— Никто его здесь не видел прежде, — ответил Сократ, не скрывая раздражения. — Это сынок скототорговца Кресфонта. Мальчишка чем-то понравился Аспасии. Правда, он недурен собой — тут не возразишь, но говорят, нагл и глуп. Впрочем, Аспасия считает, что это не так, что он многого достигнет, если образовать его ум... Смотри, смотри, как он таращит на неё глаза. Наверное, влюблён. Ох эти женщины, — покачал головой Сократ, — всё-то им неймётся, всё-то им красавцев подавай...
— Мир — это тоска! — громко заявил между тем, ораторствуя, Протагор. — Жизнь без событий — это бездарное времяпрепровождение. Надо насыщать ими жизнь, как наш Софокл насыщает драмы действиями. Самое большое событие в жизни народа — это война, битвы, поражения и победы. Тогда рождаются герои, тогда мы обнаруживаем трусов, тогда горе и радость сменяют друг друга, как сладкое и горькое, как горячее и холодное, как мучительная жажда и утоление жажды этим прекрасным вином. — Протагор поднял кубок, и тут Анаксагор прервал его вопросом:
— Стало быть, ты против мира, Протагор?
— Да! — ответил тот и как-то странно мотнул головой, отчего многие подумали, что Протагор пьян. — Да! — произнёс он громче. — Я против мира, когда ничего не происходит, когда нет борьбы и волнений. — Рука Протагора при этом дрогнула — и вино из чаши пролилось ему на голову, вызвав весёлый смех гостей. — Вот! — сказал он, утираясь подушкой. — Вот единственное событие, которое возможно...
— Мир — это возможность трудиться и в труде создавать великое или значительное, — возразил Протагору Перикл. — Мир — это праздники, торжества, радость, отсутствие страданий, наслаждение спокойным досугом, любовью, общением с друзьями, это долгая, обеспеченная жизнь, путешествия. Я удивлюсь, если ты не согласишься с этим, Протагор!
— Я соглашусь, — ответил Протагор, и теперь все убедились, что он действительно опьянел: произнеся эти слова, он откинулся на подушки и тут же захрапел.
Юноша Лисикл, желая услужить хозяевам дома, и прежде всего Аспасии, подбежал к Протагору и стал его тормошить, требуя, чтобы тот проснулся.
— Оставь его в покое, Лисикл, — сказала юноше Аспасия без всякого осуждения в голосе, скорее даже с некоторой нежностью, как говорят матери расшалившимся детям. — Пусть Протагор поспит, Лисикл. — Она дважды произнесла имя Лисикла, и ей это, кажется, понравилось, но, может быть, она делала это только для того, чтобы гости узнали и запомнили имя юноши.
Самую мудрую мысль высказал Фидий, с чем сразу же согласились хозяева дома, да и другие поддержали его. Фидий сказал, что преимущества мира должен почувствовать каждый афинянин, что мир просто обязан сказаться на благополучии граждан, что богатство и могущество Афин — это богатство и прочность очага каждого человека.
— Запомним, что предложил Фидий, — сказала Периклу Аспасия, сидевшая, как всегда, на ложе мужа, сказала тихо, не для всех. — Улучшить жизнь всех афинян, взять да и улучшить вдруг — вот, кажется, небывалое. То-то Фукидид взовьётся от злости.
— Раздать афинянам деньги из казны? — спросил Перикл. — Это можно сделать, но только один раз, ну два раза, три. Скажем, раз в год.
— А раз в день?
— Как?! Тогда никаких денег не хватит. Впрочем, я подумаю.
Этот разговор Перикл и Аспасия продолжили после того, как гости разошлись. И вот к какому решению пришёл Перикл: надо не просто раздавать афинянам деньги из общей казны, а платить им за службу, какая только существует в Афинах: пританам — за участие в Совете Пятисот, гелиастам — за разбирательство судебных дел, стратегам, командирам пехотных отрядов, начальникам конницы, софронистам, воспитателям эфебов, государственному казначею и секретарю Буле, Совета Пятисот — словом, всем, кого афиняне избирали на должность. Но не только избранным, но и назначенным по жребию: архонтам, которых десять и из которых один, первый, архонт-эпоним, председательствует в судах, второй, архонт-царь, отвечает за гимнастические состязания и разбирает дела об оскорблении богов и святынь, третий архонт, полемарх, приносит жертвы богам войны, остальные, фесмофеты, проверяют, соответствуют ли новые законы старым, и разбирают дела о политических преступлениях. По жребию назначаются также астиномы, следящие за порядком в Афинах, агорономы, или рыночные надзиратели, метрономы — они следят, чтобы торговцы не обвешивали и не обсчитывали покупателей, портовые надзиратели, члены коллегии из одиннадцати человек, ведающие тюрьмами и исполнением смертных приговоров, заведующие ремонтом храмов, священнослужители, алофеты — они устраивают всякого рода праздничные процессии и состязания, оподекты, собирающие подати и пошлины, практоры, взыскивающие штрафы, логисты и их помощники, следящие за тем, как исполняют свои обязанности городские чиновники, — словом, все магистраты, кому выпал жребий служить Афинам в течение года.
Всем им Перикл решил назначить ежедневную оплату, а кроме того, раздавать афинянам деньги на посещение театров и оказывать другие вспомоществования, особенно бедным. Только за участие в Народном собрании решено было не платить.
— Присутствие на Собрании — не служба, а святой долг каждого афинянина, — сказал Перикл. — За это — ни обола. Говоришь, Фукидид взовьётся от злости?
— Взовьётся, — ответила Аспасия.
— Охотники любят сбивать птиц на взлёте...
Утро выдалось ясное, но прохладное — трое суток до этого лил дождь, всё остыло — земля, камни, дома, само небо. Лужи на улицах сверкали, как слюда, ветви на деревьях опустились под тяжестью влаги, трава вдоль оград лежала мокрая и тёмная, голоса и стук тележных колёс гулко разносились в застывшем до неподвижности воздухе, птицы радостно щебетали, встречая солнце после утомительных дождливых ночей и дней.
В это утро легко работалось глашатаям: крикнешь в одном конце улицы — и вот твой голос возвращается к тебе эхом с другого конца. И ввысь летит, и в стороны. Глашатаи идут по разным улицам, но слышат друг друга, словно находятся рядом. Сегодня они созывают афинян на Пникс, на Экклесию, Народное собрание. Голос глашатая — как голос божества: ни ослушаться, ни перечить ему никто не имеет права. И не услышать не может: голоса у глашатаев могучие, глухого разбудят, и благозвучные, зовут, не пугают.
— На Пникс, на Экклесию, граждане! Совет созывает Экклесию, Перикл предлагает новый закон!
Перикл — это всегда неожиданность, правда. Не всегда приятная. А афиняне ничего так не любят, как новости. «Если не случается ничего нового, то и жизнь не случается», — говорят они. И готовы охотиться за новостью хоть целый день, с утра до ночи. Тоскуют и видят печальные сны, если охота была неудачной. Радуются и созывают друзей на симпосии, если удастся раздобыть новость — тогда на всю ночь хватит разговоров, иначе — уснут уже после третьей чаши.
— На Пникс, граждане, на Экклесию! — кричат глашатаи, не уставая.
Кто успел открыть с утра лавку или мастерскую, спешно закрывает её. Сони вскакивают с постелей, словно их вдруг окатили холодной водой. Кто сильно проголодался за ночь — ест: на ходу жуёт лепёшки, заедает сыром, кто потерпеливее — собрал еду в узелок, запасся водой или вином. Экклесия длится не один час, и пока говорят ораторы, приятно утолить голод и жажду, перебрасываясь словами с соседями. Переговариваться и угощать соседей в таких случаях просто необходимо — так определяется общее мнение, которое потом надо выражать криками, аплодисментами, свистом или топаньем ног.
Со скрипом и грохотом запираются городские ворота — в дни Экклесий город не принимает ни гостей, ни торговцев и бдительно охраняется на случай неожиданного нападения врагов — так повелось с давних пор.
Одни торопятся, почти бегут на Пникс, другие идут медленно, важно, отчего скифские стрелки, стражники, покрикивают на них, торопят. На Пниксе афинян встречают лексиархи и их помощники, гонят прочь тех, главным образом юнцов, которым ещё рано посещать Экклесию, и чужестранцев, граждан же равномерно распределяют по площади, чтобы все могли видеть и слышать ораторов, ограждают входы на Пникс красными канатами, через которые без разрешения лексиархов никто не смеет переступить ни в ту, ни в другую сторону. А кто нарушит ограждение самовольно, уплатит штраф, после которого будет долго вздыхать и чесать затылок.
Эпистат поднялся на Камень и потребовал тишины. Стало тихо, хотя и не настолько, чтоб было слышно, как, встревоженные большим стечением народа, носятся, крича и рассекая воздух крыльями над Пниксом, чайки и голуби. Это станет слышно потом, в паузах между словами ораторов, когда все замолкают, чтобы не пропустить что-либо важное.
Появился жрец с заколотым поросёнком. Держа тушку за задние ноги, он обошёл всю площадь, заполненную афинянами, орошая землю каплями стекающей крови и повторяя слова привычного заклятия:
— Да будут произнесены речи и приняты решения врагам на горе, афинянам на благо, да оградят наш город от всяких бед отечественные боги.
Перикл стоял у Камня и ждал, когда вернётся жрец и эпистат прокричит: «Начинаем, граждане!»
И вот эта минута пришла — эпистат объявил о начале Экклесии. Гул голосов затих, как откатившаяся волна.
— Перикл, сын Ксантиппа из Холарга предложил, Совет обсудил и выносит на ваш суд закон о вознаграждении всех избранных голосованием и назначенных по жребию афинских магистратов, о зрелищных деньгах и других вспомоществованиях. Совет предлагает одобрить новый закон, но вам решать, граждане, после разъяснений Перикла и выступлений ораторов! — сказал эпистат и уступил место на Камне Периклу.
Сейчас он скажет о небывалом, и, если афиняне одобрят его предложение, наступит другая жизнь: пятьсот пританов, шесть тысяч гелиастов, двести чиновников других рангов, а всего две трети афинских граждан будут регулярно получать вознаграждение за свою службу, да и другие не останутся без вспомоществований. Отныне жизнь афинян станет обеспеченной в такой мере, что никому не придётся охотиться за куском хлеба или глотком вина, у всех появится необходимая пища, одежда, имущество, жильё, свободные граждане станут по-настоящему свободными не только от страха преследования неумеренной власти, но и от нужды. Гарантия от преследования властей — демократия, гарантия от нужды — умелое ведение хозяйства, мощь и богатство государства, Афин, властвующих над всем эллинским миром. Демократия и Афинский союз — источник небывалых благ для афинского народа.
Перикл знал, что и в демократии, и в Афинском союзе не всё так, как хотелось бы: демократия, власть Народного собрания, большинства, ущемляет права тех, кто остаётся в меньшинстве, власть эта часто бывает неразумна и поддаётся уговорам и подкупам вождей то на пользу тебе, то во вред. Афинский союз лишь Афинам обеспечивает приток больших богатств, а всем другим, союзным городам, — только безопасность, которая в условиях длительного мира кажется подарком судьбы, хотя на самом деле всеобщую безопасность ежедневно и ежечасно отстаивают Афины своим могуществом, а оно невозможно без богатства и военной мощи, поддерживаемой постоянно.
Словом, Перикл знал, что благополучие на афинской чаше весов уравновешивается тяготами на чаше других городов, что канву могучего белого паруса афинского корабля составляют чёрные нити. Но такова судьба — Ананке. Канву из паруса не вынуть, если не распустить весь парус. Но тогда — остановка, равносильная гибели, ибо море неспокойно... Он же хочет сделать афинянам небывалый и лучший подарок, на какой только способен.
— Мы не так богаты, афиняне, чтобы, служа народу и городу, оставляя без ухода своё хозяйство, дом и семью, когда того требует честное служение общему делу, ничего не получать взамен, кроме благодарности города и осознания того, что ты служишь своему народу, исполняешь священный долг, что тебе, избранному или назначенному по жребию, выпала эта высокая честь, — начал свою речь Перикл, с удовольствием отмечая, что народ слушает его молча, внимательно, что на лицах афинян, устремивших на него глаза, нет печати обычной настороженности, что они оживлены неподдельным интересом и доверием к его словам. — У одних из вас имущество оценивается в талант, у других, которых немного, в десяток талантов, но у большинства — лишь в несколько десятков мин, а то и несколькими минами. Только у Каллия, который привёз нам мир из Персии, да у двух или трёх арендаторов серебряных Лаврийских рудников богатство исчисляется в сто и более талантов. Но не о них речь, а о наших пританах, гелиастах и всех тех, кто избран на должность или назначен по жребию. Я предлагаю всем им назначить вознаграждение за службу. Ежедневное, установленное вами с благодарностью, из государственной казны, которая, афиняне, не оскудеет, потому что мирная жизнь умножает наши богатства. Мы успокоили пелопоннесцев. Персы больше не держат свой флот в Эгейском море, уже нет их гарнизонов в ионийских городах. Мы трудимся и торгуем с большим успехом, чем ранее, и сами распоряжаемся союзной казной.
— По праву наглых захватчиков! — успел выкрикнуть Фукидид, заявив тем самым своё право на следующую речь с Камня.
Народ зашумел — одни с возмущением, другие — в поддержку Фукидида, но эпистат быстро успокоил всех, и Перикл продолжил.
— Нет, — сказал он, возражая Фукидиду. — Не по праву захватчиков, а по праву мудрых распорядителей. Мы, афиняне, заставили персов силой своего оружия и уговорами отказаться от войны. Живя отныне в покое, наши союзники ленятся посылать своих советников к нам, чтобы обсуждать, как лучше распорядиться союзной казной, они перепоручили это нам. Не собирается более союзное собрание — всё по той же причине; и делами, которыми занималось прежде союзное собрание, теперь занимаетесь вы, Народное собрание Афин! Вы управляете казной и союзом, свободно распоряжаетесь союзными суммами и строго следите за исполнением союзного договора.
Фукидид потом скажет: афиняне по вине Перикла не свободно распоряжаются союзной казной, а бесконтрольно; а города, уплачивающие взносы в эту казну, являются уже не союзными городами, а подданными. Афинский флот, построенный на средства союзной казны, держит отныне в повиновении не только персов и Пелопоннес, но и союзные города, афиняне бесцеремонно вмешиваются в управление союзных городов, они свергают там законную власть, когда та становится неугодной им, насаждают демократические режимы и посылают свои гарнизоны. Даже афинские суды начали судить граждан союзных городов за то, что те подговаривают своих соотечественников к отложению от союза с Афинами.
А пока Перикл продолжал:
— Избранным на должность или назначенным по жребию может стать каждый из вас — в этом суть нашей демократии. Все, таким образом, имеют власть над каждым и каждый — над всеми. Звания и должности у нас не распределяются по цензам и не отдаются на откуп одним и тем же лицам. Исключение здесь составляют только военные. Только они имеют право на смерть в бою за нашу свободу. Все граждане призываются к исполнению судейских обязанностей, а суды разбирают всё, что важно для нас.
Афиняне! Народное собрание доступно для всех. Экклесия и только Экклесия назначает должностных лиц государства, издаёт законы, решает вопросы о войне и мире и ведает всеми отношениями с союзниками и врагами. Эту работу облегчают вам на ежедневных обсуждениях пританы. Так станете ли вы возражать, если притану мы станем платить в день по одной драхме?
— Нет! — закричали афиняне. — Не станем!
— Пусть и все другие исполнители вашей воли получают вознаграждения за труд.
— Пусть!
После Перикла говорил Фукидид. И хотя в его словах было много правды, иногда горькой, его слушали плохо, то и дело прерывали криками и свистом. Только один раз, кажется, призадумались немного, когда он сказал:
— Сегодня Афины пляшут на спинах союзников и транжирят их деньги, а завтра союзники будут плясать на спинах афинян и отнимать у них последние крохи. Мы подаём миру дурной пример и будем за то наказаны богами Олимпа, для которых справедливость — главный закон!
Были и другие ораторы, которые не поддерживали Перикла — все из круга Фукидида.
— Он вас покупает! — кричали они, указывая на Перикла. — Он потакает вашей жадности, вашим страстям! Вы страшитесь тирании, а сами сделались тираном мира!
И всё же афиняне поддержали Периклов закон о вознаграждениях: они столь же сильно любили получать подарки, как и выслушивать сплетни. Но ведь это они, а не кто-либо другой, победили персов, усмирили Лакедемон и объединили весь эллинский мир. Они завоевали право на благодарность и на обеспеченную жизнь. Именно таков закон справедливости, установленный богами Олимпа, закон вознаграждения за пролитую кровь, страдания и труды. Впрочем, не забыт и другой закон, закон злых божеств.