Августу же было в это время глубоко наплевать на переживания отца по поводу его несостоятельности в роли продолжателя славного рода Аврелиев. Он вышел на Арену в полном боевом облачении димахера*: поверх льняной туники, достававшей до бедер, надел лорику*, наручи из тонкой, но твердой кожи и кальцеусы*. Вооруженный сразу двумя длинными мечами, он стоял рядом со своим товарищем по оружию. Максимус предпочел, как и всегда, сражаться налегке, на нем не было ничего, кроме юбки из металлических пластин, обшитых кожей, маники*, защищавшей левую руку от плеча до запястья, поножей и простых сандалий. К спине прикреплен гоплон*, в правой руке — хаста*, в другой — гладиус*.
Вначале против них выпустили двоих галлов*, экипированных только копьями и щитами. Справиться с одним из них для Августа не составило труда. Буквально за несколько минут дело было кончено: галл предсказуемо метнул копье, юноша, не уходя с линии атаки, легко уклонился, поднырнул ему под руку и вонзил один из своих клинков в подмышку, прямо в сердце. Почти одновременно с ним Максимус прикончил и своего: отсек голову.
Затем биться с ними вышли сразу четверо: двое лаквиариев* и двое мурмиллонов*. Августу пришлось держать в поле зрения сразу пару противников, и тут в дело пошла скорость. Чем быстрее он убьет одного, тем быстрее сможет целиком сосредоточиться на втором. Обоих лаквиариев он взял на себя. Первые несколько минут этого боя в мечах не было необходимости. Все его внимание было сконцентрировано на том, чтобы не угодить под лассо и в то же время подобраться хоть к одному из врагов и перерезать ему глотку. Да, так просто и безыскусно. Август не собирался тешить публику зрелищной расправой и свое намерение воплотил. Увернувшись, мечник перехватил направленный на него аркан и с силой дернул на себя, позволив врагу напороться на длинный кинжал.
Второму, как и намеревался, перерезал горло и обернулся, чтобы посмотреть, как обстоят дела у напарника. Максимус уже лишил жизни одного мурмиллона и сейчас кружил по песку с другим. Одинаково экипированные, они, казалось бы, имели равные шансы в этой схватке, но Максимус управился быстро. Сделав вид, что хочет сократить дистанцию и перейти на ближний бой, он бросился на врага, а тот, растерявшись от такой внезапной атаки, выставил перед собой щит, чтобы закрыться. Максимус же неожиданно подпрыгнул, замахиваясь уже в воздухе, и с чудовищной силой обрушил сверху копье ему в плечо. Мурмиллон осел на песок с пробитым легким, харкая кровью, а Максимус, вернув хасту, повернулся к Августу.
Против них выпускали с каждым разом на двоих противников больше, и всегда это были бойцы самых различных классов. Следующие четверо были тяжеловооруженными гопломахами, остальные двое — ретиарии. Теперь Августу нужно было попотеть и пустить в ход все свое коварство и хитрость, чтобы не оказаться одним из трупов, валявшихся на песке. Стройный, легкий и гибкий, он не мог составить этим гигантам Арены достойную конкуренцию — не та весовая категория. Но ему на руку сыграл эффект внезапности: враги явно недооценивали такого «хилого» соперника, как он. Поначалу Август берег силы, все его движения были скупыми и точными, никаких лишних маневров. Но когда его окружило сразу двое здоровенных воинов и один ретиарий, пришлось кружиться как волчок, уворачиваться, юлить и бросаться в разные стороны, чтобы не угодить под сеть последнего: тогда его песенка уж наверняка была бы спета. Тем не менее юноша справился и с этими.
Когда вышло сразу восемь гладиаторов, среди которых теперь были опять двое гопломахов, двое самнитов*, пара фракийцев* и секутор* с димахером — последний, очевидно, предназначался именно для него, — Август бросил на своего напарника короткий оценивающий взгляд: не запыхался ли? Стиль боя Максимуса был им хорошенько изучен за все то время, что он наблюдал его поединки на Арене в качестве зрителя в прошлом — не зря ведь не пропускал ни одного с его участием. Максимус всегда бился яростно, честно и скупо, как и подобает воинам его весовой категории. Не имея привычки растрачивать энергию на лишние движения, он предпочитал бить по прямой линии без ненужных «пританцовываний» вокруг противника и никогда не упускал ни единого шанса нанести смертельный удар. Атаковал врага с такой свирепой и грубой силой, пригвождая к песку его тело любимой хастой, что потом снять трупы было не под силу двоим, а то и сразу троим рудиариям*. А сейчас этот страшный воин прикрывал Августу спину, и странное чувство надежной защищенности окутывало его всякий раз, когда Максимус попадал в поле его зрения.
Аврелий впервые сражался против настоящих людей, раньше ему приходилось выходить только на спарринги со своими наставниками, но он выкладывался полностью, показывая кровожадным спартиатам все, на что способен. И, в отличие от своего раба, юноша не гнушался никакими грязными приемчиками, совершая кучу обманных маневров с целью раскрыть слабые места, но в итоге неизменно наносил поражение. В какой-то момент он потерял один из клинков и подобрал брошенную кем-то сеть, которую накинул сразу на двоих противников Максимуса, дав время прикончить их. Что тот и сделал, насадив сразу обоих на копье. Потом у Августа выбили и второй меч, и в дело пошел хлыст, до этого висевший на бедре свернутым кольцом. Он предусмотрительно вшил в конец кнута тонкое узкое лезвие, смазанное парализующим ядом медленного действия.
Юноша чувствовал, что азарт боя постепенно захватывает его: красная пелена застила глаза, и он уже чисто инстинктивно уклонялся и наносил ответные удары. Механически убивая, димахер кружил по песку смертельно опасной змеей, с каждым броском — хлещущим ударом хлыста — забирая чью-то жизнь.
Так происходило всякий раз, когда Август переставал контролировать себя и впадал в неистовую злобу. Ему ничего не стоило погрузиться в состояние аффекта за несколько секунд, и тогда он уже не мог остановиться. Когда противников не осталось, заметив такого же, как и он сам, залитого вражеской кровью с ног до головы Максимуса, Август собрался и его прикончить, но наткнулся на взгляд гладиатора и резко остановил занесенную в замахе руку с плетью.
Ликующий рев трибун, требовательные крики «Убей!», багровый песок и скользкая от крови рукоять кнута в потной ладони — все это смешалось в одну цветную круговерть. Единственное, что он слышал, было собственное сердцебиение, отдававшееся в ушах барабанной дробью пульса. И только одно имело сейчас значение: черные от жажды убийства глаза напротив, полные неприкрытого восхищения, от которых невозможно оторваться. Август никогда не думал, как прекрасно осознание того, что есть на кого положиться, что он не один и в любой миг ему подставят твердое товарищеское плечо. Не думал, что это так упоительно — отнимать чужую жизнь и не сдерживать свою жестокую сущность. А еще не думал, что сражаться плечом к плечу с Максимусом будет таким возбуждающим опытом.
— Выпустить зверей! — внезапно раздался голос рудиария-судьи, разрушив иллюзию того, что они на арене абсолютно одни. Мир снова ворвался в их маленькую реальность, обрывая притяжение взглядов, звуки и краски взорвались в голове, оглушая и ослепляя.
Оба синхронно вздрогнули и обернулись туда, откуда послышался зловещий скрип поднимающихся решеток и утробное ворчание раззадоренных запахом крови хищников, сидевших в клетках под ареной. Сейчас эти твари вырвутся наружу, и тогда их точно ждет смерть. Август знал, что ни отец, ни царь, ни герусия* с эфорами* не вмешаются в ход поединка, ведь он сам сделал свой выбор: будучи знатным патрицием, вызвался участвовать в бою на Арене, исход которого мог быть только один — смерть. И совет старейшин не станет осуждать Леонида за то, что он допустил подобное.
И он приготовился умереть. Жалел только об одном: что не опробовал своего раба как следует, слишком затянув обольстительно-искусительную игру, доставлявшую обоим столько удовольствия.
Но вдруг лязгающий скрип поднимаемых решеток резко затих.
— Эти двое сегодня достаточно доказали свою храбрость, — произнес царь громко. — Наши дорогие афинянские гости довольны зрелищем. Выпустить на арену бестиариев* и венаторов* для славной охоты!
Трибуна одобрительно встретила приказ правителя. Зрителям не хотелось, чтобы столь хорошо показавшие себя бойцы были несправедливо убиты. Поднялась дальняя решетка, за которой находился коридор, и Август вместе с Максимусом направился туда.
Примечания:
Димахер (от греческого «διμάχαιρος» — «носящий два кинжала») — эти гладиаторы использовали два меча, по одному в каждой руке. Сражались без шлема и щита. Одеты были в короткую мягкую тунику, руки и ноги перебинтованы тугими повязками, иногда носили поножи.
Лорика — в Древнем Риме название доспеха, покрывающего торс воина.
Кальцеусы — удобные сандалии-полусапожки, закрывавшие всю голень.
Маника — доспех для предплечья.
Гоплон — тяжелый круглый щит, часть экипировки гопломаха.
Хаста — утяжеленное копье.
Гладиус — римский короткий меч (до 60 сантиметров).
Галл — гладиаторы, которые были экипированы копьём, шлемом и небольшим галльским щитом.
Лаквиарий («боец с лассо») — гладиаторы, которые могли быть разновидностью ретиариев, которые старались поймать своих соперников с помощью лассо (laqueus) вместо сети.
Мурмиллон — гладиаторы, которые носили шлем со стилизованной рыбой на гребне (от латинского «murmillos» — «морская рыба»), а также манику, набедренную повязку и пояс, поножу на правой ноге, толстые обмотки, закрывающие верх ступни, и очень короткие латы с выемкой для набивки на верху ступни. Мурмиллоны были вооружены гладиусом (40-50 см в длину) и большим прямоугольным щитом римских легионеров.
Самнит — древний тип тяжеловооружённых бойцов, исчезнувший в ранний имперский период, своим названием указывал на происхождение гладиаторских боёв.
Фракиец — гладиаторы, чья экипировка была похожа на вооружение гопломахов.
Секутор — разновидность мурмиллонов с такой же экипировкой, предназначались для поединков с ретиариями.
Рудиарий — гладиаторы, заслужившие освобождение (награждённые деревянным мечом, называемым rudis), но решившие остаться гладиаторами. Не все рудиарии продолжали сражаться на арене, среди них существовала особая иерархия: они могли быть тренерами, помощниками, судьями, бойцами и т. д.
Герусия — высший правительственный орган в Спарте, совет старейшин. Герусия состояла из 30 человек (28 геронтов в возрасте старше 60 лет, избиравшихся пожизненно, и 2 царя).
Эфоры — выборные должности, в руках которых сосредоточивалась судебная власть (всего было 5 эфоров, два из которых в случае войны сопровождали царя в походе).
Бестиарий — хорошо тренированные гладиаторы, специализирующиеся на боях с различными экзотическими хищниками при помощи дротиков.
Венатор — гладиаторы, специализирующиеся на показательных охотах на животных, не сражаясь с ними в ближнем бою, как бестиарии.
========== Часть 5 ==========
Август решил сразу отправиться домой — смыть с себя пыль и песок Арены, пот и чужую кровь. Быть грязным ему претило, но вместе с тем доставляло огромное удовольствие смотреть на покрытого кровью с ног до головы Максимуса. Так и хотелось притронуться к скользкой разгоряченной коже и провести по ней языком, чтобы почувствовать пьянящий вкус победы.
Максимус молча шел позади, отставая лишь на шаг, и даже это его суровое молчание заводило Августа до красных кругов перед глазами: наверное, в жилах еще кипела жажда битвы.
Оказавшись наконец в своих покоях, Август рывком притянул мужчину и с жадностью набросился на его губы. Максимус, казалось, нисколько не удивился такому повороту событий, испытывая то же самое. Они оба, распаленные множественными схватками и опьяненные вражеской кровью, были слишком взвинчены, чтобы продолжать эту проклятую игру, затянувшуюся на несколько месяцев.
Август целовал своего раба с той самой горячей яростью, с какой недавно убивал врагов, и даже, кажется, рычал то ли от нетерпения, то ли от вожделения, съедавшего не столько плоть, сколько разум. И верный Максимус отвечал ему тем же.
По правде говоря, юноша еще никого и ни разу не подпускал к себе. Просто не встретил еще того, кто возбуждал бы его так, как этот гладиатор. За все свои девятнадцать лет он никогда не испытывал нормального физического влечения. А те несколько раз, когда это все же происходило, были в моменты его посещения Арены. И все связаны с Максимусом. Наблюдая за тем, как воин выходит на Арену, как плавно и вместе с тем четко двигается смуглое, скользкое от пота тело, как твердые мускулы перекатываются под гладкой кожей, он ощущал, как в глубине его души пробуждается звериное желание… Непросто заполучить Максимуса в постель. Нет, этого Августу Аврелию Флорентию было мало, ведь он всегда играл по-крупному. Он хотел обладать всем Максимусом — не только его телом, но и душой.
Рванув кожаные завязки, Август сорвал с мужчины нижний доспех, а затем и манику и так же нетерпеливо избавился от собственных.
— В терму, — хрипло приказал он, указывая на утопленный в пол бассейн.
Максимус молчаливо подчинился, Август вслед за ним опустился в воду, которая почти сразу же окрасилась в красный цвет, но сейчас такие мелочи совсем не беспокоили. Оседлав колени своего гладиатора, Август требовательно вцепился пальцами в его затылок, накрывая обманчиво мягкие и податливые губы своими в собственническом поцелуе.
Сначала Максимус был осторожен в своих прикосновениях, словно не знал, достоин ли он, дозволено ли ему, но затем осмелел, и теперь Август чувствовал, как его шершавые ладони раз за разом проводят по спине и опускаются все ниже, сжимая упругие поджарые ягодицы. Мозоли неприятно царапали кожу, но его это не волновало, потому что даже так было до боли хорошо и желанно.
Все его внимание сосредоточилось на твердом и горячем члене Максимуса, что упирался ему в живот, и это было в корне новым будоражащим ощущением. Опустив руку под воду, Август сжал его и почти с детским восторгом услышал, как Максимус, запрокинув голову и впившись в его бедра, со свистом втягивает сквозь зубы воздух. Заскользил ладонью по всей длине, то сжимая, то поглаживая большим пальцем головку и испытывая странное удовлетворение оттого, что по сильному телу воина из-за этих нехитрых ласк волнами растекается дрожь, а сам Максимус тяжело дышит и явно едва сдерживается.
— Господин, если вы продолжите, то я…
— То что ты? — хрипло мурлычет Август, свободной ладонью скользя по мокрой груди гладиатора и проводя кончиками пальцев по длинным неровным нитям шрамов.
— Не смогу сдержаться и овладею вами.
— А ты попробуй, — предлагает Август хитро, хватает его за плечи для опоры и слегка приподнимается, так, чтобы головка члена Максимуса скользнула между ягодиц.
Мужчина тихо рычит, грубо вцепляется своими лапищами в ягодицы и раздвигает их так, чтобы иметь возможность потереться о плотно сжатое отверстие между ними всем членом. Август не сопротивляется, только синие глаза хищно сверкают из-под густых ресниц, да глубже вонзается коготками в сильные плечи гладиатора. Но когда Максимус пытается проникнуть в него пальцами, чтобы растянуть, юноша ловко извивается в его руках и не дается, заставляя недовольно рыкнуть.
Совсем непочтительно схватив господина за талию, Максимус встает и вытаскивает его из воды, а затем, отнеся к кровати, буквально швыряет на простыни. Однако грубость Августа нисколько не смущает, только заводит еще больше. По полным губам змеится чувственная улыбка. Он разводит ноги и, когда Максимус ложится сверху, обвивает ими его торс, притягивая к себе еще ближе.
— А за это… — шепчет Август хрипло и прерывисто, чувствуя, как руки воина по-хозяйски требовательно оглаживают его бедра, рывком стягивая чуть ниже, чтобы было удобнее лечь между ними, — за это сколько бы ударов ты вытерпел, Максимус?