинуть Спарту навсегда, чтобы спартанцы, соблюдая данную клятву, жили по его законам вечно. На Крите Ликург уморил себя голодом, завещав друзьям сжечь его труп, а пепел бросить в море. Таким завещанием он хотел избавить спартанцев от искушения перевезти в Спарту его останки и тем освободить себя от клятвы — дескать, правитель вернулся и, стало быть, они могут нарушить его законы.
Ликург не вернулся, но частица его пепла — в каждой набегающей на берег волне... Время разъедает установления Ликурга, как ржавчина разъедает железные деньги. Вот и Плистоанакт, молодой спартанский царь, сын Павсания, взойдя на трон, побывал в гостях у ионийских тиранов и персидских сатрапов, наслаждаясь их щедрым гостеприимством и роскошью дворцов, о чём, говорят, теперь тоскует среди грубых и бедных соотечественников, довольствуясь на сисситиях похлёбкой, чёрным хлебом и кислым вином...
Афиняне издавна стремились устроить свою жизнь иначе, чем спартанцы, потому что более всего ценят свободу и естественный порядок вещей. Драконт, который правил Афинами до Солона, так боялся свободолюбия афинян, что ввёл законы, которые едва не погубили их. Да и служил он не афинскому народу, а кучке разжиревших на чужих бедах собственников, к которой принадлежал и сам. За долги свободный афинянин превращался в раба и мог быть продан иноземцам. За любое посягательство на собственность богатеев афинян подвергали смертной казни — украл ли он несколько колосьев с чужого поля, или горсть маслин из чужого сада, или лепёшку с лотка торговца. О законах Драконта говорили, что они написаны кровью.
Солон, став архонтом и получив от народа чрезвычайные полномочия, отменил все законы Драконта, кроме одного — закона об убийстве, по которому виновного приговаривали к смертной казни. Прежде всего Солон простил афинянам все долги и впредь запретил ссужать кому-либо деньги «под залог тела». Свободный афинянин не мог отныне превратиться в раба из-за долгов. Кроме того, Солон выкупил всех афинян, проданных в рабство на чужбину, и вернул их на родину свободными гражданами. Он создал Совет Четырёхсот и созвал Народное собрание, Экклесию. Выборный Совет и Народное собрание решали отныне в Афинах все государственные дела, обсуждая их публично.
Пожалев девушек, которым из-за бедности трудно было сыскать себе жениха, Солон уничтожил обычай давать за невестой приданое, сказав, что женитьба не может быть доходным предприятием, что её цель — рождение детей, радость и любовь.
Он разрешил «дома радости», чтобы юноши не совращали друг друга и постигали искусство любви до вступления в брак.
Это он сказал, что об умерших надо говорить хорошо или ничего, запретил женщинам царапать себе лицо, рвать волосы и бить себя в грудь на похоронах, издал закон, по которому сын не обязан содержать отца, если тот не отдал его в учение, а ещё закон о наказании за праздность.
Солон осудил безучастное отношение граждан к общему делу и утвердил закон, по которому афинянин лишался гражданских прав, если во время междоусобных распрей не примыкал к какой-либо партии. Он говорил, что надо поощрять доброе и правое дело, а не дожидаться без риска, какая из партий победит.
Впрочем, как Солон ни старался для афинян, всегда находились осуждающие, кому его благодеяния казались недостаточными. Архонта постоянно осаждали толпы просителей и хулителей, доброхотов и противников.
«Трудно в великих делах сразу же всем угодить», — сказал Солон, устав от брани и похвал, и упросил афинян освободить его от архонтства хотя бы на десять лет, полагая, что во время его отсутствия афиняне привыкнут к его законам и успокоятся.
Он побывал в Египте, где беседовал с учёными жрецами о египетских богах и Атлантиде, жил на Крите у царя Филокипра, гостил в Лидии у Креза. В Афины Солон вернулся уже очень старым человеком и увидел, что смуты не улеглись, что государствам правит тиран Писистрат, который обманывает народ. Солон пытался умиротворить и образумить Писистрата, но его старания оказались тщетными. Да и прожил Солон всего два года после возвращения в Афины. Смерть настигла его, когда он сочинял поэму об Атлантиде. Говорят, что тело его сожгли, как и тело Ликурга, и пепел рассеяли по острову Саламину, который был завоёван во времена Солона для афинян.
Берега Саламина видны из Пирея. Возможно, что Саламин — самое значительное из завоеваний Солона: Саламин спас афинян во время персидского нашествия — они переселились туда, когда Ксеркс подошёл к Афинам, выиграв сражение при Фермопилах.
Перикл и его отец в те дни также спасались на Саламине. Они так торопились покинуть Афины — Ксеркс был уже совсем рядом, — что не успели взять с собой любимую собаку, которая затерялась в общей панике. На другой день к отцу Перикла пришли люди и сказали, что его собака лежит мёртвая на саламинском берегу — она, оказывается, не желая расставаться с хозяевами, бросилась в море и поплыла вслед за кораблём, на котором Перикл и его отец покидали Афины. У собаки хватило сил доплыть до Саламина, но на берегу она умерла от изнеможения.
Отец разрешил Периклу похоронить собаку на прибрежном холме у Трезена...
Не сам, конечно, Саламин спас афинян от персидского рабства и смерти, но Фемистокл, который уговорил афинян перебраться на Саламин, а затем разгромил персидский флот, заманив его хитростью в узкий пролив между Мегаридой и Саламином. Афины и вся Эллада были спасены. Афиняне вернулись в разрушенный персами город, восстановили его, окружили крепостными стенами, обустроили Пирей. В строительстве Длинных стен и пирейских причалов принимал участие Перикл.
Фемистокл по прошествии нескольких лет был изгнан из Афин по суду остракизма: афиняне всегда считали, да и теперь считают могущество вождей для себя тягостным, поскольку оно несовместимо с демократическими свободами. Герой рано или поздно становится тираном — таков, считают афиняне, непреложный закон, а поэтому изгоняют героев, не дав им согрешить против свободы.
Помня об этом, Перикл старается не выделяться ни в битвах, ни в других государственных делах, предоставляя возможность другим потрудиться на поприще славы. Ради пользы отечества, разумеется, но в соответствии с его, Перикла, планами и замыслами.
Покинув Афины, Фемистокл сначала жил на Пелопоннесе, в Арголиде. Но вскоре вынужден был бежать оттуда, против него ополчились враги и в Афинах и в Спарте, обвинив в заговоре против эллинов. Фемистокл убежал из Аргоса в Керкиру, оттуда — в Эпир, а из Эпира — в Персию, к персидскому царю, которого разбил у Саламина. Фемистокл и теперь там — персидский царь подарил ему три города: Магнесию, Лампсак и Миунт. Говорят, что Фемистокл живёт в Магнесии. Это он сказал об афинянах с обидой: «Они устают от тех, кто делает им добро».
Кимон, пришедший к власти после Фемистокла, потом повторил эти слова, когда и его, как Фемистокла, приговорили к изгнанию. Кимон отличился в битве с персами при Саламине, он перевёз со Скироса в Афины останки легендарного Тесея, некогда победившего Минотавра, очистил от персов всю Азию — от Ионии до Памфилии, подписал с Персией выгодный для афинян мир, победил фракийцев, подчинил Афинам весь Херсонес, захватил земли теосцев, укрепил Афинский морской союз. Очень возвысился Кимон и стал для афинян тягостным в своей славе. Афиняне обвинили его в том, что он не сделал для них ещё одно великое дело — не завоевал Македонию, хотя мог бы завоевать, если бы не заключил тайный предательский договор с македонским царём. Кимона изгнали из Афин на десять лет. Перикл приложил к этому руку, выступив с обвинительной речью против Кимона на суде. Его речь была не главной, но всё же...
После изгнания Кимона Перикл был избран стратегом и вождём народа. Кимон помнит об этом и ждёт, когда афиняне позволят ему вернуться...
Вот судьба тех, кто возлагает на себя бремя власти, тяжкое бремя, зная, что их ожидает неблагодарность народа, возможно, изгнание, позорная смерть и забвение. Но и слава, и благодарность, и любовь, пока не наступит роковой час.
Надо следовать Ликургу, который сказал: если власть — служение народу, то прекрасно всё — и жизнь, и смерть, и слава, и позор, когда они полезны государству. Надо принять эту судьбу, ибо она именно такова по своей природе и другой быть не может. Но она никогда не сбрасывает со счетов дела и мысли человека.
Возница прикрикнул на нетерпеливых лошадей, впряжённых в колесницу. Перикл оглянулся и кивнул вознице головой — пора было возвращаться в Афины.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Сократу было десять лет, когда афиняне изгнали Кимона, своего славного вождя и архонта, которому они были обязаны многими победами над персами и их союзниками. Периклу тогда было чуть больше тридцати. После изгнания Кимона Сократ не ощутил в своей жизни никаких перемен. Перикл же понял, что пробил его час: остракизму подвергается не только Кимон, но и вся его партия, родовитое племя аристократов. Симпатии афинян отныне стали принадлежать другой партии и другим вождям — вождям народа и, стало быть, Народному собранию — Экклесии — и гелиэе, а не Ареопагу, этому сборищу старых архонтов, известных лишь родовитостью, а не подлинными заслугами.
Великий Кимон был не только отважным воином и решительным политиком — этого у него не отнять, но и пьяницей, гулякой, мотом. А те, что заседают в Ареопаге, на холме Ареса, по преимуществу отличились в своё время лишь в домах гетер и пустой болтовнёй на Пниксе.
Эфиальт, друг Перикла, сказал, что время аристократов прошло и человек, идущий к власти, отныне должен опираться на партию народа, даже если он не питает особых симпатий к этому народу — только с ним он победит, получит власть, которую сможет употребить для блага и могущества Афин. Благо и могущество Афин — высшая цель гражданина, всё остальное — в лучшем случае только средство для достижения этой дели: аристократы, народ, союзные города, деньги, власть, жизнь и смерть. Афинам — вся любовь, и тогда Афины позаботятся о достойной жизни всех граждан.
Так говорил вождь демократов Эфиальт, штурмуя холм Ареса. Он преуспел в борьбе с Ареопагом, отнял у него право утверждать или не утверждать решения Народного собрания, право судить и приговаривать к смертной казни должностных лиц и многие другие права, обеспечивавшие Ареопагу исключительную власть в государстве, и вернул их Народному собранию, Совету Пятисот и гелиэе, суду присяжных — иными словами, народу. Эфиальт победил Ареопаг и погиб — враги убили его руками ничтожного Аристодика из Танагры.