— Ты сам это почувствуешь.
— Уже сейчас я порой нахожу в детях отнюдь не только радость!
— Расскажи мне о возлюбленном Клоуэнс. И о Джереми.
Они поговорили какое-то время, и Росс спросил:
— А что Эндрю-младший? Говоришь, он сегодня не в море, но и ночует не дома. Это заметно по твоему голосу. И взгляду отца. У вас тоже проблемы?
— Что ж, да.
— Может, это просто привычка? Раньше беспокоилась о безопасности одного Эндрю, теперь — другого?
— Нет. Не совсем. Хотя об этом я тоже тревожусь. Но сильнее всего — когда он на берегу.
— Где он этой ночью?
— В Кардью, скорее всего.
— С Уорлегганами?
— Да. Или у них в Труро.
— Ты из-за этого так тревожишься? Сам бы я туда, разумеется, ни ногой, но Джереми с Клоуэнс ездили, и ничего не случилось. Их позвал Валентин.
— С Валентином-то он и дружит.
Росс стянул с шеи платок, свернул его и положил на стол рядом с креслом.
— Я не знал, что вы виделись с кем-то из них после смерти Элизабет.
— Нет, я не виделась. Мы не виделись. Меня никогда не интересовала жизнь Джорджа, а Джеффри Чарльз всегда был далеко... Но около года назад Валентин к нам заехал, когда Эндрю был дома, и они подружились. С тех пор они встречаются всякий раз, когда оба приезжают домой.
— Кажется, я не видел Валентина лет пять или около того. Он был на похоронах Джонатана Чайновета. Почему бы им не поладить? Они же почти ровесники.
— Эндрю почти на год старше. Но Валентин на него влияет... Еще до знакомства с Валентином Эндрю слишком любил выпить. Возможно, то, что произошло с его отцом, послужило причиной нашим тревогам и излишней осторожности. Эндрю-старший из-за своего прошлого смотрит на выпивку, как на дьявола — так что спиртного у нас в доме мало. Но Эндрю-младший стал часто возвращаться навеселе. Они сильно ссорятся из-за этого... Служба на пакетботах с семнадцати лет означает дисциплину, пока они в море, и я просила его отца не обращать на него внимания, утверждая, что каждый моряк не прочь хорошенько выпить, оказавшись на берегу.
Верити замолчала, не зная, как продолжить.
— И всё стало еще хуже, когда он встретил Валентина?
— О да. Но это еще не всё. Валентин, хоть и жалуется постоянно на нехватку денег, на самом деле получает огромные суммы на карманные расходы — гораздо больше, чем Эндрю может себе позволить. Они вместе посещают петушиные бои в Труро, делают ставки... Ты знаешь постоялый двор «Норвегия»?
— В Деворане? Знаю.
— Они собираются там — пять или шесть молодых людей, чтобы сыграть в карты или кости. Все они обеспечены, кроме Эндрю. Он уже погряз в долгах.
Росс потер глаза.
— Что говорить, молодежь, роскошно живущая не по средствам — обычное дело. Знаешь, мне пару раз приходилось вытаскивать Джеффри Чарльза.
— Нет, я не знала. Надеюсь, ты прав, Росс. Как думаешь, может, я волнуюсь по пустякам?
— Нет, это не пустяки. Кому он задолжал?
— В основном ростовщикам.
— Ох. С ними всегда сложнее.
Верити встала с кровати.
— Но я сильно тебя задержала. Так редко удается с тобой поговорить, Росс. Нас разделяют всего восемнадцать миль, но тебя никогда не бывает дома. Не знаю, как Демельза это выдерживает.
— В будущем ей станет полегче. Я ей обещал. А тебе стоит лишь послать весточку, если захочешь меня увидеть. Остается вопрос, следует ли разобраться с его долгами прямо сейчас? Я мог бы помочь.
— Нет, я тебе не позволю. Ты рассказал мне о своих шахтах. Так или иначе, мы не сильно задолжали. У Эндрю-старшего после службы остались кое-какие накопления, и к тому же он всё еще работает время от времени. Мы сможем решить проблему с долгами, если наш сын не ввяжется еще во что-нибудь.
— Хорошо, тогда скажи, могу ли я помочь как-то иначе? Может, мне поговорить с ним? От этого будет толк?
— Не знаю. Но спасибо тебе, Росс.
— Если понадоблюсь, я приеду в любое время.
Верити потеребила волосы.
— Ты сказал, что несколько лет не видел Валентина. Он совсем не похож на своего отца.
— Когда я видел его в последний раз, тоже не был похож, — сухо произнес Росс.
— Он очень хорош собой. Очень галантный — совсем как Джеффри Чарльз в его возрасте. Но на этом сходство заканчивается. Элегантность и утонченность Джеффри Чарльза была просто этапом, и он получил от этого удовольствие. Но Валентин, по-моему, человек более извращенный и испорченный. Он нервный, напряженный, но владеет собой. Когда он приходит к нам, то слишком пристально смотрит на меня и ведет себя со мной, как с женщиной.
— А как же иначе?
— Но ведь я ему не ровесница! Он смотрел на меня так, будто хотел, будто бы хотел...
Росс понимающе кивнул.
— В общем, как ты и сказала, совсем не такой, как его отец.
— Кажется, он обижен на Джорджа. Разумеется, сыновьям свойственно мечтать освободиться от родительской опеки в таком возрасте. Но Валентин иногда говорит так, будто его держат мертвой хваткой! Не похоже, чтобы Джордж себя так вел, напротив — он очень щедр.
— Что ж, лично я тоже не хотел бы оказаться у Джорджа на побегушках.
— Ох, ты — конечно же, нет! Но Валентин... — Верити подошла к двери и положила пальцы на задвижку. — Знаешь, в те давние годы, когда Элизабет иногда заходила меня проведать и брала с собой Валентина, мне казалось — когда ему было лет восемь-девять — мне казалось, что он похож на тебя...
Воцарилось молчание. Росс заерзал в кресле.
— Лодыжка иногда побаливает.
— Это одно из таких странных, нелепых и бестолковых совпадений, — продолжала Верити. — Просто мне вдруг подумалось, что цвет волос и глаз, посадка головы... Но сейчас... сейчас создается другое впечатление, не менее странное. Понимаешь, о чем я?
— Разумеется, я не вполне понимаю.
— Теперь он совсем не такой, как ты. Этому худощавому молодцу до тебя далеко. Близко посаженные глаза, своеобразная походка, тощие ноги и эта любезность, от которой становится не по себе...
Она покраснела.
— И?
— Нет, наверно, ты сочтешь это глупостью, но сейчас он напоминает мне твоего отца.
Глаза Росса были прикрыты, и по его непроницаемому лицу нельзя было догадаться, о чем он думает.
— Верити, что бы ты ни говорила, я никогда не назову это глупостью. Но всё это описание — для специалистов по генеалогии.
— Разумеется, — охотно согласилась она. — Но иногда у меня возникает суеверное чувство, что кровь — это еще не всё. Валентин родился в Тренвите, где Полдарки прожили два с половиной века. Это было странное рождение, преждевременное, при лунном затмении, в присутствии тетушки Агаты — старейшины семьи. Разумеется, я знаю, что в нем не течет кровь Полдарков, но разве тебе никогда не казалось, что духовная и психологическая обстановка могут сильно повлиять на ребенка?
— Ты помнишь моего отца лучше, чем я, Верити, — сказал Росс. — В каком-то смысле. Ты примерно на год старше и жила в паре миль от нас, так что у тебя была возможность составить о нем личное мнение. Да и к тому же в последние годы его жизни меня вообще рядом не было.
— Твой отец, — сказала Верити, — всегда хорошо ко мне относился. Но у него был бешеный, необузданный и мятежный нрав — совершенно не такой, как у тебя. Ты тоже готов выступить против власти, когда видишь, как на чьи-то права несправедливо посягают. Он же своей необузданностью бросал вызов и наслаждался этим.
— И ты думаешь, что в этом Валентин похож на него? Наверняка у многих молодых людей...
— У них по-другому. Или это только мне так кажется. Будто он способен с улыбкой столкнуть кого-нибудь в пропасть.
— Что ж, неплохая рекомендация для сына твоей невестки.
Повисла продолжительная пауза.
— Пока твоя мать была жива, — продолжила Верити, — бешеный нрав отца дремал — словно убаюканный дикий зверь. Но когда она умерла, такая молодая...
— Он всегда был строг со мной, — задумчиво произнес Росс. — Тогда, в детстве, я не понимал, что он меня любит — для этого потребовалась особая проницательность. Помню, когда мне было двенадцать, я подхватил пневмонию. Врач — тот, что был до Чоука — Эллис вроде бы? — сказал, что я могу умереть. Помню, как отец в истерике кричал на Пруди, ругаясь, что она дала мне сырые простыни. Я тогда подумал: «Господь всемогущий, да он меня любит!»
— Бедный Росс!
— Нет-нет. Возможно, из-за этого у меня развился более сильный инстинкт выживания. Думаю, отец был гораздо более уязвим, чем мы могли себе представить. После смерти матери он словно помешался. На женщинах, я имею в виду.
— Да, я знаю.
— Иногда мне кажется, что таким образом он ограждал себя от боли, одиночества. В то время, конечно... К счастью, большая часть его похождений проходила вдали от нас, в доме бывали только совсем случайные подружки.
— И уж точно без Джуда и Толли Трегирлса тут никак не обошлось, — скривилась Верити.
— Да, ты верно подметила, без Джуда и Толли никак не обошлось. Толли обычно приводил с собой женщину. А Джуду приходилось довольствоваться только выпивкой: Пруди дышала ему в затылок... Вероятно, я бунтовал против всего этого из чувства порядочности.
— Порядочности? О да, в некотором роде. Но двадцать лет назад мало кто согласился бы с этим! Или даже десять лет назад. Сам знаешь.
— Что ж, теперь я полосатый кот, греющий бока у камина, сообразно своему положению.
— Если ты начинаешь нести чепуху, это верный признак, что я слишком у тебя загостилась. Доброй ночи, дорогой.
Росс встал и поцеловал ее.
— Нет, серьезно... ты правда считаешь, что раз Валентин родился в доме Полдарка и во время лунного затмения, то помимо своих нездоровых наклонностей он перенял у моего отца чрезмерную увлеченность женщинами?
Верити чуть отстранилась.
— Что ж, в твоих устах это звучит глупо, да так оно и есть! Я только одно могу сказать: когда Валентин впервые пришел, сел и стал разговаривать, посмотрел на меня, а потом и на Джанет, которая принесла чай, то из-за его пристальных взглядов у меня появилось странное ощущение, будто я перенеслась на тридцать пять лет назад и увидела твоего улыбающегося отца, сидящего за столом напротив, как в те далекие дни. Прямо мистика какая-то. Я буквально похолодела.
Глава четвертая
I
Росс и Демельза ужинали с Энисами.
— Да, я знаю, — сказал Росс, — что заслужил осуждения за столь долгое отсутствие, но выхода не было. Вы не представляете. Меня задержали не только красивые глаза Каннинга...
— Осуждение — лишь твоя фантазия, — ответила Кэролайн, — просто нам больше нравится, когда ты здесь.
— Ох уж эти политические маневры... Всё это довольно сложно, но мне кажется, положение могло бы выправиться само по себе — имей мы сильную центральную власть в лице регента. Но принц погряз в переговорах и находится в ужасном состоянии: дурной от вина или лауданума, он может разразиться слезами, когда от него ждут серьезного решения, а получая некоторые письма, буквально бьется в конвульсиях от страха.
— Письма от кого?
— Анонимные. Или подписанные «Vox Populi» или «Враг проклятой королевской семьи». Угрожающие ему участью Спенсера Персиваля в случае смерти Беллингема . С угрозой отомстить, если того казнят. По правде сказать, на севере Англии можно увидеть много плакатов, сулящих сто гиней за голову регента. Даже на юге они встречаются. Речь идет не просто о душевном спокойствии, многие боятся, что принц следует по пути своего отца. — Росс взглянул на Дуайта. — Мы уже однажды обсуждали эту вероятность, помнишь? На приеме у герцогини Гордон.
— Я помню, — ответил Дуайт, — когда страна в руках двух безумных монархов, варианты развития событий очень болезненны.
— Принцесса Шарлотта, — сказала Кэролайн, — несовершеннолетняя, с дядюшкой Уильямом в качестве второго регента. Или он будет третьим?
— Что слышно о выборах? — спросил Дуайт.
— В конце месяца парламент будет распущен.
— И ты твердо решил не переизбираться?
— Я твердо решил не высовывать носа дальше этого округа, пока Демельза в положении, — сказал Росс.
Губы Демельзы дрогнули в улыбке.
— Видите. Он в нерешительности.
Росс улыбнулся в ответ:
— Она знает, насколько трудно порой выбирать.
— Не трудись объяснять нам, — сказала Кэролайн.
— Это будет излишне утомительным. Пришлось бы повторять уже известное.
— Если нам станет совсем невыносимо, мы сразу тебе сообщим.
Повисла тишина. Демельза ощутила, как шевелится ребенок.
— Здравый смысл подсказывает, что я уже слишком долго был членом парламента, — прервал молчание Росс. — Я не активный член Палаты. Иногда я был нужен за кулисами, а изредка в комитете. Но в основном я выполнял поручения за границей. Считал, что они имеют важное значение. Но теперь активной работы не будет. И виной тому моя возрастающая хромота; во всяком случае, я выполнил всё от меня зависящее и дал обещание себе и Демельзе, что покончу с этим. Решение окончательное, и у меня нет желания его менять.
Кэролайн передала Демельзе конфеты.
Демельза сунула в рот леденец и стала задумчиво его посасывать, а в темных глазах отражался слабый вечерний свет из окна.
— Я сказал Фалмуту в прошлом году, — продолжил Росс, — что не буду снова выдвигаться в его округе. Таков мой выбор, и он не изменится. Что касается последней моей поездки в Вестминстер — то я мучился угрызениями совести из-за незавершенных дел.
— Следовательно?..
— После смерти сэра Персиваля я вдруг понял, насколько малоубедительно наше стремление продолжать войну. Не стоит полагаться на принца: его больше беспокоят долги и любовницы, чем борьба с Наполеоном... Когда принц стал регентом, был точно такой же кризис. Он никуда не исчез. Я так понимаю, в июле он фактически пригласил Грея и Гренвиля сформировать правительство, но их условия относительно придворных оказались слишком несоразмерными, так что это ни к чему не привело. А между тем, опасность никуда не делась.
— Так ты думаешь, что можешь выдвинуться еще на один срок? — спросила Кэролайн.
— Нет. Хотя предпочел бы сложить полномочия в более подходящее время.
— Что ж, ты всегда можешь передумать и остаться.
Из коридора послышались топот и крики девочек. Кэролайн нахмурилась, но без особого гнева.
— Тебе когда-нибудь хотелось, — вдруг спросила Кэролайн, — надеть на своих детей конный ворот или еще какой-нибудь полезный механизм, лишь бы с пользой потратить их необузданную энергию?
— Частенько, — ответила Демельза.
— Если выступать не за Боскауэна, — заговорил Дуайт, — то можно за Бассета. Данстанвилль найдет тебе местечко.
Росс отпил глоток только что поданного чая.
— К сожалению, наши с Фрэнсисом взгляды относительно продажных округов расходятся, и вряд ли я приму его покровительство, чтобы потом выступить за упразднение тех мест в парламенте, которые он контролирует.
— Именно этим ты и занимаешься, выдвигаясь с поддержкой лорда Фалмута.
— Да. Но прежде всего я отстаивал его интересы в достижении цели — или цели его отца — отделаться от Джорджа Уорлеггана. Дважды я подавал в отставку и дважды мне отказывали; полагаю, из этого можно сделать вывод, что он с некоторой выгодой для себя воспользовался создавшимся положением, хотя выгода явно несущественна. И по этой причине я никогда не молчал и не сдерживался в словах и поступках. Если я выдвинусь от Бассета, то буду связан обязательствами. В самом деле, Данстанвилль куда решительней выступает против проведения реформ, чем Боскауэн. Наша дружба омрачилась три года назад, когда по стране прокатились волнения, а я поддержал Колмана Рашли и остальных.
— Я помню, — согласилась Кэролайн, — Дуайт горячо тебя поддерживал.
— Как и сейчас, — добавил Дуайт, — хотя к концу войны грядут большие перемены, в особенности это касается положения на севере Англии.
— Не только на севере, — возразил Росс. — Когда от каждого из четырех корнуольских округов, к примеру, самых мелких — Восточного Лоо, Сент-Майкла, Боссини и Сент-Моуса — избирается столько же членов парламента, сколько от Лондона и Вестминстера вместе взятых и графства Мидлсекс, в которых живет около миллиона человек, а их взносы в казну государства составляют шестую часть... Что ж, такое представительство — просто жалкая комедия.