– А вот та же картина, но в рамке.
Рамка… Это было что-то с чем-то! Широкая, усеянная выпуклыми гроздьями винограда и листьями, выступающими за границы рамы. Вычурность резьбы никак не сочеталась с портретом.
– Как думаете, почему вор просто не вырезал картину, как обычно поступают похитители живописных полотен? – спросил он.
– Нож забыл, – высказала предположение Зоя Федоровна. Щукин, бросив в нее насмешливый взгляд, смутил заведующую, и она стала оправдываться: – Мне самой непонятно. Воры действительно предпочитают вырезать холст…
– Без подрамника и рамы картину легко спрятать, – пояснил Щукин.
– Знаете, мы однажды хотели «одеть» картину в более скромную раму, но обнаружили, что эта резная рама очень плотно прижимает края полотна с двух сторон. Ну, мы и не стали пытаться разъединить раму и картину. Все же дереву без малого два века, боялись, вдруг все рассыпется.
– Как называется картина? – осведомился Щукин.
– В нашей экспозиции она висела под названием «Женский портрет начала девятнадцатого века. Русская живопись, художник неизвестен», – ответила Зоя Федоровна. – А неофициальное ее название «Любовница Синей Бороды». Мы не стали употреблять истинное название картины, слишком зловеще оно звучит.
– Хм, странное название, – задумался он. – Синяя Борода? Там была какая-то криминальная история, если не ошибаюсь. Кажется, этот господин убивал своих жен.
– Видите ли… – В глазах Зои Федоровны блеснули смешливые искры. – Вы сейчас упомянули сюжет сказки Шарля Перро. Кстати, эта сказка не так проста, как кажется. В ней интересна мораль. Ведь граф Синяя Борода наказывал жен за непослушание. Он запрещал им входить в одну из комнат замка, но женское любопытство оказывалось сильней. Конечно, он действовал как провокатор, давая ключ от заповедной комнаты и уезжая из замка. Но разве граф не вправе был убедиться в преданности и послушании жен? В те века его поступок никто бы не осудил. Но эта сказка, правда, очень похожа на быль, и прообразом Синей Бороды считают нескольких человек. Например, английский король Генрих Восьмой жен менял на протяжении жизни несколько раз – то разводился, то казнил, головы рубил. Чем не Синяя Борода?
– Да уж… Но вернемся к нашей краже.
– А история создания портрета вам известна?
– Абсолютно ничего не известно.
– Но должен же кто-нибудь знать о ней! Может, название «Любовница Синей Бороды» числится где-то в каталогах…
– Насколько мне известно, ее нет ни в одном каталоге, кроме как в нашем. Эксперты еще в советское время оценили картину скромно – не шедевр. То есть за нее не дадут огромных денег. Но, может быть, вору достаточно небольшого вознаграждения…
Архип Лукич задумался. Что-то сомнительно… Тогда какого черта было вору рисковать? Чтобы украсть вещь, которая не принесет баснословных денег? Золото из курганов на западных аукционах стоит огромные деньги, за какую-то фитюльку можно получить тысяч сто долларов… Почему же дорогие скифские поделки не взяли? Есть в этой нелогичности нечто противоестественное…
– Можно мне забрать фотографии? – спросил Щукин.
– Конечно, – разрешила Зоя Федоровна, а минуту спустя, пока Щукин не отрывал глаз от изображенного на них ангелочка, с грустью проговорила: – Знаете, у меня омерзительное ощущение. Будто прокрались в твой дом, беспардонно рылись в твоих вещах грязными лапами, потом забрали частицу твоей души… Кстати, украденный портрет нравился посетителям, у камина народ надолго задерживался.
– Все же странное у него название – «Любовница Синей Бороды». Почему не «Дама с веером», скажем? – произнес Щукин. – На мой взгляд, женщина, изображенная на картине, чиста и непорочна, а тут любовница… да еще изувера…
– Почему не допустить, что это чистое создание попало к развратному и жестокому человеку? Вон, почитайте, какую власть имели помещики над крепостными. А девушка, возможно, была крепостной. Кстати, многие русские помещики держали гаремы, жестоко обращались со своими рабынями.
– А почему вы считаете, что название именно такое? – не успокаивался следователь.
– Сзади на холсте есть надпись: «Любовница Синей Бороды». И больше ничего. Ни даты создания, ни подписи художника.
– Я полный дилетант в живописи, но… Вы ведь сказали, что картину написал крепостной и, если не ошибаюсь, русский живописец, так?
– Да, все верно.
– Откуда же вы знаете, что ее писал русский живописец, тем более крепостной?
– Ну, во-первых, определен возраст картины. Во-вторых, надпись. Надпись сделана на русском языке и в то время, когда создана картина. Название написано не чернилами, а краской. Эта же краска, вернее цвет, встречается на полотне. Вероятней всего, именно автор картины написал название, поэтому мы решили, что создал ее русский живописец.
– Но почему он крепостной? – не унимался Щукин, будто это важно – в рабстве находился художник или был свободным. Скорее, Архип Лукич удовлетворял свое любопытство, как удовлетворяли его жены Синей Бороды из сказки, заглядывая в запретную комнату.
– Картина, безусловно, написана талантливым художником, но самодеятельным, сама манера об этом говорит. Русские художники, прошедшие академическую школу, писали иначе, добротней, грамотней. Если смотреть на оригинал, то заметны мазки, а это нехарактерно для тогдашней живописи, в то время увлекались светотенью, мазки сглаживали. Отсюда следует, что писал художник, не получивший образования, а работавший по наитию. Надо еще учесть, что знать всячески поощряла рвение к искусствам в своих холопах, ведь это поднимало престиж собственника. Вот мы и сделали вывод, что написал портрет крепостной.
– Вы не знаете, кто-нибудь проявлял интерес к картине? Я имею в виду особый интерес? Может, один и тот же человек часто приходил в музей, подолгу любовался ею?
– Не знаю. Надо у девочек спросить, которые проводят экскурсии.
– У меня просьба, Зоя Федоровна. Постарайтесь отыскать сведения о картине, может, где-то все же есть упоминания о ней.
– Обещаю сделать все возможное.
Архип Лукич вернулся в зал, приблизился к эксперту:
– Ну, что тут у вас?
– Обычное дело, – не утешил Натан Ефимович. – А вы надеялись, что преступники оставят пальчики, отпечатки ботинок, волосы или какую-нибудь вещицу? Нет, к сожалению, все чисто. На мой взгляд, Архип Лукич, самая большая ошибка цивилизации – переизбыток информации. Человек в наше время знает слишком много такого, что знать ему вовсе не нужно. Телевидение, радио, газеты усердно информируют население о преступлениях и методах их раскрытия, в результате преступники извлекают уроки, становятся предельно осторожными и предусмотрительными. Вам так не кажется?
– Кажется, кажется, – покивал Архип Лукич, пристально оглядывая зал музея, словно сейчас ему должно было открыться то, чего остальные не замечают.
Когда-то здесь танцевало на балах местное высшее общество. Вон там, наверху, наверняка сидел маленький оркестр. Дамы порхали вокруг кавалеров, обмахиваясь веерами и источая аромат терпких духов. Элегантные кавалеры щеголяли изысканными манерами. Они дрались на дуэлях из-за дам, не пили, как лошади, водку, не курили всякую солому… Кстати, не пора ли покурить?
– Угадайте, сколько было преступников? – сощурился эксперт.
– Не батальон, – нашелся Щукин, думая лишь о том, с чего начать поиски преступников. Ему ох как не хотелось пополнить список своих нераскрытых дел.
– Точно! – подхватил пожилой эксперт. – Их было двое.
«Какая разница – двое, трое? – подумал следователь. – Картину украли, ее предстоит искать. Причем искать не шедевр. Как это увязать?»
– Я водил сюда внуков, друзей, которые приезжали погостить ко мне. Что в нашем городе можно показать культурное? Не кабаки же! В первую очередь – музеи, парки, старые улочки. Должен сказать, рама меня поразила…
– Натан Ефимович, только не выдвигайте версию, что украли рамку, а картину прихватили довеском. Не поверю.
– Я разве это утверждал? – пробасил эксперт. – Конечно, украли картину. Почему вместе с рамой – версий у меня нет. Так вот, сама картина в форме прямоугольника, размером семьдесят сантиметров на метр. В общем-то небольшая. Величие придавала ей рама, она великолепна, неповторима. Ширина обрамления двадцать сантиметров. Кстати, в те времена даже небольшое полотно вставляли в широкие рамы, сосредоточивая внимание на картине. Но я отвлекся. Висел портрет достаточно высоко. Поднявшись на цыпочки, его не снимешь, грабители подставили стул. Снимать картину одному рискованно – все-таки она громоздкая, тяжелая, можно уронить, разбить раму. Далее. Нужно было отключить сигнализацию, камеры слежения, обеспечить безопасность на выходе… Видите, сколько работы? Двое работали.
Разминая сигарету, Щукин думал о том, где прятались грабители до ограбления. Не вошли же они запросто ночью, поздоровавшись со сторожем за руку? Кстати, о стороже. В музее должен быть сторож. Архип Лукич поспешил на поиски охранника музея.
Его уже допрашивал Гена. Ему можно доверить допрос, он парень серьезный, хоть и молодой. М-да, пожилой человек, каким являлся сторож, не в состоянии обеспечить надежную охрану музею, это так – живая единица среди неживых экспонатов, способная в лучшем случае нажать на кнопку сигнализации. Ключ, которым запирается дверь, после того как уйдет последний сотрудник музея, только у него. Да, замки могли бы быть и понадежней, сигнализация допотопная. Но как же зашли и вышли преступники? Архип Лукич отошел к окну, внимательно слушая сторожа.
– К десяти стали подтягиваться музейщики, тогда-то и обнаружилась пропажа, – рассказывал тот.
– Но все двери были заперты до появления сотрудников музея? – поинтересовался Гена.
– Именно так! Я сам поразился! – нервничал сторож.
– Простите, – вмешался в разговор Щукин, – вы проверяете двери перед сменой?
– А как же! Все были заперты, – волнуясь, ответил сторож.
– И окна?
– Окна ночью не проверял, их смотрители закрывают. Сейчас лето, окна днем открывают, а потом закрывают. Но когда обнаружилась пропажа картины, окна мы сами тут же проверили – закрыты были изнутри, клянусь! На второй этаж без лестницы не взберешься – очень высоко, а напротив жилые дома… воров могли заметить. Я бы на их месте не стал так рисковать.
– Понятно, – сказал Архип Лукич. – Что вы делали ночью?
– Допоздна смотрел футбол, у нас тут маленький телевизор. Футбол закончился в половине второго ночи. Потом прилег – нам для отдыха диван поставили – с газетой и… заснул. Обычно я не сплю здесь, читаю. Знаете ли, музей, экспонаты всякие, портреты, тишина… тут плохо спится, черт знает что мерещится. Ну, иногда кажется, привидения бродят. Я суеверный, поэтому не сплю. А тут… заснул. Сам не понял, как получилось. Проснулся, когда в дверь тарабанила уборщица. Еле поднялся, голова, как отваливалась, а я не пил вчера.
Архип Лукич прошелся от окна к стене, затем взглянул на сторожа. Вид у того был нездоровый, глаза покрасневшие, лицо отечное…
– Гена, – обратился он к оперу, – свози-ка его на анализ крови. Вдруг понадобится, а будет поздно. Хочу исключить одну версию или остановиться на ней.
А версия была одна: преступников впустил и выпустил сторож.
Тот же день, вечер
– Камеры зафиксировали грабителей, – докладывал Вадик, настраивая в кабинете телевизор и видеоплеер. – Их действительно двое. Видимо, преступники проникли в музей с одной из экскурсионных групп. Сейчас лето, экскурсии – явление частое, вчера музей посетили несколько групп. Грабители где-то спрятались, а ночью вышли на дело. Судя по записи, преступники подготовились. Посмотрите сами, Архип Лукич, вы поймете.
Половина второго ночи. Обзор коридора сверху. Освещение слабое – горел дежурный свет. Из правой двери вышел человек. Одет во все черное, на голове черный шлем с прорезями для глаз, какой надевает спецназ. Он бесшумно прошел в угол…
– Пошел отключить сигнализацию, – пояснил Вадик. В дверях показался второй, одетый точно так же, как первый. Этот ждал сообщника, дальше не двинулся. Экран погас. – Короче, вырубили сигнализацию, отключили видеокамеры, потом прошли в бальный зал и сняли картину.
– Ну-ка, еще раз включи, – попросил Щукин.
Картинка длилась минут пять. И третий раз просмотрели.
– Я ошибаюсь, или на них комбинезоны?
– Точно! – подтвердил Вадик. – Комбинезоны. Причем сшиты на все тело, включая ноги со ступнями. Я в школе медведя играл на елке, мне сшили точно такой вместе с бахилами. У них только руки свободны. На руках, думаю, латексные перчатки.
– Комбинезоны… – вздохнул Щукин. – Ну, модистку, сшившую этот «медвежий наряд», мы вряд ли найдем. Значит, грабители не дилетанты, знали, куда идут, готовились…
– Есть мысль. Думаю, они бывали в музее не раз. Смотрите: один целенаправленно пошел к аппаратуре, отключил сигнализацию и камеры без проблем, профессионально поработал. Второй ждал… Почему-то второй не помогал сообщнику.
– У них четкое распределение ролей.
– Я к чему: они знали, где и что находится. Картина – понятно, она постоянно на обозрении, а остальное откуда узнали? Надо не просто побывать в залах музея, но и в других помещениях, узнать, что за охранная система в музее, выяснить, где пульт, рубильники…
– Отлично. – Настроение у Щукина несколько улучшилось. – Прощупаем сантехников, электриков и прочих, имеющих хоть мизерное отношение к музею.
– Архип Лукич! – В кабинет влетел, как смерч, Гена. – Сторож в реанимации лежит под капельницей и тому подобное. Врачи сказали: если бы он протянул пару дней, следом протянул бы ноги.
– Не понимаю, – тряхнул головой Щукин.
– Я по вашей просьбе поехал в больницу со сторожем. Ждал, пока ему сделают анализ крови. В крови обнаружен препарат… сейчас… – Гена зашарил по карманам. – Сильнодействующее снотворное или психотропное средство… я записал, но формула примерная…
– Потом, – махнул рукой Щукин. – В чем там суть?
– Сторож получил большую дозу. К счастью, не прошло двенадцати часов, иначе процесс стал бы необратимым. Мне как перечислили побочные эффекты – жуть! Острая почечная недостаточность, чего-то там с печенью, внутренние кровотечения… Я спрашиваю: дед, что пил и ел? Говорит, чай хлебал от скуки. У него есть жестяная банка с заваркой, я отвез ее в лабораторию. И кружку. Там обнаружили тот же препарат. Понимаете теперь, как он заснул и почему неважно сегодня себя чувствовал? Кто-то подсыпал в банку с чаем снотворного. Насыпал много, чтобы взяло сторожа наверняка.
– Ну-ка, ребята, поехали! – с воодушевлением поднялся Щукин. – Хочу знать, где находились грабители до вылазки. Не засну, пока не найду.
– А чего так срочно? – Вадику не хотелось ехать в музей на ночь глядя. Он же молоденький, симпатичный (даже слишком), да еще с пистолетом за поясом, девочки сами набиваются ему в подружки, соответственно и его по вечерам тянет к ним.
– Объясняю популярно, – сказал Щукин, которого сейчас прямо и узнать было нельзя, так разительно он переменился, ожил. – Если мы не найдем место, где грабители прятались, это будет означать, что кто-то из сотрудников музея помогал им, то есть впустил грабителей, отравив сторожа.
– А камеры? Они же контролируют помещения, – возразил Вадик. – До половины второго никого не сняли.
– Во многих помещениях камер нет. В основном они установлены в тех местах, где бывают посетители, следовательно, уйти от них можно. Едем.
От работы до дома им было идти час, и Татьяна и Лада отправились вместе – живут они близко друг от друга и нередко возвращаются вдвоем. Купив на стихийном рынке рядом с домом овощей у деревенских старух, Лада предложила зайти к ней на чай, мужа нет дома. А там ждал сюрприз: Илья спал, напившись, о чем свидетельствовала пустая бутылка из-под водки. Лада, увидев эту картину, психанула и ушла на кухню, за ней поплелась на цыпочках Таня.
– Не осторожничай, – раздраженно сказала Лада. – Он все равно будет спать как убитый. Извини, я тебя невольно обманула – Илья, оказывается, дома… – Она поставила на плиту чайник, устало опустилась на табурет. – На водку у него денег, видите ли, хватает, дешевый самогон он не уважает… Сто раз думала подать на развод, консультировалась у юристов, результат неутешительный. И главный вопрос – квартирный. Нас разведут, конечно. Дочери и мне достанется две трети площади, мужу треть. Как делить на три части двухкомнатную малогабаритную квартиру – никто не знает. Илья не даст согласия продать квартиру, потому что не купит на свою часть приличного жилья, да и на каморку не хватит. Кстати, я на нормальную жилплощадь тоже рассчитывать не могу, значит, придется жить вместе, ничего не изменится. Однажды услышав слово «развод», он мне кулаком по лицу заехал.