Орсо Фалери чувствовал, как быстро пролетают мгновения его жизни под это тиканье. Его любовница красива, молода, одарена богатым воображением, но не славится терпением. Многие у них дома открыто желают ее, в том числе два члена Совета. По меньшей мере два.
Он безмерно несчастлив – и это надо скрывать.
Огромные дверные створки распахнулись. Появились слуги в белой с золотом одежде, снова высокорослые мужчины, вытянувшиеся по струнке. Придворный чиновник (необходимо начать запоминать имена) опять улыбнулся Фалери. Еще один мужчина вышел из дверей и приветствовал его. Посол знал, что это канцлер. О нем шел разговор еще дома. Канцлер Савко кивнул. Посол Фалери кивнул в ответ.
Они вместе вошли в большую, длинную комнату. Почти в самом ее конце на ковре стоял трон. В очагах горел огонь, но все равно было холодно.
Часы стояли на столе рядом с троном. Они тикали. Фалери услышал это, когда тяжело поднялся после второго земного поклона. Ему удалось встать на ноги без посторонней помощи, что его обрадовало, но он весь покрылся потом в своей тяжелой одежде, несмотря на осенний холод в помещении. В данный момент было бы неприлично вытереть лоб. Его шелковая сорочка под дублетом стала влажной и прилипала к телу. Он старался незаметно восстановить дыхание.
Часы громко тикали в тишине комнаты.
Родольфо, Священный Император Джада, король Карша, Эспераньи на западе, северных пределов Саврадии, предъявляющий права (спорные) на некоторые части Феррьереса, на часть Тракезии и разные другие территории и острова, Меч Верховного Патриарха в Родиасе, потомок прославленного семейства (заключавшего внутрисемейные браки) задумчиво произнес:
– Нам нравится это устройство. Оно делит вечность.
Никто не ответил, хотя в комнате находилось человек сорок или пятьдесят. Но женщин не было, осознал Фалери. В Серессе в такие моменты, как этот, всегда присутствовали женщины, украшения жизни, часто потрясающе умные. Он переступил с ноги на ногу. У него еще кружилась голова; комната дрожала и качалась, как головка ребенка. Его бросило в жар, во рту пересохло. Они могли убить его этими поклонами. Он мог умереть на коленях в Обравиче!
Император оказался человеком более высокого роста, чем он ожидал. У Родольфо был крючковатый нос и скошенный подбородок династии Колбергов, бледная кожа и светлые волосы. Крупные кисти рук, прищуренные глаза над этим носом, выражение которых трудно было прочесть.
В конце концов канцлер прервал тикающую тишину:
– Ваше превосходительство, имею честь представить вам достойного посла Республики Сересса, который прибыл к нам, чтобы вступить на эту должность. Его зовут синьор Орсо Фалери, он привез документы посла, скрепленные печатью этой республики, и просит позволения приветствовать вас.
Он уже приветствовал, мрачно подумал Фалери. Шесть раз приложился головой к мраморному полу. А теперь, наверное, должен подползти и поцеловать императорскую туфлю? В Ашариасе именно так и поступают, не так ли? Этот великий город, обнесенный тройными стенами, теперь не называется Сарантием, его завоевали. Именно там правит калиф. Городу Городов дали новое название после падения – ужасной катастрофы их века.
Двадцать пять лет назад. До сих пор трудно осознать, что это случилось. Они живут в печальном, жестоком мире, часто думал Орсо Фалери. Однако деньги все равно нужно зарабатывать.
Наконец, император посмотрел на него. Отвернулся от тикающего подарка и посмотрел на посла державы, более богатой, чем его, которая ссужала его деньгами и была более свободной и развитой почти во всем.
«Ну, хорошо», – подумал Орсо Фалери.
Родольфо тихо произнес:
– Мы благодарим республику Сересса за ее подарки и за то, что она прислала к нам синьора Фалери. Синьор, мы рады снова видеть вас. Добро пожаловать в Обравич. Надеемся, нам доставит удовольствие ваше пребывание здесь.
И с этими словами он снова повернулся к часам, но все же прибавил в качестве объяснения, отводя взгляд:
– Мы ждем, чтобы увидеть, как выйдет человек с булавой и ударит неверного.
Многие говорили, думал Фалери, в том числе и их прежний посол, что, вероятно, император сходит с ума. Это возможно. Фалери может провести два года жизни, надорвать спину и разбить колени, погубить сердце и другие органы своего тела при дворе у лунатика. В императорской родословной были безумцы. Все эти близкородственные браки… Безумие могло проявиться опять.
«Мы рады снова видеть вас?»
Между прочим, Орсо Фалери никогда раньше не встречался с императором.
Это свидетельство поврежденного рассудка, заблудившегося в алхимии и философии, или пустая шуточка правителя, не обращающего внимания на то, что он говорит? Фалери мог бы счесть это оскорблением. Как представитель Серессы, конечно. С другой стороны, их подарок принят с одобрением. Это хорошо, не так ли?
Все смотрели на часы.
Воин-джадит в латах из серебра с солнечным диском на груди, держащий в руках золотую булаву, вышел на полукруглую дорожку из двери в левой части устройства. Солдат-осман, одетый в форму элитной пехоты джанни, бородатый, вооруженный кривой саблей, появился одновременно справа. Они встретились посередине, перед циферблатом часов. Оба остановились. Перезвон продолжался. Джадит начал бить ашарита по голове булавой. Он нанес три удара. Это означало три часа. Перезвон смолк. Воины удалились в корпус часов, разошлись налево и направо. Дверцы закрылись, скрыв их от зрителей. Часы тикали.
Священный Император Джада громко рассмеялся.
В тот же день, ближе к вечеру, когда пошел холодный дождь, канцлер Священной империи джадитов, человек, обремененный тяжелыми официальными обязанностями, уединился вместе с двумя советниками в хорошо освещенной комнате.
Император в тот момент находился на верхнем этаже дворца – точнее, в башне, – где предпринималась последняя на данный момент попытка изменить сущность куска свинца под руководством маленького, агрессивного, неопрятного человечка из Феррьереса. Говорили, что экспериментаторы добились больших успехов.
В этой комнате проходило обсуждение более прозаичных вещей. Речь шла о после из Серессы. Беседа была оживленной. Высокий секретарь канцлера Савко и молодой человек по имени Витрувий, не занимающий никакого высокого официального поста, но проводящий большинство ночей в постели канцлера, придерживались обоюдного мнения, что новый посланник из Серессы – глупец.
Канцлер напомнил, что Сересса не стала бы таким мощным государством, если бы держала на важных постах глупцов. Он не согласился с их оценкой. Более того, он пошел еще дальше и сделал обоим выговор – заставив младшего покраснеть (что сделало его еще более привлекательным) – за то, что они вообще так поспешно составили мнение о синьоре Фалери.
– В этом деле, – сказал он, поднимая непременную чашу подогретого вина с пряностями, – быстрота не является уместной и ничему не способствует.
Он медленно выпил вино, будто хотел довести до слушателей справедливость своего утверждения. Поставил чашу и посмотрел в зарешеченное окно в потеках воды. Дождь и туман. Дома с красными крышами едва виднеются внизу, возле серой реки.
– Нам пока не нужно составлять о нем какое-то мнение, – сказал он. – За ним можно понаблюдать не спеша.
– Он спрашивал о женщинах, – сообщил секретарь. – Узнавал, где можно найти самых соблазнительных куртизанок. Это может быть слабостью?
Канцлер взял это на заметку.
– Это уже лучше, – сказал он. – Снабжайте меня информацией, а не суждениями.
– Что вы о нем думаете? – спросил секретарь.
– Я думаю, что он из Серессы, – ответил Савко. – Я думаю, что Сересса всегда опасна, за ней всегда надо наблюдать, а они послали к нам этого человека. Он еще что-нибудь сказал?
– Немного, – ответил секретарь, которого звали Ханс. – Упомянул пиратов, необходимость справиться с ними совместными усилиями.
– А! – отозвался канцлер. Он этого ожидал. И сделал еще одну пометку для себя. – Это он о Сеньяне. Очень скоро он сделает нам заявление насчет них.
– Что мы ответим? – спросил его любовник. Витрувий был родом из Карша. Светлокожий блондин, голубоглазый и широкоплечий, как многие жители севера, и достаточно умный, чтобы выполнять свои задачи. Он был полностью предан канцлеру, что всегда имеет решающее значение при дворе, и он умел убивать людей.
Канцлер по привычке подергал себя за усы.
– Я пока не знаю. Это зависит от османов, в какой-то степени.
– Как и большинство всех дел, – заметил секретарь Ханс.
Он, строго говоря, был слишком умен для своего нынешнего положения. Нужно будет подумать насчет его повышения до должности государственного чиновника этой зимой. Полезного человека не следует оставлять недовольным.
Савко одарил секретаря редко появлявшейся на лице канцлера улыбкой.
– Ты прав, разумеется, – сказал он. – Налей себе вина. Оба налейте. Ужасный вечер.
Несмотря на погоду, канцлер был настроен благодушно. Во-первых, нога не болела, и он получал удовольствие, разгадывая такие маленькие загадки, как те, что задал им новый посол. Он занимал эту должность уже пятнадцать лет, половину срока правления императора. И знал, что хорошо справляется со своими обязанностями.
Он удержал этого непростого императора на троне и обеспечил ему безопасность, не так ли? Ну, в основном обеспечил. Деньги оставались огромной, трудноразрешимой проблемой, а османы в последние несколько лет продвигались все дальше почти каждую весну.
Савко вскоре получит доклад о состоянии укреплений империи, так как сезон военных кампаний уже закончился. Он не горел желанием прочесть его. Есть вероятность, что большой форт Воберг снова будет осажден следующей весной, а в этом случае там нужно срочно начинать дорогостоящие восстановительные работы.
– Я все равно думаю, что этот новый посол – глупец, – сказал Витрувий, наливая вино.
– Давайте попробуем это выяснить поточнее, а? – мягко ответил канцлер.
Он подумает о пограничных фортах тогда, когда появится соответствующая информация. Часть его искусства заключалась в том, чтоб не приступать к делу, пока он не получит нужных ему фактов. Он был бесконечно уверен в том, что считал определяющей истиной этого мира: власть почти всегда все решает.
Глядя в залитое дождем окно на спускающийся дождливый вечер, Савко дал быстрые, точные распоряжения, касающиеся Орсо Фалери, который, по-видимому, любит женщин, особенно, наверное, в холодные осенние ночи. Проблему отношений с новым послом он мог начать обдумывать сейчас. Он уже делал это прежде, и не один раз.
Нельзя сказать, что Сересса отличалась теплой и солнечной погодой в конце осени. В самом деле, если быть честным, придется признать, что в его городе у лагуны могло быть холоднее, чем в Обравиче. Туман и сырость, пронизывающая до костей, даже во дворце на Большом канале. «На свете не хватит каминов, – думал Орсо Фалери, – чтобы полностью согреть тебя дома мокрой осенью или зимней ночью».
И все равно, все равно. Уехав из дома, острее ощущаешь холод. Таковы люди, таков мир. Незнакомый дом среди чужих людей, темнота сгущается под шум дождя. Поэты писали о таких вещах.
Когда он был моложе, он совершил свою долю путешествий по делам семьи, плавал на восток на их судах (тогда – на судах отца), терпел то, что случается с человеком в море, или в чужих портах, где звон колоколов призывает неверных-ашаритов на молитву.
Однажды Орсо Фалери настоял на поездке в пустыню Аммуз и отправился с охраной в глубь суши из порта Хатиб перед тем, как отплыть домой с грузом зерна. Он смотрел на бесчисленные звезды, сидя у палатки ночью. Вспомнил, что его тогда укусил паук.
Если и есть нечто приятное в старении, так это то, что он теперь достиг момента, когда другие совершают такие путешествия вместо него. Он не жалел о том, что повидал свет. Мужчине нужно, думал он, познать горький вкус чужих столов, жесткость постелей вдали от дома, опасности и лишения, чужеродность дальних краев. Укусы пауков в ночной пустыне.
Это заставляет ценить то, что ты имел дома.
Он в полной мере оценил это сегодня вечером. Дождь, начавшийся во второй половине дня, так и не прекратился. Посол подумал, что дождь может перейти в снег, который, по крайней мере, превратился бы в мягкий белый покров на голых ветвях деревьев, но пока этого не произошло. В Обравиче было просто мокро и холодно. И ветрено. Ветер дул с севера, в нем чувствовалась зима. От него дребезжали окна.
«Могли бы устроить в мою честь пир», – подумал он. Его первый официальный вечер в качестве посла, документы вручены и приняты. Его могли бы принять, как следует. Конечно, за ним бы наблюдали и обсуждали бы его на таком пиру, но и он бы наблюдал и судил тех, с кем познакомился. Именно так это и бывает, в конце концов. Сила оценивает силу.
Вместо этого он сидел в резиденции посла, ниже дворца, но на том же берегу реки, один, не считая слуг. Часовой мастер остался во дворце. По-видимому, император пожелал поселить его среди своих людей искусства и ученых. Это хорошо. Фалери не доверял часовщику. Он не был одним из его людей. Он взял с собой только одного слугу, Гаурио. Другие слуги ему достались вместе с домом. Они жили здесь, обслуживая того посла, который поселился в нем на этот год. Или на два года – да избавит Джад его жизнь и душу от этого.
Тем не менее, Фалери получил удовольствие от еще одной вполне приемлемой трапезы. Очевидно, повар знает свое дело. Неожиданное благо. Он выпил очень хорошего вина – своего собственного. Он привез с собой три бочки красного кандарского, и может выписать еще. В отчетах писали всякие ужасы, что в Обравиче чаще всего подают эти бледные кислые вина каршитов или пиво, – ни от одного цивилизованного человека нельзя требовать, чтобы он пил эти напитки целый год. Или два года. (Ему необходимо перестать думать об этом.)
Он находился в комнате, обставленной как кабинет, на первом этаже. Прочный письменный стол, кресло за ним, кушетка, терраса, выходящая на юг с видом на реку, – ею пользовались в более теплое время года. Камин приличных размеров, два массивных кресла по обеим сторонам от него, большой стол, сундуки для вещей с замками, картины из Серессы на стенах. На одной из них, кисти раннего Виллани, была изображена лагуна на рассвете: лодки на яркой воде, два святилища со сверкающими куполами, колонны со львами, Арсенал, едва виднеющийся справа. Эта картина будет вызывать у него тоску, подумал он.
Вьеро Виллани умер в начале этого года. Говорили, что он кашлял кровью, но это не чума. Хороший художник, по мнению Фалери. Не из числа величайших, но искусный мастер. Самому послу принадлежали две работы Виллани. И сегодня, глядя на картину (его дворец находится чуть левее от этого места), он угрюмо поднял бокал, салютуя этому изображению и этому человеку.
Не каждый может стать мастером. Можно построить достойную жизнь и на более низком уровне достижений. Ему показалось, что это важная мысль. Но он осознал, что ему не с кем ею поделиться.
Он уже соскучился по Аннализе. Они бы усадила его у огня, налила для них обоих по новой чаше вина, с сочувствием выслушала бы его рассказ об этих шести преклонениях колен и об императоре со слабым подбородком, который хлопал в ладоши, как ребенок, когда раздался перезвон их часов и воин ударил турка.
Потом она бы пошла наверх, в постель, распустила бы свои великолепные волосы и согрела его волшебством своей юности, пока солнечный бог гонит свою колесницу под миром и защищает человечество от всего того, что может напасть на него в ночи.
Фалери допил свое вино. Налил еще одну чашу. Интересно, где она сегодня ночью? И одна ли? Он надеялся, что одна. А потом услышал стук в дверь снаружи, из дождя и мрака.
После Фалери отослал женщину домой. Не без труда, так как она оказалась теплой и податливой в постели, но это была игра правящих дворов, а не страсть, и пусть они здесь не считают, что так быстро узнали его цену.
По правде говоря, этот прием был слишком прозрачным. Такая прямолинейность – почти оскорбление. Или, возможно, просто северная топорность. Фалери спросил насчет женщин у мужчины с соломенными волосами (и узнал его имя: Витрувий), и – о, смотрите, как удивительно! – в ту же ночь у его двери появилась девушка в сопровождении телохранителя, надушенная, в зеленом шелковом платье с глубоким вырезом, которое он увидел после того, как она сбросила мокрый, темный, плотный плащ с капюшоном.