Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
========== 22 дня до побега ==========
#AU #L #R
Пытаясь смысл обрести,
И ошибаясь всякий раз,
Не успеваете заметить,
Когда поработит он Вас.
23 июня.
Не знаю, с чего обычные люди начинают первую запись в дневнике. Я, пожалуй, начну с первого прикосновения к ручке двери кофейни „Старбакс“ на краю моего города. Там мне и повстречался Максим. Моя семья была одной из богатых в нашем небольшом городишке под названием „Вымпел“. На карте его не ищите. Я специально придумываю названия, чтобы никто не узнал всей правды. Итак, дорогой дневник, задумавшись и держа в правой руке стаканчик с латте, я на всей своей скорости столкнулась с Максимом. Он коротко вздохнул, а горячий кофе обдал нас обоих горячими каплями. Сетуя на свою неуклюжесть, будто бы намеренно не замечая, что виной разлитому кофе стала моя рассеянность, он предложил подождать пять минут и купил мне точно такой же. В „Старбаксе“ мы отсидели до закрытия смены. Мне было нечего делать. Работая в сфере финансов, я получила незыблемое право отдыхать каждые два дня, а он… Видимо, тоже никуда не спешил. Мы мило болтали. Я — изо всех сил пряча и засовывая поглубже свои моральные и аморальные проблемы, он — даже с интересом. Вечером, когда Максим Астафьев попросил мой номер телефона, я, допивая очередную дозу своего кофеинового допинга, совершенно искренне посмотрела ему в глаза и сказала: „Поверь, чувак, тебе этого не надо. Ты не захочешь“.
На этом вроде как все и кончилось, но он уболтал меня взять его номер. И теперь бумажка с коряво нацарапанными на ней буквами лежит в кармане моего пиджака, и не то греет, не то раздражает. А греть она могла одним единственным способом — вроде как функция моя по общению с противоположным полом выполнена, и мои, как я уже упоминала, богатые родители, у которых единственное стремление — прибавлять деньги к деньгам, могут отвалить от меня еще на неделю со своими занудными репликами о чужих успехах и благополучии и моей однобокости, граничащей с полоумием.
У полоумия же совершенно определенно имя было. Ровер Ройс. И глаза… Голубые…
Достану себя и окружающих, но иначе не могу… Извините. Карма при моем сотворении ушла в глубочайший запой. А я… Ну… Вышла какой вышла…
24 июня.
— Когда же от тебя польза будет, Леся? Сколько можно? Все девочки в твоем возрасте гуляют с мальчиками, добиваются повышения на работе, детей рожают и хоть что-то делают на благо общества. У Парасольки вон уже машина. Молодец. А ты… Ветер в поле и то приносит больше пользы…
— Благо общества? — Я недобро усмехнулась матери. — Да пусть захлебнутся. Чтобы Виноградова сделала что-то на пользу общества?.. Я скорее удавлюсь, чем буду творить добро. И не мои проблемы, что Парасолька искусно владеет ртом. Чудеса орального искусства приносят в твою жизнь и машины, и айфоны.
— Ой. — Мать махнула рукой, показывая, что сворачивает беседу. — А писать ему не приносит в твою жизнь вообще ничего. Вышла бы замуж уже, родила, хоть чем-то занялась. Твой Ройс уже достал. Везде и во всем. Не комната, а часовня-молельня для Его стареющего Величества. Тоже мне культ короля создала.
Запихивая бешенство поглубже, я выдохнула с такой силой, с какой, видимо, драконы изрыгают пламя. — Об этом сейчас вообще речи не шло.
— А ты не сопи мне тут. Об этом всегда будет речь идти, пока ты не вобьешь в свою глупую черепушку, что австралийскому режиссеришке плевать на тебя. Давай о насущном. Кто такой Максим? Я нашла номер в кармане твоего пиджака.
— Да никто. Чувак из „Старбакса“. — Я пожала плечами.
— Я б тебе посоветовала позвонить. Может, это судьба?.. Как знать?
Я только смачно закатила глаза. — Это „Старбакс“. И один из тех, кто там ошивается. Может, хватит делать из меня вторую Парасольку?.. Мне такой ценой ни машина, ни айфон не нужны.
— Да кто об этом вообще говорит, дура. — Мать раздраженно передернула плечами. — Я о семье и шансе на нормальную жизнь, а у тебя, видимо, наболевшее. По ночам котел кипучий спать не дает. А там уже и без всякого айфона на все согласна, да не берут. Вот и подумай. За машину и не стремно как бы…
— Все.
Я ушла в свою комнату…
25 июня.
Рабочий день. Максим оказывается одним из моих клиентов. Приходит ко мне в банк оформить кредит. Со счастливой улыбкой говорит, что теперь-то, зная, где я работаю, и вовсе от меня не отстанет. Он не влюблен, но заинтересован… А я… В перерыве на обед опять вижу мероприятие, которое упущу из-за работы. Да и есть ли во всем этом смысл? Он не ответил ни на одно из моих писем. И не ответит. Может, и правда поставить на Ройсе точку?..
— Уверена, что хочешь? — Его голос в голове будоражит все органы чувств, я краснею, бледнею, нервничаю и вцепляюсь пальцами в волосы… Еще спрашиваешь. Еще спрашиваешь, окаянный. Конечно нет… Я никогда не захочу отказаться от тебя… Работа, дом, родители, фильмы, общение в соц.сетях… Столько всего есть в моей жизни… А реагирую только на Ройса и на сходку режиссеров… И семья знает. Слышит мой шепот в темноте. А темнота — субстанция, в которой сдерживать себя почти невозможно. Сдерживать от того, чтобы в полусне, сжимая простыни, не шептать его имя, не видеть его лицо. Я экзальтированна, ненормальна и помешана на том, кто старше меня почти на тридцать лет. Ровер… Что бы я ни делала… Он даже покурить из моей головы не выходил…
27 июня. Вечер.
В душной комнате раздается звонок мобильного.
— Леся, здравствуй, это Максим. — И голос такой смущенный.
Устало теребя пальцем кольцо-печатку с символом Ордена Дракона, отвечаю односложно, пока мысли снова улетают к наркотическому объекту, а вся моя испорченная фантазия уже начинает с ним делать все, что только пожелает. — Что?..
— Тебя даже не удивляет, что я нашел твой номер и узнал твое имя?
— Имя на бейджике, а номер… Да черт его разберет. Узнал и узнал… Я устала. Я спать хочу, Максим. Я… Перезвоню.
Кладу трубку с четким осознанием того, что никаких перезвонов не будет…
3 июля.
— Любимый, прошу ответь. Дай мне знак. Пожалуйста. Дай мне хоть что-нибудь. Это десятое письмо, ей-богу, не убивай меня молчанием. Пожалуйста. Ровер… Молю…
Очередные бабские сопли. Наверное, я уже бешу его невозможно, и, со злостью сминая очередное письмо, оно летит вместе с мыслями обо мне в мусорный бак… Когда ему. Он работает по три недели и два дня без перерывов. Ему не до моей идиотской и привязанной к нему всем организмом безумной головы. Сейчас у него по сюжету безнадежно влюбленная в наркомана и больная раком девочка. Да я вот такая же. Пусть и не больная раком. И я чувствовала укол ревности. На одних так мы тратим все свое время, мысли им посвящаем — не более здравым персонажам, чем я. А на меня куска бумаги и пары слов жалко… Ройс… Что ты делаешь… Я ведь приеду, увезу тебя с собой и превращусь в худшую версию Мизери. Только если та пытала отрезанием конечностей, я буду худшим воплощением кошмара, двинувшемся на сексуальной фазе. В народе слово у нас такое есть. Матерное. Синоним: „достала“, „заколебала“. Так вот, это я проделаю в прямом смысле.
Утерев пот со лба, иногда все-таки мой бурлящий котел меня до белочки доводил, я обернулась в сторону вошедшего папы.
Подойдя ко мне, тот присел на корточки и взял мои руки в свои. — Леся. Я знаю, что ты никогда добровольно не примешь решение сама. Поэтому. Ты просто попытайся. Хотя бы попытайся. И не ругайся… Пока ты была на работе, я позвонил Максиму, мама мне рассказала о том, что у тебя есть номер этого парня. Я виделся с ним, поговорил обо всем. Семья у него тоже приличного достатка… Да и парень он искренний… Не кричи пожалуйста. Мы обозначили дату свадьбы. 15 июля… Он тоже давненько ищет себе жену и…
Дальше я не слышала…
13 июля.
Дорогой дневник. Прости, что не пишу… Я в зареве целыми днями, но ничего не могу с этим поделать. Все будто предрешено. Меня держат взаперти. Встречают с работы и провожают. Моя жизнь стала напоминать карцер. Я даже не отправила последнее письмо. Потому что родители, и не напрасно, думают, что я сбегу, и пасут меня, отслеживая каждое мое действие… Максим, он… Не добро и не зло… Напрасно, кажется, я начинаю его ненавидеть. Но мне уже тошно… Человек рожден быть свободным, а мне, как птице, обрезали крылья этой свадьбой. Не хочу я судьбы иной… Придите мертвые призраки моих предков за мной… Не дайте выйти замуж за нелюбимого. Не дайте лечь под нелюбимого и понести от него плод. Я возненавижу все это, клянусь всем силам, что за мной наблюдают… Я разграблена… Ничего не остается от меня самой. Кроме чужой навязанной воли… А там… В браке… Я даже слышать о Нем и видеть Его не смогу… Максим перекроет мне интернет, как кислород… Мужские потребности, стирка, глажка, а потом и пеленки. Я буду ненавидеть своего мужа… И ребенка… Ровер, забери меня из этой жизни. Молю… Мне здесь все тошно… Нет у тебя сердца… Продал душу кинематографу…
15 июля. Вечер.
Свадьба. Фата была дурацкой. Шампанское обдало брызгами стены. Все смеялись, а у меня бокал в руках треснул. Ладонь изрезана и в крови. А через пару часов душа, что была в огне все это время по любимому, будет изрезана не меньше ночью с нелюбимым. Я не хочу дарить Максиму невинность. Это все, что у меня осталось. Силы… Не позвольте… Молю…
16 июля.
Свершилось. Но я даже не могу рыдать. Я просто чувствую себя грязной. И эти нечистоты не смыть, хоть кожу сними. Я в статике. Я часами смотрю в пустоту на то, как ничего не происходит. Лучше бы я умерла…
18 ноября.
Пустые ночи сменяют пустые дни. Я слишком драматизировала из-за интимной связи. Сначала мне казалось это чем-то священным, что даришь только тому, кто душу из тебя вынул, а сейчас… Несколько месяцев в браке, и это становится привычной обыденностью… Никаких чувств… Я просто мертва изнутри, а все остальное лишь долг. Я болею, чахну и умираю. Интернет пока у меня еще не забрали, и я удовлетворяю свою потребность знать, что происходит в жизни у Ровера, но Максим уже знает… Он палил историю моего браузера. Пока он молчит, но надолго ли…
23 ноября.
На мое день рождения съезжаются друзья Максима. Два глотка коньяка, и мне становится плохо. Я иду в туалет и опрокидываю в унитаз содержимое желудка… Обеспокоенная мать тычет мне тест на беременность, который она, в ожидании внука, предусмотрительно купила заранее… Две полоски… Как и говорилось в анекдоте — полная *опа, этому с детства учили. Попала. Снова… И окончательно. Конечно, аборт мне сделать никто не позволит. Буду молить силы о выкидыше…
15 сентября. Год следующий.
Дорогой дневник, ты прости… Фрустрация заняла собой все, что было. Месяцы беспрестанной рвоты, растяжек по всему моему телу, невыносимой тяжести бремени и сами роды такие мучительные, словно мне переломали все кости в организме… Как ты понимаешь, чуда не произошло, и веселый краснощекий карапуз Андрейка Астафьев родился на свет. А я, между прочим, так и осталась Лесей Виноградовой. Становиться Астафьевой… Увольте. Я недолюбливала свою фамилию, но чужую — больше. Если только она не начиналась с буквы „Р“… Здравствуй, хождение по мукам. С рождением Андрея я больше не имела права себе принадлежать…
23 января.
У Ройса день рождения. Я не имею права даже отправить подарок. Мать ругается, мол, если муж узнает, какая ты ненормальная, тут же бросит! Скорей бы уже узнал и бросил. И своего адского вампиреныша забрал. Ей-богу, чем здоровее становился Андрей, тем меньше оставалось сил в моем теле. Я злилась на всех вокруг, и всё вокруг мне было тошно. Семейная жизнь меня угнетала и уничтожала, а отец… Напомните, зачем мы остались с моими родителями? Ах да, потому что наследство Максима — блажь и развод. Он приходил ко мне в банк и брал кредит. И что ожидать от такого неудачника?.. Этот идиот работает на двух работах, а мы все также нищенствуем, и он не желает найти одну, но более высокооплачиваемую. А отец на любое мое возмущение по поводу мужа выдавал, что я не переломлюсь, если упущу и не переведу какую-нибудь статейку. О, Зевс, низвергни гром и молнии на его голову. Каждый ткнет, да поучит. Для всех я виновата. Выбрала то, что по их мнению нельзя. А выдавать меня замуж за необеспеченного придурка — нормально. Андрей снова заплакал… Я пойду, пожалуй. До связи… С днем рождения, мой любимый. Прошепчу одними лишь губами, чтобы никто из моей семьи, ставшей сборищем врагов, не услышал, и маетно-томительно захлестнет всю горячей волной… От слова „мой“… Это слово убивает и перерождает…
5 июля.
Я угналась и упарываюсь до сих пор. И вот из записок сумасшедшей и ее истории болезни, об ее идеологии:
«Тот, кто смотрит в одну точку, не будет оглядываться по сторонам. Вот в том был мой жизненный принцип. Принцип касательно рамок, в которые меня пытался затолкнуть любой „обычный“ собеседник. Правда лишь в том, что внешне нормальный человек: невзрачная, никакая; внутри меня жила дикая тварь, ненавидимая за свою непохожесть, презираемая за превращение в бриллианты того, что остальные в этот век считали пылью, подчинявшаяся лишь своим инстинктам. Не воспринимающая саму суть жизни современной. И каждого, кто пытался разглядеть в этой твари нормального человека, ждало жестокое разочарование».
Вот.
7 июля. Четыре года спустя.
Отдала спиногрыза в садик. Пусть теперь за Андрейкой другие присматривают. Я — мать-кукушка. Родила, а так и не полюбила. Вышла замуж, уж пять с лишним лет живем, а чувств, как не было, так и нет. Есть лишь ночные побеги в ванную с телефоном после утомительного укладывания Андрея спать. Включаю душ и интернет, и снова сияет мне улыбка того, из-за кого не могу больше любить. Вот и счастлива я на те короткие мгновения. Пока вода греет тело, а я без отрыва пялюсь на то, о чем в день свадьбы забыть должна была — губы его… До одурения прекрасные. Вечно ты душу мне обгладывать будешь, Ровер, вечно…
8 июля.
Максим пришел не то с работы, не то от бабы. Он туп и пьян. Тихий мальчик, который покупал мне кофе в „Старбаксе“, куда он делся?.. Он превращался в заносчивую тупую скотину с каждым днем все больше. Носки ему не так развешаны, а за то, что вообще постираны, говорить „спасибо“ лень. Он надирается уже много дней подряд, а я только делаю вид, что хоть что-то в этом кошмарном браке есть хорошее.
— Андрея сегодня в садике похвалили. За рисунок. — Тихо произношу я, пытаясь завести очередной пустой и никчемный разговор с за пять лет ставшим пивным животом и футбольным мозгом.
— Го-о-о-о-л! — Максим возбужденно носится по комнате, зажав бутылку пива в руке, не обращая внимания на мои слова. Что было и ожидать. При всей ненависти к своему образу жизни и браку, я пытаюсь не развалить все окончательно, но, похоже, что это только мне и нужно. Максим давно не интересуется проблемами Андрея. С первой ночи после возвращения из роддома из-за сына не спала только я. И мать, иногда сменяя меня. Отец и муж же за рыбой и пивасиком проводили каждый вечер. Вот и сейчас отправив меня в игнор, полупьяный Астафьев развалился на диване, а я, покачав головой, отправилась в комнату к сыну.