Стивен снова предложил:
— Давай всё-таки прогуляемся до сторожки, пока не стемнело.
IV
Бадахос осадили шестнадцатого марта. Великая крепость уже дважды меняла владельцев; на этот раз британская армия была исполнена решимости, считалось, осада продлится около месяца. На самом же деле, заключительный штурм, который стал самой кровопролитной битвой в ходе войны, начался в пасхальное воскресенье. Всего через час после ужина в Нампаре, где Полдарки, пусть и не слишком радостно, но всё-таки отмечали и праздновали помолвку старшей дочери со Стивеном Каррингтоном, началась настоящая бойня за далекую испанскую крепость, когда британская армия, лишенная правительством необходимого осадного вооружения, попыталась взять ее врукопашную. Джеффри Чарльз Полдарк, капитан Монмутширского полка, находился в первых рядах и противостоял минам, гранатам, пороховым бочкам и смертоносному огню, который грозил уничтожить нападавших.
Пять тысяч человек пало в ту ночь. Но в гостиной Нампары в камине весело потрескивал огонь; насытившиеся мужчины лениво потягивали портвейн, вытянув ноги, дамы же болтали и сплетничали. По особому случаю Изабелла-Роуз допоздна не ложилась спать, вела себя очень воспитанно и сдержанно, хотя и бросала завистливые взгляды на спинет. Казалось, здесь царит уютная и мирная семейная обстановка. Телепатическая связь или духовные узы, которым не подвластны расстояния, сейчас были бессильны, чтобы вселить хоть крохотную частицу беспокойства, что их кровный родственник находится в смертельной опасности. Колокол тревожно звонил, но его не могли услышать.
Демельза размышляла: он хорош собой и держится уже лучше. Стал попроще, менее напряжен, после того как мы дали согласие. Они влюблены друг в друга, Клоуэнс знает, чего хочет; я была на два года моложе ее, когда поняла, чего хочу. Надо скорее подыскать ему что-нибудь получше мельницы Джонаса; но думаю, Росс прав, пусть пока начнет; в любом случае, будет не так-то просто приноровиться из-за нехватки знаний; Иисусе, я что-то чувствую себя неважно.
Дуайт и Росс обсуждали перемены в области медицины. Последние годы росла популярность аптек и зарождалась двухуровневая система. Бедняки и средний класс теперь в первую очередь обращались в аптеки. Доктора и костоправы уделяли больше времени богачам, но консультировали низшее сословие, если случай был достаточно тяжелым или необычным. Дуайт («Естественно!» — вмешалась Кэролайн) отказался следовать такому примеру. Как обычно, он посещал каждый дом в деревне, и его не заботило, заплатят ему или нет, и поэтому невольно создал себе репутацию, на которую не обращал внимания, а вот доверие больных имело для него огромное значение.
— Я слышала, мистер Поуп снова на коне, — высказалась Демельза и насмешливо изогнула бровь. — Прошу прощения, знаю, нам не разрешают спрашивать.
Прозвучал смех. Дуайт ответил:
— Когда я побывал там во вторник, они ждали Анвина Тревонанса.
— Анвина? — спросила его жена. — Не знала, что он в графстве!
— Похоже, он становился у Данстанвиллей. Изначально, конечно, он представлял в парламенте интересы Бассета.
— Ты не сказал, что он там был, — продолжала Кэролайн. — Какое вероломство с твоей стороны! Он приехал с женой? Я до сих пор с ней не познакомилась.
— Не думаю. Похоже, он тут по делам.
— А когда это Анвин приезжал не по делам? — усмехнулась Кэролайн. — Даже когда он волочился за мной!
Снова раздался смех.
— Мне можно уже открывать собственную колонку в газете, если собрать все сплетни, — продолжил Дуайт. — Начать с того, что когда Анвин продал имение семейству Поуп, то не продал права на разработку месторождений.
— Такое в порядке вещей, — вставил Росс.
— Что ж, какие-то старатели хотят начать копать рядом с Плейс-хаусом, как мне сказали. За этим стоит Ченхоллс из Бодмина, а Анвин вкладывает деньги. Мистер Поуп возражает, ведь это рядом с домом, говорит, они разрушат его собственность.
— Старая плавильня давно испортила ему вид на бухту, — отозвалась Демельза.
— Да, но теперь это живописные развалины, а растительный покров почти восстановился.
— Помню, как однажды ездила туда верхом, чтобы повидаться с сэром Джоном Тревонансом, — вспоминала Демельза, — когда ты был... в Бодмине. Плавильное предприятие только что открыли, оно раскинулось до самой бухты, печи и всё остальное, огромные клубы дыма и жар; рабочие выглядели бледно и болезненно от испарений, а мулы тащили руду к причалу.
— Для переработки олова или меди? — спросил Стивен.
— Меди.
— Почему же предприятие забросили?
— Мы начали плавить медь в Корнуолле, — ответил Росс, — вместо того, чтобы отправлять руду в Южный Уэльс, где существовала монополия. Мы с сэром Джоном верили, что можно выплавить медь здесь. И ошиблись.
— Как и Джордж Уорлегган, — добавил Дуайт, — занявшись этим после того, как бросил ты. Наверное, это единственный случай, когда он поступил необдуманно.
— До недавних пор, — сказал Росс.
— Да, верно, — в голосе Дуайта прозвучала интонация, которая заставила всех приподнять брови. — Но эта предполагаемая шахта Тревонанса: говорят, она будет находиться почти у парадного входа в Плейс-хаус.
— Может ли мистер Поуп это остановить? — спросил Джереми у отца.
— Он может все усложнить: лишить их воды, оспорить их право ходить по его земле. Но не думаю, что суд в Корнуолле будет на стороне землевладельца, который мешает горному предприятию. На месте Анвина я бы предложил мистеру Поупу небольшую долю в шахте. Такое и прежде случалось. Удивительно, насколько жажда наживы притупляет чувство прекрасного.
Все снова засмеялись. Стивен подумал: они довольно милые, славные и благополучные люди... Никто вечером не напился, кроме Джереми. Получается, вот так люди живут, когда у них есть деньги? Как это по-стариковски. Но они и впрямь немолоды. Хотя и у них не всегда всё шло так гладко и просто. Вчера вечером у Салли один человек рассказывал, что доктора Дуайта Эниса задерживали за контрабанду. А эти двое, родители Клоуэнс: у отца худое вытянутое лицо, у матери особые глаза. Не всегда Росс Полдарк был таким мирным, говорят, его чуть не вздернули за мятеж или что-то в этом духе. И шептались, что она шахтерское отродье. Это звучало сомнительно. Он никогда не встречал таких шахтерских отпрысков. А жаль.
Что ж, в любом случае, их эпоха уже завершилась. Клоуэнс даже сказала, что отец намеревается оставить место в парламенте на следующих выборах. Будет охотиться, как всякий деревенский сквайр. Но ведь он даже не охотится. Сквайр, подагрик багрового цвета. Его тесть. Помрет через пару лет.
Четыре холодных пальца — вот чего ему удалось сегодня коснуться. Приличное общество. Адовы муки. Он желал эту девчонку, сидящую рядом, со всей страстью взрослого самца-оленя в разгар брачного сезона. Теперь, когда они обручены, легче не стало. Стало даже хуже. Сентябрь?.. Господи, а ему что делать до этого времени — ходить перед ней на задних лапках и довольствоваться конфетками, как евнух?
Заговорили о болезнях.
— А Вайолет Келлоу? — услышал он свой вопрос.
Наступила короткая тишина.
Дуайт переспросил:
— Вайолет? Стивен, боюсь...
Кэролайн закончила предложение:
— Доктор Энис редко рассказывает о своих больных, Стивен, даже мне. Это одна из его особенностей, несомненно продиктованная Парацельсом и Гиппократом или еще каким-то древнейшим мудрецом. Его предшественник, доктор Чоук, который раньше жил в доме Келлоу, был совершенно другим. В каждое посещение он охотно делился новостями, и один сосед узнавал всё о почечных коликах, подагрической жидкости и опорожнении кишечника другого.
Снова все рассмеялись.
— Но по правде говоря, — продолжила Кэролайн, — если позволите высказать личное мнение, которое ничто по сравнению с мнением моего доктора-мужа, боюсь, ей недолго осталось жить на белом свете.
— Я тоже так думаю, — согласился Стивен.
Беседа продолжилась, но он почувствовал, как четыре пальца вдруг высвободились из-под его руки.
Глава пятая
I
В понедельник четырнадцатого апреля Джереми и Клоуэнс поехали в Труро, встретились с Валентином и его гостями и пошли смотреть пьесу.
Гостей оказалось чуть больше, чем они ожидали, но, как и пророчествовал Валентин, компания состояла из «стариков» и «молодых». «Старыми» были леди Харриет Картер со своей подругой, достопочтенной Марией Агар, сэр Анвин Тревонанс и майор Джон Тревэнион; а в числе молодежи, не считая Полдарков и Валентина — мисс Клеменс и мисс Кьюби Тревэнион. Не самая удачная компания, но ни сэр Джордж, ни Валентин не знали, что Джереми и Джон Тревэнион смертельно оскорбили друг друга во время последней встречи.
Они пообедали в Большом доме, который был не настолько велик, чтобы оправдать свое название, и отправились в театр за несколько минут до семи.
Прошло более десяти месяцев с тех пор, как Джереми в последний раз видел свою любовь. Сегодня вечером она была в зеленом бархатном платье с полупрозрачными рукавами и кружевом на декольте и запястьях. Она даже не особенно красива, снова и снова твердил себе Джереми, пытаясь снять тяжесть с сердца, и сегодня взгляд на нее мгновенно подтвердил эту истину. Она даже не такая хорошенькая, как Дейзи Келлоу. Почти прямые волосы, кожа оливкового цвета, лицо слишком круглое. Но это ничего не меняло: она завоевала его сердце. Каждое ее движение и выражение лица казались ему волшебством, заставляя пульс биться быстрее, а язык спотыкаться о простейшую фразу.
Джереми не сидел рядом с ней ни за ужином, ни в театре. Он проклинал свое невезение, что снова ее встретил, но в то же время вновь почувствовал себя живым. Что касается ее брата — они до сих пор успешно избегали друг друга, даже на этом маленьком приеме.
Труппа «Трилистник», то ли связанная с Ирландией, то ли нет, представляла пьесу «Трагедия игрока, или Ложный друг». Они также собирались играть пьесу «Модистки» и фарс под названием «Деревенский адвокат». Сэр Джордж занял одну из двух лож.
Переполненному к началу спектакля театру исполнилось лишь четверть века. Как утверждалось, он был единственным в Англии, построенным с таким расчетом, чтобы использовать его и в качестве зала для балов и торжественных приемов. В нем имелось три небольших галерки, где собирался шумный сброд и, пожирая апельсины, бросал вниз кожуру, чем иногда мешал актерам. Деревянные полы, которые использовали для балов и танцев, для театрального представления снимали и устраивали внизу оркестровую яму. Таким образом, музыканты находились на два фута ниже актеров. Сцена частично состояла из оставшегося деревянного пола, а справа и слева находились две ложи, где на плетеных креслах сидели богачи, способные заплатить три шиллинга, и наслаждались спектаклем с близкого расстояния.
Размер театра составлял примерно шестьдесят футов в длину и в два раза меньше в ширину, поэтому все места находились недалеко от сцены. Когда приезжала какая-нибудь знаменитость вроде миссис Сиддонс, из ямы даже убирали скамейки, и зрители стояли плечом к плечу во время всего представления.
Хотя десять стульев в их ложе стояли близко друг к другу, Джереми снова оказался далеко от Кьюби, между ними сидели Клоуэнс и Валентин. Ранее, при встрече в доме Уорлегганов, она вспыхнула, увидев его; они обменялись неловкими поклонами и несколько раз перед ужином вступали в разговор. Но ничего личного, с глазу на глаз. Они вообще едва взглянули друг на друга. Кьюби, казалось, была готова смотреть куда угодно, только не на Джереми. Она облизнула губы и, временами улыбаясь, небрежно вступила в разговор. Позже, по дороге, как с болью в сердце вспомнил Джереми, недовольные губы изогнулись в очаровательные полумесяцы с едва заметными ямочками, и ее лицо засветилось, как будто под действием электрического заряда.
Когда закончилась половина представления, перед фарсом устроили антракт, и большая часть зрителей вышла в вестибюль, чтобы подышать воздухом и купить лимонад, шербет, а также новомодный напиток — имбирное пиво. К сожалению, вестибюль был крошечным, и толпа настолько переполнила его, что стало практически невозможно двигаться. Пожилые гости остались в ложе, куда им принесли напитки.
Так они оказались рядом, почти прижатыми друг к другу, в то время как Валентин обхаживал Клоуэнс и Клеменс.
— Надеюсь, тебе понравилась пьеса, — сказал Джереми.
Она посмотрела на него, как на неуклюжего незнакомца, который топчется на ее платье.
— Не особо.
— Почему?
— Не очень-то интересно следить за действиями в стиле «Да кто так себя ведет?»
— Ты совсем не следишь за пьесой! Вряд ли ты вообще знаешь, о чем она.
— Прекрасно знаю. Разве она не о...
— О чем?
— Разве она не о юной леди, которая выказывала предпочтение одному молодому человеку, а потом изменила свое отношение по просьбе брата?
— Такая пьеса еще не написана. И тебе стоит посетить такую постановку.
— Возможно, фарс мне больше понравится. Он больше похож на реальную жизнь. — Кьюби посмотрела на стакан лимонада, который Джереми ей предложил. — Спасибо, можешь выпить сам. Я не хочу пить.
— Ты ведь просила лимонад? Или твои чувства снова переменились? Но твой брат нас не слышит.
Она хотела было повернуться и уйти прочь, но толпа напирала.
— Не думала, что ты можешь так оскорблять без причины.
— Без причины? Считаешь, у меня нет на то причин?
Кьюби хотела уже ответить, но чей-то голос совсем рядом громко рявкнул:
— Может, нам откроют двери, Генри? Еще не стемнело.
Другой крикнул в ответ:
— Нельзя, слышь ты. Их не откроют, потому что за это не платят!
— Скажи тогда, почему мне не следует злиться? — настаивал Джереми.
— Потому что ты смотришь слишком однобоко.
— А как мне понять, когда ты даже не потрудилась объяснить?
— Я думала, что всё это тебя мало волнует и скоро забудется.
— Но не забылось.
— Да, теперь я это понимаю...
— Ты поняла только это?
— Ты же не думаешь, что я буду обсуждать это при всем честном народе?
— Почему бы и нет? Никто не слушает.
Кьюби глубоко вздохнула. Джереми снова протянул ей стакан.
— Расскажи мне свою точку зрения, — настаивал Джереми. — Хотелось бы ее понять. Просвети меня.
Она взяла у него стакан и отпила глоток, будто из чаши с ядом.
— Ты обвиняешь меня — оскорбительно — будто мои чувства изменились по приказу брата. Откуда тебе знать мои чувства? И кто говорит, что они изменились?
— Тогда что мне думать?
— Думай... верь в то, что я сказала тебе на прощанье в Каэрхейсе. Не думай обо мне плохо — вот и всё.
— Я думаю, ты прекрасна.
И оба поняли, что душевная рана снова открылась.
— Нет! — тихо, но очень сердито сказала Кьюби. — Нет, это не то! Так ты ничего не поймешь. Я не слабая, я сильная! Я не легкомысленное существо. Я... — Она откинула голову назад. — Я просто собираюсь выйти замуж ради денег.
— Так мне и сказали.
Она остановилась.
— Ты знаешь?
— Мне так сказали.
— Что ж, это правда. Кто тебе сказал?
— Какая разница, кто сказал, ведь это правда.
— Кто тебе сказал?
— Тот же человек, который сказал, что твоя семья близка к банкротству из-за этого дурацкого замка майора Тревэниона и надеется с твоей помощью восстановить состояние.
Кьюби повернулась к нему.
— И если это правда, то кто виноват? Вина лежит не только на моем брате! С шестнадцати лет, еще когда замок только замыслили, я тоже о нем мечтала. Стоило мне увидеть чертежи и эскизы, и я была очарована. Как и моя мать, Огастес, Клеменс и Шарлотта. Мы все несем ответственность! Стоимость оказалась гораздо выше наших ожиданий. Я рассказывала об оползнях. И было еще много неудач. Мы все виновны.