Борис не видел ее лица, пока душил. Сейчас он смог рассмотреть его. Симпатичное личико портила застывшая на нем недоуменная с отпечатком ужаса гримаса. Но большие, готовые вылезти из орбит глаза, застекленевший взгляд возбудил убийцу еще больше. Борис распахнул куртку жертвы, расстегнул молнию на ее джинсах, затем не без труда стащил джинсы до колен и разорвал трусики. И тут остановился, не стал спускать с себя штаны и наваливаться на барышню. Он никогда еще не занимался сексом и даже не видел порнографических фильмов. Интимное место девушки смутило его. В нерешительности, он ощупал волосатый лобок и, подняв руку выше, почувствовал что-то липкое на животе. Борис понял, что случайно запачкался кровью, которая все еще струится из-под ножа. Ему вдруг стало не по себе. Возбуждение сразу улеглось. Какой-то щелчок раздался внутри головы, словно кто-то огрел его камнем по черепу. Борис почувствовал приближающуюся тошноту и бросился прочь, оставив на месте преступления веревку и свой нож.
No Copyright: Алексей Большаков, 2014
Часть 2. Смешное
ЗАЯВЛЕНИЕ
После воскресения, к сожалению, наступает понедельник, и Александр Григорьевич Рубаха с этим ничего поделать не мог. Превозмогая ужасный шум и грохот в голове, он потащился на работу.
Однако и водитель троллейбуса, в этот понедельник, видимо, также имел проблемы с мозгами - в результате несчастному Рубахе прищемило голову дверьми, нос его ещё больше покраснел, а правый глаз стал неприлично моргать.
В таком вот виде слесарь-сантехник переступил порог родного объединения, но, поругавшись с мнительной вахтёршей, смертельно захотел как можно быстрей вернуться домой, и потому поспешил не к унитазам, а в кабинет начальника.
Павловский был на месте.
-Чего тебе? - спросил он.
-Мне бы...домой. Виктор Николаевич, разрешите мне уйти сегодня с работы, - промолвил Рубаха, чувствуя усиливающуюся дрожь во всём теле.
Взглянув на подчинённого, Павловский подумал, что в таком состоянии тот способен лишь пугать впечатлительных работниц, и решил отпустить сантехника.
-Пиши заявление за свой счёт, - велел Павловский, - только побыстрей! Я уезжаю в министерство.
Писать Александр Григорьевич, конечно, умел, вот только сложно было справиться с ручкой, да ещё дальнозоркость усилилась, а проклятущие очки затерялись где-то в непроходимых лабиринтах его однокомнатной квартиры.
Но тут подошёл сияющий Саша Струнин, который был чрезвычайно рад видеть приятеля в таком вот виде. Хотя на работе Струнина сторонились, считая бездельником и пустозвоном, Рубаха совсем неплохо относился к весёлому электрику и попросил его:
-Сашенька, напиши мне заявление - денёк за свой счёт.
Струнин обрадовался ещё больше:
-Опохмеляться пойдёшь?
-Что делать, когда надо...Так напишешь, аль кого другого просить?
-Нет проблем! Прямо сейчас и напишу!
Ждать пришлось не очень долго. Ставший вдруг серьёзным Струнин вручил старательно написанный текст:
"Всевышнему Павловскому
от раба Божьего Рубахи
Заявление.
Христом Богом молю, не дай погибнуть! Разреши ты мне взять денёк на опохмелку.
Искренне твой раб
А.Г.Рубаха.
Сердечно поблагодарив, Александр Григорьевич направился к начальнику. Тот, не любил читать заявления подчинённых и подмахнул бумажку не глядя: "Разрешаю. Павловский". Велел отнести заявление нормировщице и отправляться домой спать.
Нормировщицей работала пенсионерка Мария Семёновна. Она была угрюмой и набожной, не любила пьяниц вообще, и особенно сантехника Рубаху, постоянно придиралась к нему и жаловалась на него даже самому директору предприятия.
Не здороваясь, Александр Григорьевич положил заявление на стол вредной нормировщице. При чтении волосы на голове Марии Семёновны зашевелились, она в изумлении раскрыла рот и покосилась на сантехника. Он усиленно подмигивал одним глазом.
-Денёк на опохмелку берёте? - не верила своим глазам нормировщица. Но Рубаха подтвердил:
-Хоть бы и на опохмелку. Раз Павловский разрешил - значит, можно.
-А как же Всевышний? Стыд надо иметь! Совсем обнаглели...
Не мог в такой напряжённый для здоровья день Александр Григорьевич выслушивать нотации и глупые проповеди, а потому поспешил удалиться.
Придя в себя, нормировщица пошла к начальнику отдела. Павловский успел уехать, однако нужно было разобраться с "нечистым" заявлением. Пришлось идти к директору объединения. Но разве может простая нормировщица прорваться к директору, да ещё в понедельник? Секретарша долго не могла понять, о какой рубахе идет речь, хорошо хоть предложили оставить служебную записку, в которой кратко изложить суть дела. Волнуясь, плохо соображая, Мария Семёновна написала, что не может оформить отгул товарищу Рубахе, так как заявление было подано им в грубой форме.
Павловский вернулся на работу в конце дня. Ему подали служебную записку Марии Семёновны, в углу которой быстрым почерком директора было накарябано:
"Тов. Павловскому.
Прошу разобрать жалобу т. Тарасовой".
Дело было ясное. Павловский знал, как относятся к Рубахе женщины отдела, а потому сразу же продиктовал приказ:
"За проявленную грубость объявить А.Г.Рубахе замечание".
Затем велел отнести нормировщице следующую записку:
"В расчетный отдел.
Прошу оформить отгул А.Г.Рубахе согласно поданному заявлению".
Когда в кабинет Павловского ворвалась Мария Семёновна в сопровождении начальника отдела кадров, Виктор Николаевич всё-таки был вынужден прочитать злополучное заявление. И тут его чуть было не хватил сердечный приступ.
Значит, правильно говорят: "Доверяй, но проверяй!" А иначе можешь преждевременно отправиться к Всевышнему.
Шедевр
Алексей Большаков
ШЕДЕВР.
В третьем часу ночи мой сладкий сон прервал грозный телефонный звонок.
-Лёха, приезжай ко мне сейчас же! - услышал я возбуждённый голос Шмакова Ильи, моего бывшего однокурсника по университету.
У меня замерло сердце:
-Что случилось?
-Я такую повесть написал, такую повесть! На уровне лучших мировых стандартов. Ты обязательно должен её услышать!
-Ночь же на дворе, - удивляясь невоспитанности приятеля, сказал я.
-А, всё равно! Такая повесть, такая повесть - закачаешься! Я немедленно должен её тебе читать.
Странное внимание к моей скромной персоне! Ведь я не был литературным критиком, да и Илья не относился к числу моих друзей. Хотя мы и проучились пару лет вместе, но наши отношения ограничивались лишь обычным обсуждением учебных дел, а когда на третьем курсе Шмакова отчислили из университета, мы и вовсе потеряли друг друга из вида. Только недавно я, возвращаясь с работы, в электричке столкнулся с Ильёй. Шмаков несказанно обрадовался. Мы разговорились, и он поведал мне о своём страстном желании стать великим писателем. Для этого он забросил все свои дела, снял комнату в Лахте, чтобы, отгородившись от городской суеты, с головой погрузиться в творчество.
Я поинтересовался, о чём он пишет. Илья затащил меня к себе и читал рассказ "Ужас", где он описывал ощущения человека, провалившегося в канализационный люк. Рассказ был весьма странным, показался мне каким-то бессмысленным, бесполезным, но было как-то нехорошо, нелюбезно критиковать, придираться к неокрепшему ещё творчеству, и я, боясь огорчить малознакомого, в сущности, человека, похвалил Илью.
Как мне рассказывали потом, Шмаков ко многим приставал со своим рассказом, приговаривая: "Вы знаете Лешу Большакова? Он работает в полиграфическом институте, прекрасно разбирается в литературе и оценил моё произведение по достоинству".
Он послал свой рассказ в солидный московский журнал, затем на какое-то время исчез опять, и вот этот ночной звонок, вовсе не обрадовавший меня.
-Ладно, приеду, - сказал я, повесил трубку и тут же уснул.
Мой сон был крепким, но не долгим: примерно через час звонок повторился:
-Ну, почему ты до сих пор не у меня?! Сколько можно ждать?
Трясясь в первой полупустой электричке, я уныло глядел в окно на мокрые после дождя деревья и удивлялся причудам Ильи, но всё же поспешность, с которой он требовал встречи, не могла не интриговать, его настойчивость читать повесть именно мне льстила моему самолюбию. Я отряхнулся ото сна и приехал в Лахту, готовый с головой окунуться в творчество поджидавшего меня приятеля.
Мы встретились в дверях его маленькой комнаты. Илья был в рваной майке, огромных семейных трусах, уличных, нацепленных на босую ногу сандалях. Лицо его светилось радостным возбуждением, волосы торчали во все стороны, упругие вены вздулись у висков.
-Проходи скорей! - громогласно изрёк он, без церемоний усадил меня в скрипучую кровать, сам оседлал единственный стул, эффектно, словно пещерный человек, стремящийся выжать огонь, потёр ладони рук и, откашлявшись, приступил к чтению.
Повесть с интригующим названием "Малыш и мир" начиналась своеобразно: "Больше всего на свете Мария любила свою работу. Каждый день приносил ей новые знакомства, новые ощущения и наслаждения. Работа доставляла ей истинное удовольствие, ни с чем не сравнимую радость, возвышающую чувство собственного достоинства. И как можно не радоваться, когда прекрасно знаешь своё дело, когда твоё ремесло, твой вдохновенный труд расправляет мужчинам морщины, делает их стройными, красивыми и мужественными.
Мария работала проституткой в гостинице "Москва". Её трудолюбие не имело предела, и в поисках новых связей, новых клиентов она ждала известного всей округе Женьку Титова, сутенёра по кличке Малыш".
Слегка шокированный таким началом, я улыбнулся, припоминая, что у Шмакова в студенческие годы имелся недруг, которого также звали Женька Титов. Илья принял мою улыбку за одобрение и продолжал:
"Малыш запаздывал. Мария прислонилась к столбу и нежилась в лучах повисшего над самой линией горизонта солнца, окутавшего всё вокруг себя мягким, ласкающим как прикосновение матери светом".
-Погоди, - прервал я повествование, - ты когда-нибудь видел в городе солнце, повисшее над самой линией горизонта?
-Что? - удивился Илья, явно не ожидавший моего замечания. - Известно ли тебе, что солнце скрывается за горизонтом, а потому перед закатом всегда висит над самой его линией?
-Но в городе же дома, они мешают созерцать горизонт...
-Это не важно. Если кто спросит, скажу, что действие происходит на пустыре, - прервал меня Шмаков. - Скажи лучше, как начало? Красиво написано?
-Ничего себе, - хмыкнул я, и удовлетворённый Шмаков стал читать дальше.
Повествование разворачивалось своим чередом, становилось всё более напряжённым. Но вскоре прозвучал эпизод, заставивший меня прервать приятеля вновь.
Во время очередного приёма трудолюбивой Марией иностранного туриста группа озабоченных милиционеров устраивает в гостинице облаву, и когда дверь номера Марии выламывают вооруженные люди в масках, иностранец нагишом выскакивает в окно и мчится по спящему городу с закрытыми глазами, чудом проскакивая перед самым носом изумлённых водителей грузовиков, легковушек и маршрутных трамваев.
-Как же так? - удивился я. - Как можно бегать с закрытыми глазами?
-Из-за возбуждения. От страха закрыл и бежит. Этой сценой я чётко передаю состояние перепуганного человека, - с достоинством ответил Шмаков.
-Но в городе нельзя так бегать! В дом врежешься или...
-Да ты не понял! Это же метафора, преувеличение.
-Странная какая-то метафора.
Моя настойчивость разозлила Илью:
-Что привязался: город, дома! Слепые вообще не видят. И ничего - живут!
-Ладно, - облегчённо вздохнул я, - ты автор - тебе видней.
-То-то же, - успокоился Шмаков и попросил не перебивать его больше по пустякам.
Я хотел было напомнить, что ночью маршрутные трамваи не ходят, но это замечание показалось мне таким незначительным, ничтожным, не заслуживающим драгоценного внимания нашего великого автора-новатора, что я прикусил язык и вскоре, слушая монотонную речь Ильи, чуть было не задремал. Однако его хохот вывел меня из оцепенения. Глядя на радующегося писателя, я также не смог сдержать улыбку.
-Правда, хороший анекдот? - отсмеявшись, поинтересовался Илья.
-Какой анекдот?
-Который Мария рассказала клиенту.
-Извини, я что-то не совсем понял его смысл.
-Ну, как же? Приходит Чебурашка в магазин и спрашивает: "У вас леписины есть? Продавщица поправила: "Не леписины, а апельсины. Нет апельсинов". На другой день опять: "У вас леписины есть?" - и так всю неделю. Продавщице надоело поправлять, она и говорит: "Ещё раз скажешь "леписины" - прибьём за уши к прилавку". На следующий день Чебурашка приходит и спрашивает: "У вас гвозди есть?" - "Нет". - "А леписины?".
-Да, сказал я, - хороший анекдот. Только вот мне кажется, что проститутки клиентам такие анекдоты не рассказывают.
-А какие, по-твоему, рассказывают?
-Если только постельные. И речи с клиентами ведутся совсем не такие, как в твоей повести, и образ жизни у проституток не такой, и работу свою они не любят.
-А ты откуда знаешь?
-Догадываюсь.
-Догадываюсь, догадываюсь... - обиделся Шмаков. - Можно подумать, что ты сам проституткой в гостинице работаешь.
Я не стал тратить время на возражения, потому что с нетерпением ожидал, когда повествование закончится и можно будет уехать домой отсыпаться. Но писатель мучил меня своей повестью ещё целых три часа. Когда наконец он окончил чтение, я, поблагодарив за оказанное доверие, собрался было уходить. Шмаков задержал меня у порога:
-А как же обсуждение? Что ты можешь сказать о моём творении? Правда, искренне, правдиво, актуально и неожиданно?
-Да как тебе сказать? Действительно, много необычного и неожиданного. Однако отдельные эпизоды, фразы и выражения мне не понравились.
-В самом деле? А какие?
-Скажем, в описании Малыша. Ты пишешь, что он был сексуальным виртуозом-экспериментатором...
-По-моему, это большая находка, - возразил Шмаков. - И очень жаль, что ты её не оценил.
-Ладно. Ответь мне только, где ты видел гладко выбритых беззубых блондинок, обладающих лучезарной улыбкой?
-Что? - почесал голову раздосадованный Шмаков. - В самом деле, придётся заменить.
-Вот, вот, и замени ещё эпизод, где ты описываешь драку Малыша с сантехником Унитазовым.
-Но это же центральный эпизод. Его-то зачем менять?
-Слишком уж он неестественен.
-Ты, верно, невнимательно слушал.
-Как же, я хорошо запомнил этот эпизод. Когда преступники похитили Марию, твой Малыш мчится по городу в поисках сантехника Унитазова и находит его на стройке. Сантехник, помахивая огромным гаечным ключом, обследует тяжелую бетонную стену. Малыш подбегает к противнику и грозно требует: "А ну живо гони мне десять копеек!" - "Но у меня нет мелочи", - виновато пожимает плечами сантехник. Тогда твой главный герой с криком: "Так ты, гад, не хочешь одолжить мне гривенник?!" - лупит сантехника ногой по зубам. Тот падает как подкошенный. Малыш начинает топтать и пинать его, требуя сознаться, где спрятана Мария. Сантехник не хочет. Малыш хватает его за волосы и стучит головой об стену. Но тут, как ты пишешь, откуда ни возьмись примчались дворник Подметайко, столяр Деревяшко, слесарь Порчугайкин. Заметив их, Малыш перепрыгивает через трехметровую стену и мчится за подмогой в кооператив "Обмер".