Глава имела большое значение для изучения действительной роли Сталина в Гражданской войне потому, что именно этот период был в наибольшей степени искажен в сталинской историографии (если вообще уместно вести речь о большей или меньшей лжи). Фальсификация осуществлялась и через историографию, и средствами художественной литературы и искусства (вспомним хотя бы лживую повесть советского писателя графа Алексея Толстого «Хлеб», известную также под названием «Оборона Царицына», главным политическим героем которой был Сталин). Троцкий, в отличие от Толстого, прилагал все силы, чтобы по возможности объективно осветить путь Сталина в Гражданской войне. Разумеется, полностью отказаться от субъективизма он не мог. Местами автор сгущал краски, например относя Сталина к категории «великих князей» во время войны, которым позволительно было нарушать законы, порядок и декреты. Однако больший беспорядок, нежели царивший в стране в те годы, придумать было трудно. В этом плане Сталин (как и Ленин с Троцким) мало на что влияли.
Весьма удачно в томе отмечалось «разделение исторических функций» как важный инструмент фальсификации, характерный для советских историков, описывавших Гражданскую войну. Состояло это разделение в том, что победы целиком и полностью приписывались Сталину, а поражения — Троцкому. Те, кто хотя бы мельком познакомился с советской историографией Гражданской войны и прежде всего с главным официальным многотомным трудом, выпушенным в СССР, в полной мере убедились в справедливости вывода, сделанного Троцким. В качестве иллюстраций автор биографии подробно останавливается на нескольких моментах драматического периода. Это прежде всего «царицынский эпизод». Троцкий показывает, что на этом второстепенном для хода Гражданской войны участке Сталин всячески поощрял, по существу дела вдохновлял, самоуправство и местничество, недоверие к военным специалистам и расправы с ними, что привело к многократным столкновениям с наркомвоенмором. В результате Сталин, прибывший в Царицын в начале лета 1918 г. с ограниченными полномочиями по организации доставки продовольствия в центральную часть России, но пытавшийся некомпетентно вмешиваться в чисто военные дела и местное административное руководство, был по настоянию Троцкого отозван оттуда во второй половине октября распоряжением за подписью Ленина.
С поведением Сталина в Царицыне косвенно связан и вопрос о так называемой военной оппозиции на VIII съезде РКП(б) в марте 1919 г. Ядро оппозиции составляли, как показал Троцкий, члены царицынской группы, прежде всего Ворошилов. Военная оппозиция, которая сформировалась еше в 1918 г. и усилилась в следующие месяцы, выступала против использования старых специалистов, особенно царских генералов (на чем всячески настаивал Троцкий), за всевластие «комиссарского» состава, против формирования регулярной армии, что, по мнению Троцкого, и в этом можно с ним вполне согласиться, было чревато гибелью для большевистской власти в России.
Троцкий полагает, что Ленин знал, кто именно возглавлял военную оппозицию. Ряд мер, предпринятых председателем Совнаркома, свидетельствовал о том, что он стремился продемонстрировать съезду свое неодобрительное отношение к поведению Сталина. В качестве характерного примера названо то, что раздававшиеся с места предложения о введении Сталина в состав президиума съезда (эти предложения были спровоцированы самим Кобой) были путем несложной ленинской махинации отклонены. По мнению Троцкого, Ленин посылал Сталину определенный сигнал, но не только ему одному. Сталин на съезде стремился максимально ограничить власть и влияние наркомвоенмора. Но эта попытка завершилась неудачей. Сталин на время вынужден был смириться с положением Троцкого и даже проявил показное стремление к примирению с ним.
Что касается обороны Петрограда, то в книге обращено внимание на два «набега Юденича» — в мае — июне и осенью 1919 г. Сталин был в городе только во время первой попытки наступления, которая велась небольшими силами, была легко отражена и в общем масштабе событий прошла почти незамеченной. Во время второго, значительно более серьезного наступления, которое было отбито с несравненно большим трудом, Сталин был далеко, на Южном фронте, и никакого отношения к битвам на северо-западе страны не имел. Между тем в советской историографии оба события были слиты воедино, и Сталину приписывалась решающая роль в «разгроме Юденича».
Несколько иной характер носило участие Сталина в войне с Польшей. В ней Сталин, по мнению биографа, «вел свою собственную войну». В то время как войска М.Н. Тухачевского наступали на Варшаву, Сталин, находясь на Юго-Западном фронте (им командовал А.И. Егоров), стремился как можно скорее войти во Львов и отказался поддержать главное направление удара, своевременно не направил в качестве подкрепления Первую конную армию, чего требовал Тухачевский. Позже, в течение примерно десятилетия, об этом эпизоде рассказывали как о причине польского контрнаступления и поражения Красной армии под
Варшавой. Троцкий разделял в полной мере эту «сказку казарменную» (выражение Егорова), но он излагал указанный сюжет, используя многочисленные фактические данные, искусно, на базе логических доводов, опровергая сталинистскую мифологию, показывая, как зарождалась, вызревала и все более нарастала ненависть Сталина к тем, кто считал его одним из виновников поражения под Варшавой, в частности к Тухачевскому, а заодно и к Егорову, который был не только свидетелем, но и прямым участником всех этих событий (попытки Егорова угодливо оправдать «сидение» под Львовом не спасли его от расправы в конце 30-х гг.).
Следующая важная тема, освещаемая в томе, — непосредственное вхождение Сталина в высший эшелон власти. Здесь Троцкий вновь обращался к многочисленным историческим прецедентам, параллелям, сравнениям. Он полагал, что официальное приравнивание Сталина к Ленину — «просто непристойность», но стал первым автором, включившим сталинский период в общую тему тоталитаризма, и пошел на неслыханную для коммуниста крамолу, сопоставив трех диктаторов: большевистского вождя Сталина, фашистского дуче Муссолини и национал-социалистического фюрера Гитлера. При сопоставлении Сталина как личности с Гитлером и Муссолини преимущество оказывалось, по мнению Троцкого, на стороне последних. Разумеется, при этом речь шла не о содержании тех идей, которые лежали в основе коммунистического, фашистского и национал-социалистического режимов. Троцкий целиком и полностью оставался здесь на стороне коммунизма. Но в отношении характера поведения — инициативности, способности мобилизовать массы, нахождения новых путей влияния на различные слои общества — Сталин уступал другим известным вождям.
Большие сложности у Троцкого возникли с тем, что Сталин был назначен генеральным секретарем партии после XI съезда, в 1922 г., при Ленине, с ведома Ленина, при поддержке Ленина. Троцкий дает представление о тех организационных формациях, которые генсек, опираясь на «партийную бюрократию» в центре и на местах, использовал, чтобы сосредоточить в своих руках личную власть («необъятную власть», как сказал в своем «Завещании» Ленин), отстранив от власти своего главного соперника — Троцкого. Автор описал «тройку» (Сталин, Зиновьев, Каменев), в которой Сталин не просто играл лидирующую роль, а диктовал все решения; затем — «семерку»: шесть членов Политбюро, то есть все члены этого органа, кроме Троцкого, и председатель ЦКК РКП(б) Куйбышев, проводившую свои тайные от Троцкого заседания и координировавшую кампанию по его постепенному оттеснению, а затем и отстранению от власти. Так «тройка» и «семерка» породили в лице Сталина «туза». Великие художественные образы «Пиковой дамы» А.С. Пушкина (и П.И. Чайковского) получили, таким образом, потрясающее и весьма зловещее политическое воплощение в советских реалиях середины 20-х гг.
Троцкий стремился и в материалах по послеоктябрьскому периоду рассматривать Сталина в качестве индивидуума с определенными личностно-психологическими чертами. Однако эта сторона его анализа почти тонет в социальной интерпретации. Недаром последнюю главу своей работы автор назвал одним словом — «Термидор». Троцкий стремился описать два встречных потока: аппарат породил Сталина; Сталин же в свою очередь вновь порождал новые и новые аппаратные звенья и группы, при этом физически уничтожая им же созданные «старые». Иначе говоря, писал Троцкий, «Сталин систематически развращал аппарат. В ответ аппарат разнуздывал своего вождя… Понадобились годы тоталитарного всемогущества, чтобы придать этим преступным чертам поистине апокалиптические размеры».
Так Троцкий приходил к главному своему выводу относительно причин и характера возвышения Сталина и установления его единоличной власти. Сталин был в известном смысле «серой посредственностью» или только казался таковой, ибо обладал «исключительными чертами характера». Для выражения этих черт были необходимы «исключительные условия». Они сложились при становлении «политической реакции», возникшей после величайшего напряжения в годы Гражданской войны. Теперь сталинские черты: упрямство, хитрость, беспощадность вместе с узостью кругозора — превратили его в вождя новой «аристократии».
Этот вывод автор стремился оттенить и проиллюстрировать различными общесоциологическими и конкретными историческими соображениями, разумеется в пределах марксистсколенинского «классового подхода». Например, он пытался дать весьма сомнительную интерпретацию борьбы Сталина (и возглавляемой им «бюрократии») против «правых» — группы Бухарина, Рыкова и Томского, выступавших за умеренную политику в деревне и предостерегавших против «сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса». Эту борьбу Троцкий трактовал как конкуренцию между бюрократией и мелкой буржуазией «за прибавочный продукт народного труда», оставляя в стороне действительное существо дела — сталинскую «революцию сверху», завершившую после уничтожения миллионов крестьян и их индивидуальных хозяйств становление тоталитарной системы — свирепого насильственного режима, который превратил в рабов и крепостных не только крестьянство, но и все население огромной страны.
«Бюрократия смертельно испугалась последствий своей шестилетней политики», — писал Троцкий, имея в виду период, отсчитываемый с 1923 г., когда началось оттеснение Троцкого от власти. «Возник резкий поворот против кулака, против нэпмана». В этом «повороте» Троцкий вроде бы занимал нейтральную позицию, но его симпатии, как правоверного коммуниста, явно не на стороне «кулака» и «нэпмана», которых Троцкий относил к «буржуазии», а на стороне классово близкой «партийной бюрократии».
Лишь отдельные зарисовки Троцкий сделал о той кровавой расправе с подлинными и мнимыми врагами режима, с бывшими конкурентами и идейными противниками, с сотнями тысяч совершенно аполитичных людей, в отношении которых проводилась своеобразная «децимация» (то есть расстрел каждого десятого), которую сам Троцкий практиковал в годы Гражданской войны. Причины Большого террора, сущность кровавого замысла Сталина, автор рассмотреть не успел, не захотел, не смог. В то же время в связи с третьим московским «открытым» судебным фарсом (март 1938 г.), на котором в числе обвиняемых был выставлен бывший нарком внутренних дел Ягода, Троцкий останавливался на вопросе, который беспокоил его в течение многих лет. Дело в том, что Ягоду обвиняли, в частности, в организации убийства Горького и других лиц при помощи ядов. Это привело автора к рассуждениям об использовании ядов советскими спецслужбами уже в 20-х гг., прежде всего в связи с сомнительной и подозрительной «просьбой» Ленина, обращенной к Сталину, разрешить ему отравиться. Не обвиняя Сталина в отравлении Ленина, Троцкий рассуждал о тех зловещих качествах Сталина, которые побудили заточенного в Горках Ленина обратиться за ядом именно к нему.
Троцкий так до конца и не смог осознать, что Советским Союзом правила не бюрократия, хотя она и оказывала значительное влияние на решение текущих дел. Подлинным властителем страны на протяжении почти четверти века был Сталин, правивший как самодержавный властитель при помощи своих ближайших подчиненных, которых он периодически менял. Бюрократия же, как и прочие слои населения, оставалась подчиненной группой населения — группой относительно самостоятельной, но крайне уязвимой (через проводимые диктатором чистки), а потому так и не превратившейся в социальный класс. Тем не менее в лексикон Троцкого и в книгу «Сталин» прочно вошел термин «тоталитарная власть» для обозначения характера сталинского политического правления.
В то же время автор был решительно против распространения концепции тоталитаризма на ленинский период, до 1922 г. включительно, хотя объективный анализ и должен был убедить его в том, что тоталитарная система (именно система, а не только власть) начала формироваться в России со времени Октябрьского переворота 1917 г. и что первыми ее персональными носителями были Ленин, Троцкий и другие большевистские лидеры (Сталин в их числе). Троцкий не был последователен и в том отношении, что он считал тоталитаризм формой политической власти, то есть фактически ставил знак равенства между тоталитаризмом и авторитаризмом, тогда как на деле тоталитаризм проник во все сферы жизни, включая экономику, политику, идеологию, духовно-нравственные отношения и даже личную жизнь людей. Согласиться с таким пониманием тоталитаризма Троцкий не мог, ибо в этом случае он должен был бы призвать не только к политической революции в СССР, а к революции социальной, задачей которой было бы смести с лица земли проявления тоталитаризма во всех сферах жизнедеятельности общества. Именно на этой почве в последние годы жизни Троцкого у него возникли серьезные расхождения с рядом его бывших сторонников, которые пришли к однозначному выводу о полном перерождении СССР в «буржуазное государство», о существовании в СССР системы государственного капитализма, о необходимости не только свержения Сталина, но и полного разрыва с СССР. Такой подход для Троцкого был совершенно недопустим, ибо ставил под сомнение и даже отвергал всю его деятельность и в СССР, и в эмиграции, превращал бы Троцкого в банального «ренегата». Более отвратительного образа коммунистическая мифология, кажется, не смогла создать, и этот образ прочно сидел в мозгах Троцкого.
Более того, и в книге «Сталин», и в других работах последних лет жизни Троцкий продолжал утверждать, что в СССР сохранилась коллективная собственность на средства производства (между коллективной и государственной собственностью ставился знак равенства, и Троцкий не мог не понимать спекулятивности такого подхода), что Советское государство продолжает оставаться рабочим, хотя и «дегенерирующим» рабочим государством. Для обоснования этого тезиса он упорно применял марксистско-ленинскую догматику, прежде всего диалектику в ее ленинском понимании. Троцкий настаивал, что в СССР нужна революция, а не реформа. Полагая необходимым революционное преобразование СССР, он, в полном соответствии со своей оценкой советской социальной системы, продолжал отстаивать выдвинутую им ранее теорию, что весьма желаемая им теперь революция должна ставить весьма узкую задачу: отстранить от власти Сталина и его клику, покончить со всевластием бюрократических сил в СССР.
Призывая возвратиться к истинному ленинизму, Троцкий видел себя единственным законным носителем этого учения, прямым последователем Ленина. Как и Сталин, он видел себя «Лениным сегодня». В то же время Сталин, представляя своего основного врага как некоего дьявола, исчадие ада, виновника всех недостатков и трудностей, переживаемых СССР, как зловещую тень, маячившую за спиной всех оппонентов (почти исключительно вымышленных), прилагал неимоверные усилия для организации убийства Троцкого и этим поднимал его на свой уровень.
Троцкий всячески оправдывал в своей книге почти все, что делалось при Ленине: «почти все», ибо были моменты, в отношении которых автор выражал ретроспективное мягкое несогласие с позицией Ленина, например, осторожно критиковал резолюцию «О единстве партии», навязанную Лениным X съезду РКП(б) в 1921 г. и положившую конец даже внешнему подобию демократии в большевистской среде. Троцкий всячески пытался доказать, что партия стала превращаться в «орден меченосцев» (выражение Сталина) именно после смерти Ленина, но никак не в ленинский период, что именно под властью генсека она стала, с одной стороны, своего рода совокупным начальством и, с другой, дисциплинированной и покорной армией, послушно следующей любой, в том числе самой преступной, команде партийного руководства. В подтверждение этой концепции Троцкий аккуратно подбирал всевозможные факты и свидетельства.