– Вот именно, знаю! Да, это я велел сказать ей, как бы случайно, что Колька безнадежен, чтобы посмотреть, что она делать будет. Потому что не верю я ей! И основания для этого у меня есть! – жестко произнес Погодин.
Врач сел в холле в кресло возле небольшого столика и, достав из кармана халата блокнот, начал писать, а Гуров с Погодиным и Тимофеевым вышли в сад. Лев Иванович тщательно изучил землю и стену под окнами детской, что было, в общем-то, бесполезно – месяц ведь прошел, – а потом и сам очень немаленький участок по всему периметру и крепко задумался: по всему выходило, что через ограду преступник перебраться никак не мог, тем более что соседями были люди весьма предусмотрительные и сторожевых собак, которые беспощадно облаяли их, едва они приблизились к ограде, не боялись. На полпути к дому Гуров вдруг резко остановился, потому что ему пришла в голову на первый взгляд совершенно безумная мысль, но, основательно проанализировав ее, он понял, что не такая уж она и абсурдная.
– Леонид Максимович, – он повернулся к Погодину. – Мне нужно срочно поговорить с той горничной и охранниками, что работали накануне и в ночь похищения.
– Олесю уже везут, – настороженно глядя на сыщика, сообщил тот. – С Олегом вы уже никак поговорить не сможете, а со вторым – запросто, вот он возле крыльца курит. А что? Вы уже что-то поняли?
– Еще не знаю, – задумчиво сказал Гуров и, быстрым шагом подойдя к парню, попросил: – Расскажи мне в подробностях о событиях дня накануне похищения.
Охранник сначала посмотрел на Погодина, словно спрашивая у того разрешения говорить.
– И как на духу! – подтвердил тот полномочия Гурова задавать вопросы.
– День был как день, – начал парень. – Проснулся, позавтракал в кухне и в восемь утра заступил на смену, а Олег отсыпаться пошел. Сидел себе в сторожке, одним глазом на монитор смотрел, хотя когда Степаныча дома нет, то и приезжать некому, а другим – в телевизор. Погода была промозглая, туман, так что я кофе себя подбадривал – Олеся принесла. В четырнадцать с минутами – это можно по журналу посмотреть – приехала грузовая «Газель». Мужик какой-то к воротам подошел и по переговорке сказал, что привез заказанные хозяйкой коробки. Я ей позвонил по внутреннему, и она подтвердила, что это игрушки для детей. Ну, я машину на территорию впустил и внимательно осмотрел. Мужик в машине был один, а внутри действительно две картонные коробки, в них большущие такие медведи, в целлофан упакованные. Мужик до дома доехал и коробки внутрь понес. Пробыл он в доме недолго, а потом уехал.
– На выезде машину осматривали? – быстро спросил Гуров.
– Нет, а зачем? – недоуменно ответил парень, а потом, испугавшись, спросил у Погодина: – Что, надо было? Но ведь никогда же на выезде не досматривали! – на что тот просто отмахнулся: не до тебя, мол, сейчас, и спросил у Льва Ивановича:
– Вы думаете, в них вывезли детей?
Тимофеев же, кажется, так ничего и не понял.
– А вот это будет зависеть от того, что нам расскажет Олеся, но другой вариант просто не просматривается. Если же выяснится, что я ошибаюсь, то будем думать дальше. Но это вряд ли, – «скромно» заметил Гуров.
– А как же их крики-визги? – спросил Погодин.
– Я думаю, она заранее записала их на диск или кассету, а потом эту запись включила. Если хорошо поискать, то проигрывающее устройство мы в доме найдем, потому что сама она, как я понял, с того дня из дома не выходила, выбросить тоже не могла – горничная заметила бы. Правда, вот врач с медсестрой… Она могла им отдать, чтобы они в своих вещах вынесли. Или подарить, например. Но, поскольку они еще здесь, то и выяснить это будет нетрудно. Вещи-то они еще только собирают.
– Ну, раз она сама все это организовала, чтобы Кольке нервы мотать, то проклянет тот день, когда родилась. Сейчас я с ней по душам побеседую! И вот тогда ей больница точно потребуется! Только не психушка уже, а травматология! – зловеще пообещал Погодин.
– Не надо, – остановил Леонида Максимовича Гуров. – Добровольно она вам ничего не скажет, а пытать ее я вам не дам. Да и не стоит ее пока ни во что посвящать. Если она все это затеяла, то пусть думает, что ее план сработал. Пока она лежит в больнице, мы сами во всем разберемся. Главное, чтобы у нее никакой связи с внешним миром не было и не сбежала она оттуда.
– Ладно, – нехотя согласился Погодин. – Позабочусь я, чтобы ее от всех изолировали, – и приказал охраннику: – Номер машины сообщишь Сергею Владимировичу, а ты, – он повернулся к Тимофееву, – пробьешь его по всем базам данных и выяснишь, что это за тачка. Хоть какой-то прок от тебя будет, – неприязненно бросил он и снова обратился к охраннику: – Записи с камеры над воротами за тот день найди, посмотреть надо, что это за мужик.
Охранник быстро, почти бегом, удалился, а Гуров попросил:
– Не надо напрягать Тимофеева, мы сами этим займемся.
Едва они вошли в дом, как приехала «Скорая». Если раньше лечивший Ларису Петровну врач и хотел что-то сказать вновь приехавшим коллегам, то, увидев рядом с ними одного из охранников, резко передумал и, сунув им листок бумаги со списком примененных им лекарств, вышел во двор, где, без сомнения, тоже не остался без присмотра. Врачи поднялись наверх, и Погодин с Гуровым и Тимофеевым вместе с ними. Понуро сидевшая в кресле женщина в халате выглядела крайне изможденной: худая, с темными кругами под глазами, которые при виде Погодина зажглись испепеляющей ненавистью, но сказать она ничего не решилась, а только поджала губы и отвернулась. Медсестры рядом с ней уже не было – видимо, она собирала вещи, а вот охранник присутствовал, и рядом с ним стояла собранная для больницы сумка. Пока врачи занимались с больной, он подошел к Леониду Максимовичу и тихонько сказал:
– Все свои драгоценности, деньги, пластиковые карточки и документы в сумку положила. Видно, решила сбежать. Я все это отобрал и положил ей только самое необходимое в больнице. Сотовый отдавать?
– Ни в коем случае! Пусть в психушке полежит до выздоровления Коли, а там видно будет, – негромко сказал ему Погодин. – У меня с ним отношения и так паршивые, так что хуже уже не будет. А ты сейчас сходи туда, где медсестра веши собирает, и узнай, нет ли среди них какого-нибудь магнитофона или еще чего-то такого. И, если есть, выясни, чей он: их собственный или эта стерва им подарила. А потом поедешь вместе с Лариской и поговоришь там с врачами, чтобы держали ее в одиночной палате, но не лечили – она нам в здравом уме потребуется, а не обдолбанная, а главное, чтобы никакой связи с внешним миром не было. Это подчеркни особо! – и, достав из кармана очередную пачку денег, протянул ее парню: – Потом отчитаешься.
Тот кивнул, показывая, что все понял, взял деньги и вышел.
– У вас карманы бездонные? – тихо поинтересовался у Погодина Гуров.
– Нет, просто большие, – сухо ответил тот.
Быстро вернувшийся охранник сообщил им, что ничего подозрительного в вещах врача и медсестры не обнаружено, вот и получалось, что и запись, и то, на чем ее проигрывали, еще в доме. Врачи и женщина ушли, а с ними и охранник.
– Ничего, сейчас мои мальчишки все здесь обшарят и найдут, – пообещал Погодин.
– Смысл? Зачем вам это надо? – спросил Гуров. – Ну, найдут, и что? Нам это ничего не дает.
– Это надо не мне, а Кольке!
– Чтобы он наконец-то понял, с какой сволочью связался и как она над ним издевалась? Думаете, поможет? – с сомнением спросил Гуров.
– Не повредит, – бросил Погодин, позвонил кому-то и раздраженно спросил: – Где вас черти носят? – а, выслушав ответ, сообщил: – Уже подъезжают.
– А покажите мне те документы, которые Лариса Петровна хотела с собой забрать, – попросил Гуров.
– Да бога ради, – пожал плечами Леонид Максимович.
Гуров внимательно просмотрел все бумаги и отдал их Погодину:
– Пусть полежат где-нибудь. Кое-что из них потом пригодиться может.
Тот с интересом посмотрел на Льва Ивановича, но спрашивать ничего не стал, а когда они вернулись в кабинет, положил документы в ящик письменного стола. Горничная принесла им чай и кофе, и не успел Гуров допить свою чашку, как в комнату вошла крупная, миловидная женщина лет тридцати пяти и испуганно посмотрела на Погодина.
– Олеся! Вот тут Лев Иванович хочет тебе несколько вопросов задать, так ты отвечай на них максимально откровенно, – попросил Погодин.
– Так я же вам уже все рассказала, и ему тоже, – она кивнула в сторону Тимофеева.
– Да, но я-то ничего не знаю, – мягко заметил Лев Иванович. – Вот вы мне и расскажите все, но не о том дне, когда выяснилось, что детей похитили, а о предыдущем. Прямо с самого утра начинайте. И присаживайтесь, пожалуйста. А то что же получается? Мужчины сидят, а женщина стоит? Непорядок!
Олеся неуверенно опустилась на краешек дивана – сидеть в этом доме ей явно приходилось нечасто – и начала вспоминать о том, как приготовила завтрак и отнесла его хозяйке с детьми, как убиралась, как подала второй завтрак и начала готовить обед, когда какой-то мужчина прошел наверх с двумя большими коробками, а через некоторое время спустился с ними же и уехал.
– Дети, наверное, после этого визжали от радости? – улыбаясь, спросил Гуров.
– Нет, это уже потом было, а в тот момент они спали, – объяснила Олеся. – Но уж когда проснулись, крику было!
– Представляю себе, – покивал Лев Иванович. – Значит, потом вы отнесли наверх обед?
– Нет, хозяйка сама за обедом пришла и наверх забрала.
– Вот это да, – сделал вид, что удивился, Гуров. – И как же она это объяснила?
– Никак, – покачала головой Олеся.
– А вы, что, не спросили у нее?
– Да вы что?! – всплеснула руками женщина. – Здесь это не принято.
– Олеся, вы можете говорить совершенно свободно, ее в доме нет. И потом, вы же здесь больше не работаете. Она, что, была очень строгой хозяйкой?
Женщина повернулась к Погодину, явно ища подтверждение словам Гурова, и тот успокаивающе ей сказал:
– Нет ее здесь! И, надеюсь, больше никогда не будет.
– А-а-а, – с облегчением протянула Олеся. – Ну, тогда чего скрывать-то? Боялись мы ее до ужаса. Она ведь ведьма настоящая! Вот вы, городские, в такие вещи не верите, а они есть! – убежденно сказала женщина.
– И в чем же это проявлялось? – поинтересовался Гуров.
– Да одни ее глаза чернющие чего стоят! Она как глянет, так мороз по коже, и руки дрожать начинают, а уж ноги сами собой подкашиваются. И стоишь ты перед ней, как кролик перед удавом, а она все взгляд не отводит, своей властью наслаждается. Злая она! Мы даже с Галиной уйти хотели, но уж больно зарплата хорошая была. Да ведь и новое место не сразу найдешь, тем более вдвоем – мы же с Галькой с одного городка, как же нам разлучаться? А вдвоем спокойнее.
– Ну, с мужем своим, надеюсь, она подобрее была? – как бы между прочим спросил Лев Иванович.
– Скандалить – не скандалила, ровная такая была. Точнее, равнодушная. Он к ней все «Ларочка» да «Ларочка», а она его только Николаем и звала. Он мимо нее спокойно пройти не мог: или погладит, или поцелует, легко так, в щеку, или в плечо, или в голову, а она… Ой, вы знаете, мне иногда казалось, что она его ненавидит, – призналась Олеся. – Я несколько раз ее взгляд замечала, когда она на него смотрела, а он не видел. Так он таким злым был, словно она его убить готова. И уж не знаю, говорить или нет… – засомневалась женщина.
– Говори все, – приказал Погодин.
– Ну, в общем, они, как муж с женой, почти не жили, – тихонько сказала Олеся. – Постели-то мы перестилаем, нам же видно. И вообще они по разным комнатам спали. Не мое, конечно, это дело, я же простая прислуга, но ведь непорядок это. А уж как хозяйка с детьми вернулась, так ни разу вместе и не побыли. Она в детской жила, а на ее постели няня с мужем спали, хотя им отдельную комнату внизу выделили.
– А что эти няня с мужем собой представляли?
– Наглые они поначалу были, особенно Тамарка, словно она здесь хозяйка. А Лариса Петровна с ней как с ровней обращалась, и с ее мужем тоже. Они даже за одним столом с хозяевами ели. А потом, уж не знаю почему, поскромнее стали себя вести, – удивленно сказала Олеся. – Но спали по-прежнему в комнате хозяйки.
– Наверное, Николай Степанович их на место поставил, – предположил Гуров.
– Да что вы! – отмахнулась Олеся. – Он не вмешивался ни во что, на все согласен был, лишь бы его Ларочке хорошо было.
Гуров посмотрел на Погодина, и тот с самым невозмутимым видом пожал плечами, словно давая понять, что не мог же он не вмешаться. Ну, пусть не лично, а через своих доверенных людей.
– А как уезжали они, так хозяйка ей почти весь свой гардероб отдала, хотя на Тамарку ничего и не налезло бы, – продолжала рассказывать Олеся. – У хозяйки после этого почти ничего и не осталось. А вещи-то все дорогущие были!
– Вы в этом разбираетесь? – удивился Гуров.
– Так ей сюда постоянно разные журналы и каталоги по почте приходили, а она их через некоторое время выбрасывала. Ну а мы с Галькой их потихоньку забирали и рассматривали, – объяснила женщина.
– Ну, новое, наверное, купила, – небрежным тоном предположил Гуров.
– Да нет, – помотала головой Олеся. – Не стала покупать. Может, некогда ей было – она же одна с детьми осталась.
– Ну, вы ей, наверное, хоть чем-то да помогали? – спросил Гуров.
– Да вы что! – воскликнула Олеся. – Она к детям никого не подпускала, даже хозяина. А тот как с работы приедет, так первым делом к ним – любил он детей. Надышаться на них не мог. Все просил, чтобы жена разрешила ему помочь их искупать или хоть покормить, а она ни в какую. Она и в детской-то не разрешала ему надолго задерживаться, минут на пять пускала и все, а потом Николая Степановича восвояси выпроваживала. Жалко нам его было прямо до слез. Он ведь человек простой, добрый, отзывчивый. На нас ни разу голоса не повысил, обращался уважительно. А она? Ну разве ж ему такая жена нужна?
– Сердцу не прикажешь, – развел руками Гуров. – Но давайте к нашему разговору вернемся. Значит, хозяйка сама за обедом спустилась, но за грязной посудой уже вы ходили?
– Да нет, она принесла. И ужин, кстати, тоже она сама забирала и посуду собственной персоной на кухню принесла. А еще сказала, что за кофе утром сама придет.
– Так получается, что после того, как игрушки привезли, вы детей и не видели ни разу? – небрежным тоном задал свой самый главный вопрос Гуров.
– Ну да! – спокойно подтвердила Олеся, не поняв, что этими двумя короткими словами раскрыта тайну, над которой месяц билась вся служба безопасности Савельева. – А потом уже, утром, я ей кофе приготовила, а ее все нет и нет. Сама соваться в детскую я сначала не решалась, но уж когда давно время завтрака детей прошло, я и рискнула. Открыла дверь, а там!.. – она в ужасе прижала ладони к щекам. – Кроватки пустые, окно настежь, а хозяйка на полу лежит, руки сзади чем-то связанные, изо рта тряпка какая-то торчит, а глаза прямо-таки бешеные. И вонища в комнате страшная. Я перепугалась, ребят крикнула, чтобы они уж сами там с ней занимались, а сама на кухню убежала, но даже там слышала, как она кричала. А потом меня к себе позвала, посмотрела так, что у меня аж коленки подогнулись, и ледяным таким тоном сказала: «Ты, что же, не могла раньше прийти? Пошла вон отсюда, чтобы твоего духу здесь больше не было!» Ну я и пошла собираться. Тут и Галя появилась, чтобы смену принять. Рассказала я ей обо всем, поплакали мы – детей-то жалко! А еще Николая Степановича – он же их так любил! Собрала я вещички, а тут и Сергей Владимирович приехал, поднялся к хозяйке, а потом спустился и мне сказал, что я уволена – он вообще, как и хозяин, с ней всегда и во всем соглашался. Ну, ребята меня до остановки автобуса подбросили, и поехала я к подружке нашей, что здесь в Москве замуж вышла и теперь живет. Остановилась я у нее и начала новую работу искать. Тут-то меня Леонид Максимович и нашел. А больше я и не знаю, чего говорить.
– Спасибо, Олеся, вы нам уже все рассказали. А теперь идите, пожалуйста, на кухню и помогите Гале с обедом, потому что, как я понял, народу здесь сегодня значительно прибавится.
Женщина растерянно посмотрела на Погодина, который подтвердил:
– Да, ступай. Я тоже временно здесь жить буду.