Сарай изучала полку с мамиными красками и духами. Горшочек с ламповой сажей стоял на месте, нетронутый за все это время. Сарай им не пользовалась. У нее не было желания еще больше напоминать богиню отчаяния.
Она сосредоточилась на сорочках. Нужно одеться. Белый шелк, или алый, или черный с бордовой отделкой. Золотой, или изумрудный, или розовый, как рассветное небо. В ее голове звучало эхо слов Руби – «мы все равно не доживем», – и, глядя на ряды сорочек, Сарай видела две возможные концовки.
В одной ее убивали, и одежда так и оставалась неношеной. Люди сжигали или разрывали ее в клочья, как саму девушку. В другой она продолжала жить и с годами износила все наряды. Призраки стирали их и вешали на место, а она носила их снова и снова, пока в конце концов в них и не состарилась.
Все это казалось таким надуманным – мысль о старении, – что пришлось признать: она питала не больше надежд на будущее, чем Руби.
Озарение было жестоким.
Сарай выбрала черную сорочку, соответствующую ее настроению, и вернулась в галерею на ужин. Руби вышла из своей гардеробной, одетая в такую тонкую сорочку, что с тем же успехом могла остаться голой. На кончиках ее пальцев плясали огненные язычки. Ферал склонился над большим томиком символов и полностью игнорировал девушку.
– Где Минья и Спэрроу? – спросила их Сарай.
– Спэрроу еще в саду, дуется из-за чего-то, – ответила Руби, ее самолюбование ясно показывало, что она в душе не понимала, в чем же дело. – Минья так и не появлялась.
Это заставило Сарай призадуматься. Обычно Минья накидывалась на нее, как только она выходила из комнаты. «Расскажи мне что-нибудь мерзкое, – требовала девочка с горящими глазами, с нетерпением желая услышать о ее ночи. – Ты довела кого-нибудь до слез? Ты заставила их кричать?» На протяжении многих лет Сарай с радостью делилась с ней всеми подробностями.
Но это в прошлом.
– Я позову Спэрроу, – сказала она.
Сад – это широкая терраса, простирающаяся вдоль всей цитадели. С одной стороны она примыкала к высокому мощному телу сооружения, а с другой ниспадала в резкий обрыв, огражденный лишь балюстрадой, достающей до бедер. Раньше он был ухоженным, но теперь совсем одичал. Кустарники, некогда бывшие четкими фигурами, разрослись в большие косматые деревья, а беседки из цветущих лоз вышли за берега, чтобы взобраться по стенам и колоннам, свисая завесой с перил. Природа процветала, но не сама по себе. Не в таком неестественном месте. Лишь благодаря Спэрроу она продолжала развиваться.
Сарай обнаружила ее за сбором цветов анадны. Анадна была священным цветком Леты – богини забвения. Если его перегнать, то получится люлька – зелье, которое пила Сарай, чтобы не мечтать во сне.
– Спасибо, – сказала она.
Спэрроу подняла голову и улыбнулась:
– О, да не за что. Старшая Эллен сказала, что пришло время для новой партии. – Она ссыпала горсть цветов в миску и вытерла пыльцу с ладони. – Мне просто хочется, чтобы ты в них не нуждалась, Сарай. Я хотела бы, чтобы ты могла мечтать.
Как и Сарай, но она не могла, и мечты об этом не помогут.
– Может, у меня и нет своих сновидений, – начала она, словно это едва ли имело значение, – но есть чужие.
– Это не одно и то же. Это все равно что читать тысячу дневников, вместо того чтобы вести свой.
– Тысячу? – переспросила Сарай. – Скорее сотню тысяч. – Что было близко к численности населения Плача.
– Так много!.. – восхищенно прошептала Спэрроу. – Как ты в них не путаешься?
Девушка пожала плечами:
– Не знаю, но за четыре тысячи ночей можно многому научиться.
– Четыре тысячи! Неужели мы так долго живем?
– Больше, глупенькая.
– Куда уходят дни? – В тонкой улыбке Спэрроу крылась такая сладость. Такая же сладкая, как аромат в саду, и такая же нежная. Сарай невольно подумала – до чего же подруге подходит ее дар. Орхидейная ведьма, как они ее прозвали. Спэрроу чувствовала пульсацию жизни в растениях и выхаживала их, чтобы заставить расти. Она, как подумала Сарай, весна, олицетворенная в человеке.
Дар Руби тоже воплощал ее натуру: горящий как маяк костер; как лесной пожар, вышедший из-под контроля. А Минья с Фералом – подходили ли им их таланты? Сарай не нравилась эта мысль: ведь если их дары действительно говорили о некоей существенной правде об их душах, то что же ее дар говорил о ней?
– Я просто подумала, – продолжила Спэрроу, – как наша жизнь наяву похожа на цитадель. Замкнутая. В закрытом помещении, без неба. Но сон – он как сад. Можно выйти из своей темницы и почувствовать вокруг себя небо. Во сне можно оказаться где угодно. Можно быть свободным. Ты тоже этого заслуживаешь, Сарай.
– Если цитадель наша темница, то и наше прибежище. – Она оторвала белый цветок от стебля и уронила его в миску Спэрроу. – Так же обстоят дела с люлькой. – Пусть для нее сон и был серой пустошью, она знала, что скрывалось за безопасным кругом люльки, и радовалась серости. – Кроме того, мои сны не похожи на сад.
Она пыталась не завидовать снам Спэрроу – или ее дару, который был простым и прекрасным – в отличие от ее.
– Может, однажды они им и станут, – предположила Спэрроу.
– Возможно, – не стала спорить Сарай, и еще никогда надежда не казалась ей такой ложью. – Пошли ужинать, – сказала она, и обе девушки пошли внутрь.
– Добрый вечер, дети, – поприветствовала их Младшая Эллен, вынося из кухни супницу. Как и Старшая Эллен, Младшая была с ними с самого начала. Она тоже работала в яслях цитадели, и поскольку Эллен было две, их требовалось как-то различать. Одна была больше по размеру и статусу, и сам Скатис – бог монстров и верховный лорд Мезартима – окрестил их Старшей и Младшей.
Когда перед Руби поставили ужин, она горько вздохнула:
– Кимрильский суп. Опять! – Она набрала ложку и позволила ей по капле вылиться обратно в миску. Суп был бежевым и жидким, как сточная вода. – Знаете что? Это чистилищный суп! – Повернулась к Спэрроу и спросила: – Ты не могла бы вырастить нам что-то новое?
– Конечно могла бы, – ответила та с едкостью в голосе, которой не было, когда она общалась с Сарай, – если бы мой талант заключался в том, чтобы создавать семена из воздуха. – Девушка изящно глотнула супа с ложки. – Но увы.
Спэрроу могла выращивать, но ей нужно с чего-то начинать. Большую часть времени сад цитадели был декоративным – полным экзотических цветов и с небольшим количеством чего-либо съедобного. Им повезло, что некий старый садовник сделал небольшой огород с травами, свежей зеленью и несколькими овощами, и очень повезло, что их редкая гостья – белая птица по кличке Привидение, которую нарекли за привычку испаряться в воздухе, – сочла нужным однажды подбросить в сад несколько клубней кимрила, иначе они бы давно умерли с голоду. Кимрил легко выращивать, и он довольно питателен, хоть и безвкусен. С тех пор он стал основным продуктом их скучной диеты. Сарай гадала, знала ли птица, что спасла пятерку голубых чудовищ, или же то была простая случайность? Больше она ничего не приносила, так что второй вариант казался более вероятным.
Спэрроу выращивала их пищу. Ферал наполнял дождевые бочки. Руби тоже не отлынивала. У них не было топлива, поэтому горела она сама. Создавала огонь, на котором готовились их трапезы, подогревала воду в ванне. А Минья – что ж, на ее ответственности были призраки, которые выполняли большую часть работы по хозяйству. Сарай единственная, кто не принимал участия в повседневных задачах.
«Чистилищный суп», – подумала она, помешивая его ложкой. Простейшее блюдо, какое только можно придумать, поданное в лучшем фарфоре и на элегантном подносе из чеканного серебра. Ее кубок, тоже из чеканного серебра, был сделан в виде извилистых ветвей мирантина. Давным-давно из этих кубков боги пили вино. Теперь же в них наливали только дождевую воду.
Давным-давно жили боги. А теперь остались только дети, расхаживающие в нижнем белье своих мертвых родителей.
– Я так больше не могу! – выпалила Руби, бросая ложку в суп и забрызгивая стол и свою новую сорочку. – Я отказываюсь делать еще хоть один глоток этой безвкусной жижи!
– Обязательно так драматизировать? – спросил Ферал, отложив ложку, чтобы пить прямо из миски. – Он не настолько ужасен. По крайней мере, у нас еще осталась соль в кладовке. Представь, что будет, когда она закончится.
– Я и не говорила, что он ужасен, – ответила Руби. – Будь он ужасным, я бы не назвала его «чистилищным супом», верно? Это был бы «адский суп»! Что было бы куда интереснее.
– Угу, – кивнула Спэрроу. – Так же, как страдать от вечных пыток демонов «интереснее», чем не страдать от вечных пыток демонов.
Далее началась дискуссия о достоинствах «интересного». Руби утверждала, что оно всегда того стоит, даже если за этим следует опасность и неминуемая гибель.
– Чистилище – это нечто большее, чем просто отсутствие пыток, – спорила она. – Это отсутствие всего! Может, вас и не пытают, но и не доставляют удовольствия.
– Удовольствия? – брови Спэрроу взмыли вверх. – И как мы пришли к этому?
– Разве ты не хочешь получать удовольствие? – Глаза Руби блеснули красным, уголки губ хитро изогнулись. В ее словах слышалась такая тоска, такой голод. – Разве ты не хочешь прятаться с кем-нибудь от чужих глаз и заниматься всяким?
Спэрроу покраснела, в ее голубые щеки проникла розовая теплота и придала им фиолетовый оттенок. Она покосилась на Ферала, но тот не заметил. Он смотрел на Руби.
– Даже не мечтай, – сухо отрезал он. – Для одного дня ты достаточно меня развратила.
Девушка закатила глаза:
– Ой, я тебя умоляю! Уж этот эксперимент я повторять не собираюсь. Ты отвратительно целуешься.
– Я?! – негодующе воскликнул он. – Это все ты! Я даже ничего не делал…
– В том-то и беда! Ты должен что-то делать! Это тебе не лицевой паралич. Это поцелуй…
– Скорее утопление. Я даже не подозревал, что человек может вырабатывать столько слюны…
– Ох, мои милые гадючки, – раздался успокаивающий голос Старшей Эллен, впорхнувшей в помещение. Ее голос парил, а она парила следом. Женщина не касалась пола. Не тратила сил на иллюзию ходьбы. Больше, чем любой другой призрак, Старшая Эллен давно избавилась от всяческих притворств смертности.
Призраки не подчинялись тем же законам, что и живущие. Если они выглядели так же, как при жизни, то лишь по собственному желанию: либо верили, что они и без того идеальны, либо же боялись потерять последнюю связь с реальностью в виде собственного знакомого лица, или – как в случае с лакеем Кэмом – им попросту не приходило в голову менять обличье. Но это случалось довольно редко. Большинство из них со временем вносили хотя бы небольшие изменения в свои фантомные формы. Младшая Эллен, к примеру, при жизни была одноглазой (второго глаза ее лишила богиня в дурном настроении). Но при смерти она вернула его, а также увеличила себе оба глаза и сделала гуще ресницы.
Но истинным мастером посмертного превращения была Старшая Эллен. Ее воображение – орудие чудес, и с помощью призрачного образа она выражала свое вечно меняющееся и удивительное внутреннее «я».
Этим вечером она надела венец из гнезда с элегантной зеленой птичкой внутри, выдающей разные трели. Всего лишь иллюзия – но она была идеальна. Лицо женщины осталось более или менее прежним, лицом матроны: высокие скулы, розовые круглые щеки – «щечки счастья», как называла их Сарай, – но на месте белых как вата волос были листья, колыхающиеся позади нее словно на ветру. Она поставила на стол корзинку с печеньем из кимрильской муки – таким же безвкусным, как суп.
– Хватит тявкать и рычать, – упрекнула она. – Что вы там говорили о поцелуях?
– Да ничего, – ответил Ферал. – Руби пыталась утопить меня в слюне, вот и все. Если подумать… кто-нибудь из вас видел Кэма в последнее время? Он же не умер где-то в луже слюны, правда?
– Ну, он определенно умер, – подметила Сарай. – За слюну не ручаюсь.
– Наверное, он где-то прячется, – вмешалась Спэрроу. – Или молит Минью освободить его от этих мук.
Руби оставалась невозмутимой:
– Говорите что хотите. Ему понравилось. Могу поспорить, что сейчас он сочиняет об этом стихи.
Сарай тихо фыркнула. Старшая Эллен вздохнула:
– Эти губки доведут тебя до беды, мой яркий огонек.
– Уж надеюсь.
– А где Минья? – спросила женщина, глянув на пустой стул девочки.
– Я думала, она с тобой, – ответила Сарай.
Та покачала головой:
– Я ее сегодня не видела.
– Я заходила к ней в комнату, – вставила Руби. – Там ее тоже не было.
Все переглянулись. Вряд ли в цитадели можно было пропасть без вести – разве что спрыгнуть с террасы, но из них пятерых Минья бы сделала это в последнюю очередь.
– Так где же она? – задумалась Спэрроу.
– В последнее время я ее редко вижу, – отозвался Ферал. – Интересно, где она проводит время…
– Меня ищете? – раздался голосок позади них. Голосок детский, звонкий, как колокольчик, и сладкий, как сахарная глазурь.
Сарай обернулась и увидела Минью в дверном проеме. С виду шестилетняя девочка, она была неряшливой, круглолицей и тощей. Ее большие глаза блестели, как могут блестеть только у детей или спектралов, но отнюдь не невинно.
– Где ты была? – спросила Старшая Эллен.
– Заводила новых друзей. А что, я опоздала на ужин? Что на этот раз? Только не суп.
– Я так и сказала, – задрала нос Руби.
Минья подошла ближе, и всем сразу стало ясно, кто подразумевался под «новыми друзьями».
За ней будто ручной питомец следовал призрак. Умер он недавно, на его лице было написано потрясение, и Сарай почувствовала комок в горле. Только не еще один…
Он шел за Миньей по пятам – зажато, словно борясь с принуждением. Может напрягаться сколько влезет. Теперь призрак в ее власти, и сколько бы сил он ни прилагал, это не вернет ему свободу. В этом дар Миньи. Она вылавливала духов из воздуха и заставляла их служить ей. Посему цитадель полнилась мертвецами: дюжиной слуг, удовлетворявших потребности пятерых детей, которые уже давно не были детьми.
У нее не было прозвища, как у Ферала (Облачный вор), Руби (Костер) и Спэрроу (Орхидейная ведьма). У Сарай тоже была кличка, но Минья была просто Миньей, или же «госпожой» – для призраков, чью волю она держала в ежовых рукавицах.
Необычайный дар. После смерти души становились невидимыми, бесплотными и эфемерными, задерживаясь максимум на пару дней между смертью и исчезновением, во время которых они могли лишь цепляться за свое тело или беспомощно парить вверх, к своему концу – если только их не ловила Минья. С помощью ее дара они становились плотными – из субстанции и материи, если не из плоти и крови. Они могли работать руками, целоваться, говорить, танцевать, любить, ненавидеть, готовить, учить, щекотать и даже убаюкивать детей на ночь – но только если Минья им позволяла. Они полностью находились под ее контролем.
Этот оказался юношей. Он все еще оставался в своем мирском облике. Сарай его знала. А как же иначе? Она знала народ Плача лучше, чем кого-либо, включая их лидеров и жриц. Они – ее темные творения. Они – ее ночи. Рано или поздно они все умрут и будут уповать на милость Миньи, но пока они живы – значение имела лишь милость Сарай.
– Представься, – приказала Минья призраку.
Тот сцепил зубы, пытаясь проглотить свое имя. Продержался четыре-пять секунд. Вид у него при этом был усталый, но решительный. Парень не понимал, что Минья просто играла с ним. Она оставляла ему достаточно свободы, чтобы он поверил, будто может ей противостоять. Это жестоко. Все равно что открыть птице клетку, как бы выпуская ее на волю, в то время как ее лапка привязана веревкой, а свобода – всего лишь иллюзия. Минья управляла дюжиной призраков одновременно, даже во сне. Ее власть над ними была безгранична. Если она захочет, чтобы он представился – он представится. Если захочет, чтобы он пел – он споет. В данный момент она развлекала себя тем, что давала ему поверить, будто он может ей перечить.
Сарай ничего не сказала. Она не могла ему помочь. Даже хотеть помочь не должна. Он бы убил ее без раздумий, и других тоже. Будь он жив – разорвал бы их на части голыми руками.