Эту загадочную историю до сих пор помнят в здешних краях, рассказывая - каждый на свой лад и расцвечивая всевозможными домыслами. И лишь луна, вечная наперсница тайн, могла бы поведать о ней всю правду...
Жил в стародавние времена, в неприступном замке на холме, могущественный герцог Конрад Неустрашимый. Велики были его владения, много подвластных рыцарей-вассалов, а податного люда - вовсе без числа. После смерти отца не раз пришлось Конраду на поле битвы доказывать своим подданным и дерзким соседям, что храбростью и крутым нравом, он - достойный сын старого герцога! Но вскоре непокорные смирились под его властной рукой, и не осталось герцогу с приближенными иных развлечений, кроме охоты и турниров, где красовались они в нарядных доспехах. Главный же турнир Конрад устраивал в память об отце, в день его именин. Отовсюду съезжались тогда рыцари и званые гости, даже простым горожанам был доступ на зрительские скамьи.
В тот год, с которого начинается повесть, в финал турнира вышел герцог и юный рыцарь, вызвавший одобрение публики такой смелостью и ловкостью, что даже герцог не без труда одержал над ним победу. Гордо проезжая затем вдоль рукоплещущих трибун, он заметил редкой красоты девушку с глазами цвета фиалок. Красавица улыбалась, но не герцогу, а мимо - его побежденному сопернику. "Сестра, должно быть... Головной убор у нее - девичий."
После турнира всегда устраивалась богатая трапеза. По правую руку герцог усадил прелестную девушку, а слева - ее отца и брата. И чем приветливее он обращался к ним, чем пристальней, разгоряченный поединком и вином, смотрел на девушку, тем сильнее предчувствие беды терзали ее сердце. И ночью Агнес - так звалась она, заперев комнату и даже не распустив шнуровку лифа, все не могла уснуть, вздрагивая натянутой тетивой. А наутро отец радостно объявил ей, что герцог оказал им великую честь, пожелав взять Агнес в жены. У нее потемнело в глазах... С рыданиями умоляла она пощадить ее, но отец остался непреклонен.
И уже второй год Агнес была женой герцога. Очень гордясь ее красотой, он всерьез тревожился отсутствием наследника. Приказал доставить из города лучшую повитуху, чтобы осмотрев супругу, она сказала определенно - ожидать ли ему ребенка? Повитуха нашла Агнес вполне здоровой, и добавила, что хорошо бы им отправиться на богомолье в прославленный чудесами монастырь Св.Анны. Вняв совету, герцог решил проводить жену в замок тестя, а дальше пусть едут с матерью. Ему эти молебства да стояния на службе часами - хуже постного обеда. И обреченная покорность жены надоела Конраду, захотелось пожить по-прежнему весело, по-холостяцки! Агнес же несказанно обрадовалась, что после разлуки увидится с матерью и братом, и поспешила собраться в дорогу.
У ее родителей застали новых людей - италийского зодчего с сыном, приглашенных отцом для перестройки надвратной башни, которую он затеял, радуясь своему возвышению. И не только за исполнение их обязанностей ценили зодчих хозяева замка - те были непревзойденными рассказчиками, особенно, когда речь заходила об их Италии. Много поведали они сказаний из ее древней истории, а с появлением прекрасной герцогини, Алессандро просто превзошел себя в красноречии! Еще он замечательно рисовал и придумывал узоры для вышивок. А сколько знал романтических баллад! И обладая приятным голосом, услаждал их слух, сопровождая пение игрой на лютне. И еще радовало Агнес, что брат Артур стал с ним почти неразлучен.
Вскоре Агнес с матерью, в сопровождении небольшой свиты, отправилась на богомолье в монастырь Св. Анны. Много было переговорено в дороге, и не без слёз... Да еще волнение от встречи с Алессандро мешало Агнес погрузиться в молитвенную сосредоточенность. Но вид древних соборов устыдил ее мирские мысли, трепетное смирение наполнило душу, и вся она отдалась молитве. И по возвращении старалась сохранить то благодатное умиротворение, отогнать мечтания, в которых ощущался непростительный грех. Алессандро, очень встревоженный уединением Агнес, в редкие минуты, когда встречались они за трапезой, украдкой ловил ее взгляд, но тщетно.
Однажды под вечер Агнес сидела в саду и с грустью смотрела на строящуюся башню - ведь он был там... Близкие шаги по гравию вывели ее из задумчивости - Алессандро предстал перед ней и ожег темными, как ночь, глазами. Молча опустившись на колени, он поцелуями покрывал ее онемевшие руки, и Агнес затрепетала, едва дыша от ужаса и восторга. Умоляюще взглянув, он страстно заговорил на своем языке, и она всей истосковавшейся душою поняла его отчаянное признание в любви и поверила без рассуждений. "Но не просите у меня ответа. Ни в себе, ни в словах я не вольна." Но взгляд ее дивных глаз все сказал за Агнес - такая бесконечная любовь и нежность сияли в них.
А на другой день зловещим вестником примчался гонец от герцога с требованием, чтобы Агнес возвратилась, не мешкая. Словно узник, приговоренный к казни, она стала собираться в дорогу. Жизнь - единственная ее жизнь! – проскользнула мимо, едва коснувшись... А чужая - грубая и безжалостная - придавила сердце, как могильной плитой. В спальню вошла мать и положила на постель рисунки Алессандро. Увидев их, Агнес не сдержала слез и уткнулась в родное плечо. Мать гладила ее волосы и шептала бесполезные слова утешения, а про себя думала: "Бедная девочка! Под несчастливой звездой ты родилась, даже имя тебе дали пророческое - агнец жертвенный."
Наутро Агнес простилась с родителями, Артур сопровождал сестру до половины пути, где ее ожидала свита. Перекрестив брата, с глазами полными слез, Агнес поцеловала и нежно прижала его ладонь к своей щеке. Она знала наверняка - первое, к чему прикоснется Алессандро, будет рука брата, хранящая частицу ее любви...
Каким бездушным и холодным показался Агнес, по возвращении, герцогский замок... Разве величие и богатство мужа могли заменить прелесть вечеров рядом с милым Сандро? Как нарочитое оскорбление, звучали развязные возгласы и хохот подвыпивших придворных герцога, раздавшиеся под сводами зала. Хорошо, что муж, утолив после разлуки свой пыл, все реже докучал Агнес, бражничая внизу до глубокой ночи. И днем никто не нарушал ее уединения, она тихо вышивала, без утайки проливая слезы. И подолгу молилась потом перед Распятием.
Но однажды она поняла, что кажется, недостойная прощена, грешные мольбы ее услышаны - Господь посылает ей дитя! Еще не вполне веря своим ощущениям, ведь ей не с кем было посоветоваться, она робко сказала о чудесной новости мужу. И на радостях герцог кутил целую неделю. Правда, Агнес было уже не до веселья - так замучили ее обморочная слабость и дурнота. Герцог призвал давешнюю повитуху, она приготовила отвар, и Агнес стало много лучше. И до того ей понравилась расторопная и умелая повитуха, так успокаивали душу ее затейливые разговоры, что Агнес попросила мужа взять женщину в замок. И герцог, памятуя мудрый совет о богомолье, определил повитухе щедрое содержание. С ее появлением грустная жизнь Агнес сразу переменилась. Она уже не плакала часами над вышивками, не мучилась опасениями. Повитуха умела несколькими словами развеять недобрые предчувствия и уверить, что у нее родится прелестный ребенок всем на радость! Бывая в городе в разных домах, она видела и слышала много житейских историй и так увлекательно их рассказывала, что слушая, Агнес непрестанно удивлялась, смеялась и плакала. Оказалось, что к своим семнадцати годам, она почти не знала жизни!
Хлопотунья-повитуха окружила ее всевозможными заботами, и для Агнес, отвыкшей в замке герцога от нежности, это было необычайно трогательно. И повитуха всей душой привязалась к юной госпоже, и глядя на Агнес, вспоминала свою умершую дочурку - ей сейчас было бы столько же лет. Повитуха присмотрела в городе двух, на выбор, кормилиц для ребенка. Также обсуждалось приданое для малыша и его будущее имя. "Знаешь, Паулина, если родится девочка, я бы хотела назвать ее Розалиндой, Рози. А если мальчик, то... Но мальчику имя, конечно, даст герцог - это ведь, как титул." По совету мудрой повитухи Агнес перешла на пустующую "женскую половину". А рядом с ее постелью, в глубокой нише, отделенной от спальни ковровым гобеленом, устроилась Паулина - чтоб неотлучно быть под рукой. Так в приятных хлопотах и разговорах, прошла осень, потом долгая зима. И вот на исходе весенней ночи, промучившись не более, чем ожидала повитуха, Агнес благополучно родила дочку. Паулина возблагодарила Господа и захлопотала над младенцем.
А вечером у Агнес внезапно начался жар. Повитуха так и ахнула - горячка! Но все же было хорошо! Она сразу догадалась, в чем дело - Агнес украдкой велела служанке поменять ей сорочку, когда за Паулиной прислали пажа от герцога, и пришлось ненадолго отлучиться. А уж как она предостерегала герцогиню, что ей нельзя раскрываться - у рожениц смерть еще долго за плечами стоит! Но Агнес подумала, что герцог захочет увидеть ребенка и придет, а она такая неприбранная. Повитуха знала, что девочки редко интересуют отцов, вот и герцог был не рад - он так надеялся на сына. А теперь и вовсе - жди беды! В сердцах она отхлестала по щекам молоденькую служанку - за дурь ее и ослушание, но битьем дела не поправишь. Паулина засуетилась в своем уголке, быстро смешивая лечебные травы, чайник уже закипал на каминной решетке...
Всю ночь и следующий день, сидя у изголовья постели, она поила госпожу травяным отваром, чтобы сбить жар, и обтирала раствором уксуса, но страдания не становились легче. Хуже того - она впала в беспамятство, и начался бред... Сам герцог, забеспокоившись о жене, приходил несколько раз, и присев на кровать, подолгу хмуро смотрел на метавшуюся Агнес.
И вдруг случилось ужасное... Герцог сидел возле бредившей Агнес, когда она отчетливо простонала"Сандро!" Повитуха застыла в недоумении, а потом ей стало страшно - так дико исказилось лицо герцога. Он приник ухом к губам жены и замер в ожидании... Агнес бормотала неразборчиво, а потом, запрокинув голову, опять позвала с тоскою: "Сандро!" Герцог опустил глаза, и даже под бородой было видно, как яростно ходили его желваки... Он тяжело поднялся и вышел.
И еще одна бессонная ночь подходила к концу. Повитуха, почти не отходя, сидела возле Агнес и уже теряла надежду ей помочь. Она готовила в каморке отвар и слышала шаги герцога, но не ожидала увидеть того, что предстало ее глазам, когда с кружкой она выглянула из-за ковра. С перекошенным от ненависти лицом, герцог навис над колыбелью и уже занес подушку над спящей девочкой, явно намереваясь ее удушить! Паулина громко ахнула - герцог отпрянул и пробормотал:
- Вот, показалось, что голове слишком низко. Хотел подушку подложить, да не знаю - как взяться... Помоги-ка!
- Ах, Ваша светлость... младенцев нельзя класть на подушку - спинка сгорбится.
- Да? Я не знал...
Резко повернувшись и даже не взглянув на Агнес, он вышел из спальни. А испуганной Паулине вдруг спешно понадобилось забежать в чуланчик в дальнем конце коридора. Когда она оправляла юбки, то услышала рядом на лестнице приглушенные мужские голоса - это были герцог и его слуга-оруженосец Йохан.
- ... велю привезти лекаря из города - раз сама ничего не может, ты поедешь с ней. Мост минуете - кольнешь по-тихому и прикопай в лесу. Проще ее в ров скинуть, но могут заметить - пойдут слухи. И запрягай скорее, а то светать начнет!
Услышав те слова, Паулина обмерла и чуть не осела в поганое ведро... Ведь это ее герцог приказывет убить за то, что она видела и знает! Спину и ноги до пят обдало холодным потом... Но известно, что всякая повитуха, по роду ее занятий, должна обладать бестрепетным сердцем и быстрым умом. Убедившись, что шаги на лестнице стихли, она на цыпочках мимо комнаты кормилицы, неслышно проскользнула в спальню. Бедняжке Агнес теперь едва ли кто поможет - головой вовсе с подушки съехала и все бредит... Ох, горе!
Паулина торопливо перекрестила ее, запахнулась в накидку с капюшоном, схватила мешочек со снадобьями, а деньги она всегда держала при себе, в потайных карманах юбки. И уже метнулась к двери, как взгляд, обежавший напоследок спальню, на мгновенье задержался на колыбели. Малышка была сыта - кормилица только недавно принесла ее, и сладко спала. Необъяснимое чувство толкнуло в сердце - повитуха прижала к себе девочку, закрыв накидкой, сунула в карман пару тонких пеленок и так же быстро шмыгнула в дальний чуланчик. Она знала - там была дверца на черную лестницу, по ней утром уносили ведро и поднимали воду. Держа на одной руке ребенка, протиснулась через узкую дверцу, и впотьмах спустившись по винтовой лестнице - жить захочешь, еще не то сделаешь! - оказалась на заднем дворе.
На ее удачу, во дворе никого из слуг замка не было, зато стояли две крытые повозки, и заспанный паренек впрягал в них лошадей. Повитуха в отчаянии бросилась к нему и, хватая за руку, умоляла подвезти до ближайшей деревни. Притворяться нужды не было - зубы ее так и стучали от страха! Парень опешил и позвал то ли отца, то ли старшего из них. Тот оказался сострадательным и подсадил Паулину в повозку. Она забилась в уголок и закрылась кусками выделанной кожи, лежавшими внавалку. Мужчина заглянул внутрь: " Только смотри, мать, за ребенком - товар нам не попорти!"
Вскоре тронулись в путь. Это были кожевники, приехавшие торговать из другого города и задержавшиеся на ночь в замке. Повитуха глаз не смыкала от тревоги, часто оборачиваясь назад и зорко оглядывая незнакомые места. Одну деревню они уже миновали, но всхлипнув, повитуха уклончиво попросилась ехать дальше. Девочка проснулась и запищала, а скоро, голодная, раскричится - беда! "Мать я не уберегла, вечный мой грех, так ребенка должна выходить, хоть костьми лягу!"
Вдруг в стороне показалось одиноко стоявшее жилье. Подъехав ближе, увидели домик среди фруктовых деревьев и пасущихся на холме овец. А у крыльца сидела женщина, и по ее нежно склоненной позе повитуха поняла - она не могла обмануться! - это мать кормила грудью ребенка. Радостно вскрикнув, Паулина попросила возницу остановиться, иначе ребенок совсем зайдется в крике. От души поблагодарила добрых людей за помощь, и спотыкаясь затекшими ногами, кинулась к домику. Подбежав, плюхнулась на колени перед молодой женщиной, умоляя покормить девочку: "Дочка моя померла вчера, зять из дому выгнал с ребенком - так разозлился, что не сына она родила. И куда идти теперь, не знаю... Помогите, ради Христа, приютите хоть на пару дней, внучку спасите!" Женщина сначала только испуганно смотрела на плачущую повитуху, но потом отняла от груди уже засыпающего младенца, и положив его на лавку, взяла на руки девочку.
На голос Паулины из дома вышел крепкий старик, повязанный фартуком - она со слезами и его стала умолять помочь. Он молча выслушал ее рассказ и ответил просто:
- И вовсе у нас живи, коли с хозяйством сможешь управиться.
- Смогу, родимый, все смогу!
- Вот и ладно. Руки нам очень нужны, а то, видишь, сноха всего неделю, как родила - еле стоит еще. Взяли девчонку из деревни, да неумехой оказалась. Сыновья мои оба при овцах, а скоро и стрижку начинать! Сам вот кухарю...
И осталась повитуха с девочкой жить у пастухов. Детей вскоре в ближней деревне окрестили вместе, как брата и сестру, а муж с женой с любовью приняли сиротку. Назвавшаяся Ханной, Паулина просила не говорить девочке о ее умершей матери, а сама она будет ей тетушкой. Да еще, исполнив пожелание бедной Агнес, дала малышке имя Розалинда, Рози.
Шли дни, незаметно складываясь в годы... Подрастая, веселая малышка Рози все больше походила на красавицу-мать.
А названные родители не могли надивиться на дочурку - так отличалась она от белобрысых деревенских ребятишек.
И Паулина всегда уводила ее подальше с чужих глаз, когда приезжали покупатели за овечьим сыром или шерстью, и не позволяла ездить с отцом на рынок в город. И глядя на ее красоту, на удивительные - цвета фиалок - глаза, слушая, как мелодично поет она простые деревенские песни, Паулина тихо радовалась. Но в сердце чувствовала затаенную тревогу. "Скоро уж ей пятнадцать - весь век в девках не просидишь, от людей не спрячешься. Что-то дальше будет? Ох, грехи наши тяжкие..."
* * *
После смерти Агнес герцог Конрад сделался мрачен и свиреп. В первом порыве ярости он приказал хоть из-под земли найти повитуху и готовил ей лютую погибель за то, что она коварно извела герцогиню с младенцем. Крошечный гробик, не открывая, закопали, как и положено, за церковной оградой - ведь ребенка окрестить еще не успели. Служанку, что была при герцогине, с тех пор никто не видел. Кормилица знала не больше других - только, что ребенок внезапно умер, и ее отпустили обратно домой. А люди в замке, а потом и в городе всякое говорили, но - тишком и опасливо оглядываясь.