После победы Народного фронта на выборах во Франции и случившейся там массовой забастовки Троцкий, не меняя своего мнения в принципе, изначально крайне переоценил значение французских событий, назвав даже статью о них «Французская революция началась». Правда, в самой статье речь шла скорее не о том, что революция уже началась, а о необходимости начать таковую. Разумеется, Троцкий не мог избавиться от аналогии между Народным фронтом и Февральской революцией 1917 г. Если так смотреть на выборы во Франции, можно было дотянуть логическую ниточку и до очередного, теперь уже французского, Октября. Однако ни Февральской, ни Октябрьской революции во Франции не случилось, так как тактика Народного фронта не имела ничего общего с февральскими событиями 1917 г. в далекой «отсталой» России. И Троцкий возвратился к весьма скептической оценке событий, произошедших во Франции, и перспектив социалистической революции в этой стране в обозримом будущем.
Тогда он переключился на Испанию. Во время политических волнений и крупного забастовочного движения в Каталонии и Астурии в 1934 г. Нин, Игнацио Иглесиас и другие последователи Троцкого, которые, несмотря на разногласия, оставались в целом еще верными своему учителю, играли видную роль в организации уличных волнений, столкновений с полицией и длившихся несколько дней вооруженных боев в Астурии в октябре 1934 г. Считая, что они следуют указаниям Троцкого о «французском повороте», Нин и его товарищи приняли решение о вступлении в Социалистическую партию. Более того, с социалистами была достигнута договоренность о формировании новой партии на паритетных началах с еще несколькими мелкими группами под названием Рабочая партия марксистского объединения (ПОУМ), образование которой было провозглашено в сентябре 1935 г.
С подачи Троцкого Интернациональный секретариат, а затем и сам Троцкий подвергли образование ПОУМ резкой критике. Нина Троцкий упрекал в том, что он согласился на объединение до формирования собственной фракции, без собственного флага и собственных идей. Дошло до того, что в январе 1936 г. Троцкий написал статью под названием «Измена Испанской рабочей партии марксистского единства», которая была опубликована в нескольких газетах национальных организаций Движения за 4-й Интернационал. Называя ПОУМ оппортунистической партией, стоящей на позиции «блока верхушки рабочего класса с левой буржуазией», Троцкий выражал надежду на то, что в Испании найдутся «подлинные революционеры». Таковые, однако, в понимании Троцкого не обнаруживались, а тактика Нина оказалась верной: ПОУМ вошла в Народный фронт, заняла там достаточно прочные позиции, приобрела определенный авторитет в Каталонии, где Нин стал провинциальным министром юстиции, а в феврале 1936 г., вопреки всем злобным и пессимистическим предсказаниям Троцкого, Народный фронт победил на выборах в кортесы — в испанский парламент. Так что «февральская» революция в Испании уже как бы произошла. Осталось дело за «октябрьской».
В состав объединения входили разнородные политические силы — центристские республиканцы, умеренные социалисты (они преобладали), верные Москве коммунисты, Рабочая партия марксистского объединения (ПОУМ), возникшая на базе нескольких мелких групп, считавших себя ранее сторонниками Троцкого и призывавшая к немедленному установлению «диктатуры пролетариата». Преобладавшие умеренные силы стремились к проведению демократических преобразований по западному образцу, в частности к наделению крестьян землей и закреплению республиканских институтов власти. Эти цели совершенно не устраивали крайне консервативные силы, которые летом 1936 г. под руководством генерала Франсиско Франко подняли военный антиправительственный мятеж. Но и левых (в том числе Троцкого и его единомышленников) эти демократические цели не удовлетворяли, и ПОУМ тотчас после выборов от участия в народном фронте отказалась — в полном соответствии с установками Троцкого об отказе от «демократических коалиций».
Разрываемая консервативными и радикальными политическими силами, Испания стала фронтом противостояния международного фашизма и интернационального левого либерализма. Первый был представлен Германией и Италией, оказывавшими Франко помощь на правительственном уровне. Второй — всеми остальными. Здесь были и сторонники «западной» демократии, и коммунисты с троцкистами, и синдикалисты с анархистами. Испания стала магнитом, который притянул всех соскучившихся по революционным схваткам и уставших от мира людей. На правительственном уровне им помогала только одна страна: сталинский Советский Союз. Под вымышленными, обычно испанскими именами в Испанию стали прибывать советские командиры, летчики и танкисты. Несколько старших офицеров прибыли туда для инструктирования испанской правительственной (демократической) армии. Но наибольшее внимание Москва уделяла шпионажу, вербовке, перевербовке и расправам над теми оказавшимися в Испании людьми, которых НКВД объявлял неугодными. Именно в Испании была совершена вереница убийств иностранных противников Сталина (реальных и воображаемых).
Несмотря на то что ПОУМ подвергалась ожесточенным атакам со стороны просталинистских организаций и в самой Испании, и за ее пределами, нападки на ПОУМ со стороны Троцкого и Интернационального секретариата все более усиливались. При этом раздражение по отношению к бывшему стороннику Нину было настолько резким, что Троцкий использовал для критики даже «буржуазные» печатные издания. В частности, он дал интервью 19 февраля 1937 г. корреспонденту французского «буржуазного» агентства Гавас, обрушившись на «блокистскую тактику» ПОУМ, причем интервью было опубликовано не только во французских, но и во многих английских и американских газетах.
В течение недолгого времени ПОУМ являлась наиболее мошной организацией в Европе, которая с известными, правда весьма существенными, оговорками принимала сторону Троцкого, который, казалось, должен был бы это понимать и быть намного осторожнее в своих оценках. Тем не менее негативное отношение Троцкого к ПОУМ и ее лидерам сохранялось. Нина Троцкий обзывал не иначе как «испанским Мартовым», что в устах Троцкого было ругательством. Безапелляционность Троцкого была вызвана не столько его укоренившимся с годами фанатизмом и догматизмом коммунистического теоретика, сколько ощущением, что гражданская война в Испании — последняя практическая точка опоры, при помощи которой можно было перевернуть весь мир, то есть развернуть если не всемирную, то во всяком случае общеевропейскую перманентную революцию. Троцкий и сам собирался отправиться в Испанию, чтобы непосредственно возглавить это мощное революционное движение. По его просьбе ряд испанских революционных деятелей обратился с официальным ходатайством о разрешении Троцкому прибыть в Каталонию. Региональное правительство, однако, эту просьбу единодушно отвергло. Сделано это было, в частности, после того, как советский генеральный консул в Барселоне бывший единомышленник Троцкого Антонов-Овсеенко пригрозил премьеру Каталонии Луису Компанису, что в случае прибытия Троцкого в Испанию СССР прекратит оказание какой бы то ни было помощи испанскому республиканскому правительству.
5. Изгнание из Норвегии
С момента убийства Кирова в СССР стал нарастать политический террор, развязанный Сталиным против собственной советской номенклатуры. Вскоре после убийства были арестованы Зиновьев, Каменев и некоторые другие бывшие деятели объединенной оппозиции. На состоявшемся 15–16 января 1935 г. суде над 19 лицами подсудимые были признаны виновным в том, что несут морально-политическую ответственность за смерть Кирова, и приговорены к различным срокам наказания: Зиновьев к 10 годам заключения, Каменев — к пяти, остальные — к различным срокам от 5 до 10 лет тюрьмы. Но этот суд оказался самой первой прелюдией. Аресты и ссылки стали постоянной практикой. Виктор Серж, вырвавшийся из советского ада, рассказывал Седову, что в Оренбурге совсем недавно было 15 ссыльных, а затем стало 200. «Большевики-ленинцы», то есть сторонники Троцкого, по словам Сержа, делились на «твердых» и «гуманитарных» (сам Серж причислял себя ко вторым): «Твердые считают, что репрессии правильны по отношению к другим, но неправильны по отношению к б[ольшевикам]-л[енинцам]. Вторые считают, что неправильны по отношению ко всем. Среди ссыльных большие разногласия. Старик Эльцин сказал: «Нас соединяет ГПУ».
Процессы и террор были для советского режима не новостью. Но прежние процессы предположительно касались врагов, членов других политических партий или беспартийных лиц. Теперь же на публичный суд выставлялись коммунисты, и не просто коммунисты, а старая ленинская гвардия, вожди революции и государства, те, кто являлись соратниками «великого Ленина». Разобраться в этой вакханалии невозможно было никому: ни обвиняемым, ни очевидцам. Более полугола велось следствие по делу об «антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре». «Следствие» заключалось в том, что из обвиняемых выбивали признательные показания в обмен на туманные обещания сохранить жизнь им и близким. В течение всего «следствия» Сталин лично руководил фабрикацией обвинений, причем наиболее активную помощь ему оказывал Каганович, который непосредственно вел приготовления к суду, а затем следил за его проведением. Каганович усердствовал, так как среди арестованных в это время был его заместитель по Наркомату путей сообщения Я.А. Лившиц, и Каганович опасался, как бы в «троцкизме» не обвинили его самого. Переписка Кагановича со Сталиным проливает свет на то, какой системой доказательств пользовалась прокуратура и насколько Сталина и его помощников интересовала истина. Вот что писал Каганович о показаниях Е.А. Дрейцера и Р.В. Пикеля (выбитых следователями НКВД): «Прочитал я показания мерзавцев Дрейцера и Пикеля. Хотя и раньше было ясно, но они со всеми подробностями раскрывают истинное бандитское лицо убийц и провокаторов — Троцкого, Зиновьева, Каменева и Смирнова. Теперь уже абсолютно ясно, что главным вдохновителем этой шайки является эта продажная стерва Троцкий. Пора бы его объявить «вне закона», а остальных подлецов, сидящих у нас, расстрелять».
Направление судебного разбирательства и приговор были предопределены заранее и цинично прозвучали в заголовке статьи Л.П. Берии «Развеять в прах врагов социализма», опубликованной в день начала суда, 19 августа 1935 г. (процесс завершился 24 августа).
На августовском процессе на скамье подсудимых находились 16 человек, в том числе бывшие ближайшие соратники Ленина и соправители Сталина по «тройке» во время болезни и непосредственно после смерти Ленина, а позже — лидеры объединенной оппозиции Зиновьев и Каменев, а также видные участники объединенной оппозиции Евдокимов, Мрачковский и И.Н. Смирнов, то есть лица, близкие скорее Зиновьеву, а не Троцкому. В дни суда центральная советская печать публиковала вперемежку статьи о Троцком, Зиновьеве и Каменеве, написанные руководителями партии и бывшими оппозиционерами: Пятаковым, Преображенским, Раковским, Радеком, то есть теми, кто в прошлом разделял взгляды Троцкого. Именно потому, что Сталину нужны были эти клеветнические статьи, написанные бывшими соратниками, Сталин не стал арестовывать всех лидеров оппозиции одновременно, а морально уничтожал одних руками других, испытывая при этом поистине животное наслаждение и решая пропагандистские задачи. 23 августа Сталин, умышленно уехавший из Москвы на Кавказ на время суда, писал Кагановичу с садистской интонацией: «Статьи у Раковского, Радека и Пятакова получились неплохие. Судя по корреспондентским сводкам, инокорреспонденты. замалчивают эти статьи, имеющие большое значение. Необходимо перепечатать их в газетах в Норвегии, Швеции, Франции, Америке, хотя бы коммунистических газетах. Значение их состоит между прочим в том, что они лишают возможности наших врагов изображать судебный процесс как инсценировку и как фракционную расправу ЦК с фракцией Зиновьева-Троцкого».
Заголовки советской прессы не обещали обвиняемым ничего хорошего: «Беспощадно уничтожить презренных убийц и предателей», «Добить до конца»… Этому хору вторил, как всегда в подобных случаях, псевдопоэт Демьян Бедный, опубликовавший стихотворение «Пощады нет». «Жалкую и гнусную» статью (по словам «Бюллетеня оппозиции») опубликовала в связи с процессом Крупская. На суде все обвиняемые «чистосердечно признавались» в совершении самых фантастических преступлений, видимо сохраняя зыбкую надежду на то, что их действительно оставят в живых. Но надежда осталась тщетной. Все подсудимые были приговорены к «высшей мере» наказания и в тот же день, 24 августа, расстреляны.
Познакомившись с проектом приговора, Сталин в целом его одобрил, но потребовал приписать, что «Троцкий и Седов подлежат привлечению к суду или находятся под судом или что-либо другое в этом роде. Это имеет большое значение для Европы, как для буржуа, так и для рабочих. Умолчать о Троцком и Седове в приговоре никак нельзя, ибо такое умолчание будет понято таким образом, что прокурор хочет привлечь этих господ, а суд будто бы не согласен с прокурором».
29 сентября по команде Сталина Каганович провел через Политбюро постановление «Об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам», являвшееся фактически директивой об уничтожении всех бывших оппозиционеров. В нем говорилось: «До последнего времени ЦК ВКП(б) рассматривал троцкистско-зиновьевских мерзавцев как передовой политический и организационный отряд международной буржуазии. Последние факты говорят, что эти господа скатились еще больше вниз, и их приходится теперь рассматривать как разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в Европе… В связи с этим необходима расправа с троцкистско-зи-новьевскими мерзавцами, охватывающая не только арестованных, следствие по делу которых уже закончено, и не только подследственных… дела которых еще не закончены, но и тех, которые раньше были высланы».
Население СССР в целом отнеслось к судебному процессу равнодушно, а некоторая его часть — со злорадством, так как расстреливали тех, кто когда-то организовывал и революцию, и красный террор, и гонения на священнослужителей, и подавление крестьянских восстаний, и проведение коллективизации… В то же время некоторые недальновидные и неосторожные смельчаки-интеллектуалы придерживались иного мнения, не понимая, что это мнение аккуратно записывалось «сексотами» (секретные сотрудники НКВД) и превращалось затем в оформленные доносы, ложащиеся в основу открытия новых судебных дел. Так, в сводке секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР о настроениях писателя Бабеля от 22 сентября 1936 г. утверждалось, что Бабель высоко оценивал приговоренных в Москве к смертной казни и положительно отзывался о Троцком: «А возьмите Троцкого. Нельзя себе представить обаяние и силу влияния его на людей, которые с ним сталкиваются. Троцкий, бесспорно, будет продолжать борьбу, и его многие поддержат».
Обвинения по адресу Троцкого предъявлялись и до процесса 16-ти, но в ходе этого суда и после него превратились в совершенно бессмысленную и безграничную по своей злобности и кровожадности клеветническую кампанию. Троцкого обвиняли в организации убийства Кирова, в саботаже, подрывной деятельности, шпионаже, связях с «империалистическими державами». Советское полпредство в Норвегии недвусмысленно разъяснило министерству иностранных дел в Осло, что дальнейшее пребывание Троцкого на норвежской территории нежелательно и невозможно. Советский полпред в Норвегии Якубович открыто угрожал норвежцам экономическими санкциями.
Еще 5 августа 1936 г. правые экстремисты в Норвегии совершили нападение на дом, в котором проживал Троцкий, надеясь найти компрометирующие материалы о связи Троцкого с «международным коммунизмом». В момент налета дом был пуст, и ничего интересного налетчики не нашли. Не имея возможности, согласно условиям пребывания в Норвегии, давать интервью и публиковать под своим именем политические статьи, Троцкий воспользовался этим инцидентом для того, чтобы подать жалобу в суд и публично высказаться по поводу проходившего в Москве судебного процесса. По требованию министерства юстиции дело рассматривалось при закрытых дверях 11 декабря 1936 г. Суд весьма неохотно, но терпеливо, в течение четырех часов выслушивал Троцкого. Он говорил о процессе 16-ти в целом как о грандиозной и наглой клевете, в частности по поводу выдвинутого против него «лично чудовищного обвинения в организации террористических актов в союзе с гестапо»: «Я присоединил к этим показаниям, данным мною под судебной присягой, обширный комментарий, характеризующий подготовку последних московских процессов, личность главных подсудимых, методы извлечения добровольных признаний и т. д.», — заявил в суде Троцкий.