Запах «Инфини» защекотал ноздри. Как долго еще? Самому захотелось плакать, от невозвращенного прошлого, от ускользающего будущего. От того, что она молча плачет на плече.
Проснулся поздно, не сразу сообразив, где нахожусь. Я заночевал в гостиной, среди кружев и бархата, Женя поднялась к себе. Те объятия, те слезы были единственными, даже поцеловаться не смогли. Долго сидели перед телевизором, я о чем-то спрашивал, она интересовалась. Потом долго выглядывали вызвездившее небо.
Я пил чай, когда она спустилась. Снова обнялись, прохладней. На улице моросил дождь. Налил ей. Всё молча. Взгляды просили слов, но те никак не выбирались наружу. Чего-то не хватало, утерянное осталось в жарком лете с запахом «Инфини», короткой юбкой, бирюзовой «Шкодой» и желанными звонками-предупреждениями. Кажется, оба не надеялись на повторения, даже ощутив эту возможность, испугались ее. Разуверились.
— Ты сейчас уходишь? — она кивнула. Да, работа, надо выветрить все из головы, отвлечься, перестать переживать. Взять себя в руки.
— Останешься? — покачал головой, нет, запнулся, я буду обзванивать, искать, может что-то выйдет. Тень скользнула по лицу. — Как знаешь. Больше не приглашу.
Я поднялся, она поднялась следом. Замерли в нерешительности. Зачем-то добавил к тишине:
— Мне необходимо все разузнать. Да и тебе спокойней будет, — слова никчемные, но она кивнула. Я поехал к капитану. Не знаю, сколько времени Женя не закрывала за мной дверь. Шел по лестнице, ожидая хлопка, но не услышал.
По дороге позвонил брату ее мужа. Да, Стас говорил о том, что собирается уехать до конца лета, может, даже больше, устал от работы, требуется перерыв. Нет, с кем не сообщал, а разве он развелся? Обещал слать открытки, ну через Интернет, я в этом деле не силен, сын будет получать и показывать. Я поблагодарил: Коротков решил не втягивать семью, оно и правильно, пусть лучше не узнают ничего, чем услышат хоть что-то. А письма и открытки, их можно заготовить сейчас, не пеленговать себя выходом в сеть, — до тех самых пор, покуда вожделенная Канада, или куда он собирается, не распрострется перед скитальцами.
Думается, Коротков и Лариса уже на пути к мечте. Денег при нем достаточно, чтоб вихрем добраться до границы, да с той же Украиной, Грузией, Азербайджаном, Эстонией, с любой дырой, через которую можно выбраться из страны незамеченным, заплатив за побег не так и много. Напрасно Влад надеется, что Коротков будет отсиживаться, на его месте любой поспешил избавиться от мобильника, банковской карты, всего, что может выдать его путь. Почему он решил, что профессор затаился? Или это предназначено для ушей Жени, а сейчас границы перекрыты, таможня поставлена в известность?
Но может Коротков и прав, решив затаиться. Весь кордон долго контролировать не в силах никакая наша система, пусть компания сама по себе государство, но извечное русское разгильдяйство со временем ее пересилит. Так было и будет.
Так на что решился Коротков. Ждать или бежать сразу? Может, не он решает эти вопросы, Лариса? Может, она готовила побег, вникала в подробности. Золото, может они им хотят расплатиться где-то, за что-то. Золото не дает мне покоя.
Я закурил и закашлялся. Едкий дым продрал глотку.
— Все ищешь… — в кабинете сизо от дыма. Капитан стоял у окна, разглядывая какое-то фото. — Зачем тебе она? — спрашивал так, будто знал все обо мне, о нас. Нет, речь шла о Ларисе.
Я постарался объяснить, он пожал плечами, официально ни Коротков ни его пассия не разыскиваются. А неофициально? Ориентировки разосланы.
Вот как. Я поежился. Получил телефоны отца Ларисы и некоего Льва Савельева, прежнего обожателя, откуда-то выкопанного Женькой. Понятно откуда, пыталась хоть как-то порвать связь. Позвонил отцу.
Тот даже обрадовался. Нет, с дочерью давно не общаемся, она ж взрослая, самостоятельная, но я все равно слежу за всеми ее делами. Дочурка столько работает, да еще на такую компанию, я хотел, чтоб по моим стопам пошла, ан нет, пришлось договариваться. И как быстро карьеру сделала, такая умница. Уже ведь начальница отдела, кучей народа командует. Да еще лабораторией какой-то. Я спросил про Короткова, ему вообще говорит что эта фамилия? Нет, вроде нет, хотя… да, она его тоже курирует, забыл, недавно читал, Коротков, как же, знаю, рассказывала. Молодец девочка, я так за нее рад. Я ведь все о ней в отдельную папку собираю.
Когда вы последний раз с ней общались? Да на выходные, когда ж еще, звонила, рассказывала, как у нее дела. На эти? Тут только заподозрил неладное. Нет-нет, не на эти, на прошлые, совсем заработался, забыл, обещала, но вот не позвонила что-то. Может еще звякнет.
— Сегодня понедельник, — пришлось напомнить. — Могу я поговорить с ее матерью?
— Нет-нет, вы понимаете, она нехорошо себя чувствует, депрессия, все такое. Пытается поправиться, надеюсь, врачи скоро ее поставят на ноги.
Что же с ней такое, отчего с вами успехам дочери не радуется? Долго крутил, но потом выложил — алкоголизм. Знаете, болезнь дурная, все ее родичи, от них и передалось. А ведь лет семь назад, когда наша кроха в школу ходила, все нормально было, и вдруг. Нет, точно наследственное.
Я отключил связь. Капитан, по-прежнему стоявший у окна, хмыкнул, не повернувшись. Зазвонил телефон, он стукнул трубкой по рычагам и вернулся к окну. Я позвонил Савельеву.
— Может, уйти, а то помешаю? — я пожал плечами. Капитан снова хмыкнул, но вышел.
Бывший Ларисы юлить не стал. Встречались полтора года, знакомы чуть больше двух. Вы не представляете, насколько Лариса закрытая и, даже закомплексованная девушка. Чуть что, сразу в штыки. Очень тяжело понять, что она представляет, особенно вначале. Потом вроде сблизились, но как-то не по настоящему, чего-то не хватало. Ей, не мне, уточнил он. Не понимал, что она, наверное, тяготится вот этой односторонностью. Ну вы знаете как это бывает. Я вздохнул.
Лариса очень стеснительная, вы не знаете ее родителей, удивительно черствые и бездушные люди. Отец занят работой, мать вся в себе, она ведь бывшая модель, мисс нашего города не помню какого года. Выскочила за бизнесмена, думала по любви, хотя… мне кажется, он рассчитывал на милое личико, она на круглый капитал. Лара не раз слышала о себе как о нежеланном ребенке, запущенная беременность, это так называли родители, она сама рассказала. Ну и как не озлиться после такого? Вот и стала жить в своей раковине, выбиралась на чуть-чуть и обратно. Со мной тоже так, я ее вытащить не смог.
— А он? — невольно вырвалось. Молодой человек смолк на полуслове. Но продолжил, нашел силы. Оказался крепче меня.
Она нашла в нем что-то большее, чем в других. И он. Не знаю, может это так ей виделась любовь. Он запинался на каждом слове, но продолжал, упорно добираясь до конца фраз. Пришла ко мне, сказала, что не может больше таиться, что между ней и Коротковым искра прошла, что она просит прощения за все, что было, и хочет, чтоб я отпустил и не думал плохого. Вы понимаете, как это. Да, больно. Нет, я не об этом, какого это — придти и сказать. Со мной никто так никогда, она первый и последний раз открылась, — долгая, долгая пауза. — А с ним, я видел ее, приходил под окна и видел, сам не знаю, зачем, ведь меня не ждали, надежд никаких, да ни к чему надежды, я должен был. Приходил и смотрел.
— И что видели?
— Счастье, — коротко ответил Савельев. — Лара стала совсем иной, разом переменилась, будто… раньше она как… а тут будто в ней что-то загорелось. Вся улыбка и радость. Я… я даже стихи ей написал, хотел подать при возможности, но так и не решился. Наверное, правильно.
— А он?
— Профессора я почти не знал. Да в таких ситуациях человека знать необязательно, и так видно, что между ними.
Запикала вторая линия. Я извинился, переключившись. Олег.
— Простите, что беспокою, но я вдруг вспомнил одну важную вещь. Только вам. Это по поводу карманов…
— Простите, я сейчас не могу говорить…
— Конечно, конечно, и не надо. Лучше подъезжайте ко мне, все равно я ведь сегодня вынужденно выходной. Это может быть очень важным, очень, — и торопливо повесил трубку, боясь, как бы я не передумал.
— Скажите, Лариса говорила, что собирается уехать? — пауза.
— Нет, в последнее время мы с ней мало общались. Я старался не тревожить их, а она, верно, не смела обеспокоить меня, ну вы понимаете, — долгая пауза. — Но да, она говорила, что профессор хочет уехать из страны, как и когда, не уточняла. Но, знаете, Лара говорила это так, будто утешала меня. Ведь отчасти она права, немного легче. Ведь я останусь при себе, а она… Скажите, а она правда уехала?
Я закурил, огляделся. Все комнаты следователей похожи друг на друга, и все пытаются отличаться. Но даже отличаясь, стараются не выбиваться из ряда. Следовать уставу. Это как мода — всякий должен ей следовать или игнорировать. Можно еще противиться, но это тоже будет мода. Как игнорирование. Для всего свой фасон. Важно только помнить, где ты, среди каких образцов человеков.
К чему это я? Сам не знаю.
Олег снова встречал на улице, сидел на лавочке, вглядываясь в сквер. Завидев, помахал рукой, будто боялся, что не опознаю. Поздоровались, я ждал прежнего ритуала с чаем и вареньем, нет, молодой человек не двинулся с места. Ему вчера звонили из компании, убедительно просили в ближайшее время не уезжать из города. Они в ближайшее время озвучат какое-то предложение. Олег решил, что наш вчерашний разговор был записан, после чего и последовал звонок. Поэтому он и звонил мне с улицы, и поговорить хотел здесь же. Я напомнил ему про СОРМ, объяснил, что это.
— Как же мне с вами связываться тогда? А сейчас, мобильник отключить? А то вдруг он… — хотелось пояснить: даже выключенный он продолжает работать, указывая свое местонахождение, но прослушивать, нет, не будет. Ограничился второй частью фразы. Олег немного успокоился.
— Да, — спохватился тут же, усаживая меня на лавку, — я про карманы хотел рассказать, мне кажется, это важно. Понимаете, их ведь для себя собираются использовать люди нашего спонсора, — я ему сам это рассказывал, но Олег успел позабыть. — Все подготовительные этапы готовы, ну начерно, конечно. Но что там — осталось дочистить данные, поставить ряд проверочных опытов, накопить положительную статистику. На все про все уйдет месяца четыре, полгода от силы. И можно ставить производство карманов на поток.
— А сейчас сколько ваша лаборатория их может делать? — не задумавшись, ответил, два-три в день. Даже на нашем генераторе, вот только после взрыва лучше не рисковать, хватит и одного. Каждый на двух человек или на какое-то оборудование весом в полтораста килограммов максимум, тут ведь надо учитывать вплоть до грамма, плюс-минус дает дни, а то и недели разницы, в зависимости от срока отправки.
— А сейчас они мне звонили и, кажется, даже угрожали. И ладно бы я один, но у меня девушка есть, понимаете. Я за нее переживаю. Ведь совершенно непонятно, что будет. А у нас отношения довольно сложные.
Немного распогодилось, заморосивший утром дождь, давно перестал, уже и лужи подсохли. Надо будет позвонить в гостиницу, пообщаться с Андреем Семеновичем, он, язва, все видел. Выйти на отдел, где работала Лариса. Я перебирал в уме вопросы, которые задам тому или иному человеку, удивляясь, не понимая — что делаю? Зачем? Я не ищу Короткова или Ларису. Пытаюсь понять другое — что они обрели.
Придя домой, загрузил телефон пятью тысячами. Стукнулся в тюменскую гостиницу, выискал горничную, обслуживавшую их номера. Официантку, приносившую им обед и ужин. Портье, встречавшего и вызвавшего такси. Им не завидовали, это называлось иначе. Из всех лишь мои двое знакомых исходили желчью, может трое, я ведь не знаю, Владислава. Остальные отмалчивались, но молчание было понятней слов.
Снова родичи, друзья-подруги, родичи друзей и друзья родичей. Я запутался в них. Сам не понимая, зачем спрашиваю.
Вечером слушал Козина.
Утром позвонила Женька, дрожавшим голосом сообщила — найден автомобиль Короткова, в сотне километров от города.
— Его нашли?
— Нет.
— А ее?
— Не сказали. Наверное, тоже нет. У машины новый владелец, он клянется, что купил авто у Стаса на той неделе.
— А что полиция?
— Не знаю. Влад сказал, вроде честно, но надо все узнать, — Женька отстранилась, пристально вглядываясь в глаза. — Я не понимаю, он что же… что с ним? Что может быть? Хоть ты скажи, — попытался снова обнять, не далась. — Нет, ты скажи, что ты нашел? Ведь что-то искал все эти дни?
Их искал. Душевное воплощение, но как это словами объяснить той, которая занозой впилась в сердце и не отпускает.
Женя потащила меня в комнату. Ко мне приехала сама, сколько лет здесь не была, — с тех пор, как звонила и рассказывая, в чем будет, в чем нет, заставляла трепетать в предвкушении. С тех пор, как приходила жить, и уходила, не сумев объясниться. С давних времен, о которых только мифы в дурной памяти. Которая помнит только хорошее, старательно забивая черные дни серым беспамятством.
Я и сейчас вспоминал только первые ее визиты. Не супружество, его будто и не случалось. Для беспамятства этого ей стоило войти, увлечь меня за собой. Посадить на диван, взяв за руки, вглядываться в глаза до одури, до помутнения сознания.
Наконец, обнял и поцеловал. Женька вздрогнула, но не отстранилась. Или так она побуждала меня к словам, застрявшим между сердцем и горлом?
Я молчал. Мнилось странное — Коротков с Ларисой не выезжали из города, засели в частном секторе, изображая отца с дочерью перед хозяевами, нет, Лариса бы не рискнула. Поговорив с десятком друзей-родичей я понял, — она организатор, Коротков воплощал идеи и снабжал финансами. Хороший организатор: все следы терялись, начиная с субботы. Будто в субботу как в черную дыру…
Я медленно поднялся, подошел к мобильному. Вызвонил секретаря.
— Мне говорили у вас ставились эксперименты с утяжелениями для подопытных. Сколько их осталось? А было? — краем глаза увидел, как Женька пружиной вскочила с дивана. — И сколько нашли? И когда? И никого? А система слежения… а ну да, — долго слушал его ставшие сбивчивыми ответы, наконец, установилась тишина.
— Вы полагаете… — наконец, промямлил он, теряя голос, — но это… бессмысленно…
— Дайте телефон вашего спонсора, Владислава. Вы знаете, какого… Тогда пусть позвонит сам, — я уронил телефон, будто он весил два пуда. Женя смотрела, не отрываясь, стоя передо мной. Руки прижаты к горлу, лицо белее снега. Неверное сравнение, снег в городе даже выпадает серым, постоянный смог, темень зимы, неработающие фонари, грязь, разбитые дороги, раздрызганные колеи, ведущие в никуда по свежевыпавшему блеклому холсту, измазанному жирными коричневыми штрихами.
Звонок. Я попал в кнопку с третьего раза.
— Владислав? — сухое «да» человека без возраста. — Это Иволгин, да, вы знаете. У меня есть достаточно точная информация по Станиславу Короткову. И Ларисе Медынич, ведь вам и она нужна.
За несколько минут разговора секретарь, этот ничем не примечательный, ни для кого не значимый человек, в деталях рассказал о том, чего так и не сказали Олег и Андрей Семенович.
Существует три режима работы генератора, для создания малых, средних и больших объемов инфляционных карманов, секретарь называл их пустотами. От сорока до двухсот пятидесяти кубометров внутреннего пространства. И хотя для каждого существует один массовый предел, после которого время в кармане начинает замедляться, но чем больше объем создаваемой пустоты, тем слабее возрастает разница. После взрыва системы охлаждения настройки слетели, компьютер, управляющий генератором, перезапустился в безопасном режиме, так что узнать, какой объем был на нем создан, невозможно. Секретарь предположил, что Коротков сознательно отключил предохранители, чтобы вывести их из строя. И еще: он использовал не только все утяжеления, общей массой почти в двести кило, но и взял с собой двухпудовый сейф с техническими паспортами изделий. Все это в первые дни играло на версию побега. Коротков и бежал, но много дальше Канады. Насколько далеко — с ходу секретарь высчитать не мог, число выходило большим, даже при максимальном объеме. Почти полвека. Зачем так далеко? — да, он взял золото и драгоценности, но и наличные тоже. Или настолько не хотел видеть ни жену, ни близких, ни далеких, ни компанию, ни ассистентов? Не вспомнил о брате… хотя нет, электроника какое-то время автоматически будет утешать его. О семье Ларисы, или для нее нет ни отца, ни матери? Безумный срок, что там? — вряд ли знает даже Коротков. К тому времени кончится нефть, уголь; земля и вода придут в негодность. Если не хаос, то что нас ждет? Термоядерное блаженство? — так ли он верил в человечество? Нет, не верил, я успел убедиться. Все, в кого он верил, отправились с ним. Та, единственная, кому он верил безраздельно.