Пожалуй, больше солдат Аркадия Суворова любили женщины. Он, по доброте своей душевной, никогда не мог отказать им и из-за своих бесчисленных связей и романов заслужил в высшем свете прозвище «добродетельный развратник». В Петербурге у генерала оставалась молодая жена с четырёхлетним сыном, а в Луцк из соседнего Дубно приехала за ним его последняя любовница — княгиня Любомирская, вдова двадцати пяти лет от роду, владелица обширнейших поместий, полька, очень красивая и чрезвычайно уверенная в себе женщина.
Её, одетую в роскошное платье-амазонку, верхом на арабской лошади и в окружении полковых дам, тоже ехавших верхами, Надежда увидела в начале смотра. Эта пёстрая кавалькада поднялась на ближайший холм и оттуда наблюдала за учениями. Оттого, наверное, они проходили с небывалым энтузиазмом.
Генерал-лейтенант Суворов объехал шагом развёрнутый строй всех десяти эскадронов Мариупольского полка, затем вернулся на середину фронта и высоко поднял шпагу:
— Господа офицеры, ко мне!
По этому сигналу командиры взводов и эскадронов, стоявшие перед строем своих подразделений, ринулись к дивизионному своему начальнику, сверкая золотом парадных мундиров.
Надежда тоже хотела пустить Адониса в галоп, но он, ошарашенный шумом и пестротой красок на зелёном поле, пошёл не вперёд, а назад, в шеренгу. Шпоры, шенкеля, повод — ничего не помогало. Тогда, выхватив из ножен саблю, Надежда со злости ударила мерина ею плашмя по крупу. Он вроде бы одумался и неспешным галопом двинулся к генералу. Все офицеры полка, включая Аркадия Суворова, терпеливо ожидали, когда корнет Александров к ним присоединится.
Затем его сиятельство громким голосом отдал свои распоряжения, объяснил последовательность всех сегодняшних эволюций, задачу каждого эскадрона и отпустил офицеров на их места. Теперь Адонис помчался к своему взводу как вихрь.
Раздалась команда: «Повзводно! Левое плечо вперёд, заезжай!» Весь полк плавно повернулся направо. Только серый мерин Надежды остался недвижим. Она снова ударила его саблей плашмя по крупу. На сей раз это возымело обратное действие. Конь снова начал пятиться, брыкаться, крутить своей вислоухой головой. Надежда крикнула старшему унтер-офицеру, чтобы он встал на её место перед взводом, а сама начала борьбу с лошадью. Генерал-лейтенант Суворов и командир второго батальона подполковник князь Щербатов, приблизившись, с интересом наблюдали за этим.
Победа осталась за Адонисом. Как только Надежда чуть-чуть отдала повод, он сделал мощный прыжок вперёд и понёс свою хозяйку через поле на дорогу, ведущую в город.
— Молодой офицер не хочет с нами учиться! — услышала Надежда напоследок насмешливый голос Аркадия Александровича.
Прискакав к эскадронной коновязи, она спрыгнула на землю, бросила повод дежурному солдату. Выхватив у него из руки кнут, она собралась отделать своего боевого друга как следует. Но, увидев, что мерин дрожит всем телом и по бокам у него бегут струйки пота, остановилась. Кто виноват в том, что лошадь из шеренги поставили на офицерское место? Зачем она вообще купила Адониса? И можно ли побить штабс-ротмистра Мальченко за его хохляцкие штучки?..
Вечером того же дня княгиня Любомирская дала бал в честь князя Италийского, графа Рымникского. Туда прибыли все офицеры Мариупольского полка и все окрестное дворянство. Было очень многолюдно и очень шумно. Прелестные польки напропалую кокетничали с мариупольцами, вальсируя по залу. Их мужья и братья сидели в буфете и за карточными столами.
Надежда, как и все одетая в бальную форму, не рискнула выйти в зал, где было много женщин. Она слонялась между буфетом и комнатой с ломберными столами. Здесь её и повстречал генерал Суворов.
— Вы не танцуете, корнет? — Он узнал молодого офицера, который утром не по своей воле покинул учения.
— Нет, ваше сиятельство. — Она вздохнула. — Сегодня у меня плохое настроение.
— Неужели из-за лошади?
— Да. Мой конь опозорил меня перед всеми командирами. Это ужасно.
— Вы придаёте этому значение? — удивился генерал.
— Конечно!
— Напрасно, мой юный друг. Завтра на манёврах все забудут об этом. Случится что-нибудь другое, более интересное. Идёмте к дамам. Будем танцевать!
— О нет, ваше сиятельство! — воскликнула она. — Только не женщины!
В её голосе было столько отчаяния, что Аркадий Суворов расхохотался.
— Ответ, достойный офицера с «Георгием»! Вы не боитесь неприятельских пуль, но боитесь женщин...
— Ещё как, ваше сиятельство! — призналась ему Надежда.
— Всё ясно! — Молодой генерал обнял её за плечи. — Я тоже был таким в шестнадцать лет... Но надо поступать смелее, мой юный друг. Поверьте мне, эти пустоголовые существа не заслуживают наших волнений и переживаний!
— Почему? — Надежда резко отстранилась от князя Италийского. — Вы плохо судите о женщинах. Так нельзя. Я не могу согласиться с вами. Женщины — прекрасны, они...
Она хотела произнести целый панегирик в честь слабого пола, но вовремя остановилась. Суворов смотрел на неё с нескрываемым интересом. Надежда смутилась:
— О женщинах, ваше сиятельство, можно говорить очень много...
— Не надо говорить, корнет. — Он по-дружески взял её за локоть. — Надо действовать. Идёмте в зал. Я помогу вам положить почин в таком серьёзном деле. Я буду вашим ходатаем. Вот увидите — ни одна из них не откажет вам...
В танцах как раз наступил перерыв: музыканты отдыхали. Дамы вернулись на свои места, обмахиваясь веерами. Кавалеры были возле них. Гул голосов заполнил зал вместо музыки. Все видели, как князь Италийский, граф Рымникский, держа за руку корнета Александрова, подвёл его к хозяйке дома, княгине Любомирской.
— Рекомендую вам, княгиня, моего юного друга. Займитесь его воспитанием! — Генерал с улыбкой поклонился красавице и чуть тише добавил: — A la vue de ses fraiches couleurs vous pouvez bien deviner qu ii n’a pas encore perdu sa virginité...
Любомирская усмехнулась и легонько ударила Суворова по обшлагу мундира сложенным веером:
— Вы слишком добры к молодым офицерам, князь. У меня нет ни одного свободного танца. Разве что мазурка, обещанная вам...
— Конечно, моя дорогая. Буду весьма признателен... — Генерал ещё ниже поклонился своей пассии и ушёл из зала.
Надежде мазурка всегда нравилась. Она лихо провела партнёршу через все фигуры этого танца и сама хорошо танцевала.
Опираясь на её крепкую руку, Любомирская изредка поглядывала на молодого кавалера. Было что-то самобытное, непохожее на других в правильных чертах его смуглого лица.
После мазурки Надежда уехала домой. Учения продолжались, и ей нужно было найти какой-то выход с Адонисом. Она собиралась поменяться лошадьми со взводным унтер-офицером. Но ничего этого делать не пришлось. Рано поутру её разбудил денщик подполковника князя Щербатова. Он привёл ей заводную лошадь командира батальона — красивого жеребца по кличке Буян — и сказал, что так распорядились его высокоблагородие до конца манёвров.
Два часа Надежда носилась по полю на чужой лошади с докукинским взводом. Всё получалось у неё самым лучшим образом. Перед завершающей атакой на предполагаемого неприятеля майор Дымчевич отрядил её с рапортом к командиру дивизии. Остановив коня в нескольких шагах от Суворова, Надежда приложила два пальца правой руки к козырьку кивера и сообщила о готовности второго батальона. Генерал, приняв рапорт, повернул свою лошадь боком к лошади корнета. Их колени соприкоснулись. Надежда опять увидела красивое лицо князя Италийского очень близко от себя.
— Как Любомирская? — тихо спросил он.
— Отлично! — сказала Надежда, хотя давно забыла о ней.
— Продолжайте в том же духе, корнет! Вперёд и смелее. Вас ждёт победа. Моя штаб-квартира находится в Дубно в доме пана Мазовецкого. Приезжайте!
— Премного благодарен, ваше сиятельство!
Она снова бросила руку к козырьку и ответила улыбкой на улыбку генерала. В следующую минуту они разъехались в разные стороны. От одного движения шенкеля Буян резво поднялся в галоп, и Надежда примчалась к своему батальону, уже развернувшемуся на эскадронных дистанциях на краю поля.
— Господин майор, его превосходительство даёт «добро»! — крикнула она Дымчевичу и поспешила к третьему взводу.
Трубачи, стоявшие справа от майора, заиграли «поход».
— Господа офицеры, к атаке!
Впервые на больших учениях Надежда заняла место командира взвода: на два корпуса лошади впереди от первой шеренги. Справа перед вторым взводом стоял поручик Сошальский, слева перед четвёртым взводом — корнет Коциевский. Все офицеры одновременно достали из ножен сабли и поставили их рукоятью на правое бедро. До команды начать атаку оставались какие-то секунды. Надежда обернулась. За ней стояла стена конников: чёрные кивера, усатые лица, морды лошадей. Все они подвластны ей и приказу. Сейчас она одна полетит вперёд на красавце Буяне и услышит за собой слитный топот сотен копыт. Это будет прекрасно!
— Эскадро-он! С места прямо марш-марш!
Атака получилась. В их втором батальоне ни один взвод не нарушил равнения, ни один солдат не выскочил из строя. Так, могучим монолитом, составленным из пяти эскадронов, доскакали они до леса. Если бы там и вправду располагался неприятель, то они бы смели его прочь в своём неукротимом порыве.
Генерал-лейтенант Суворов поблагодарил полк за службу и уехал в Дубно. Все мариупольские эскадроны остались в Луцке дожидаться встречи с другим генералом — командиром корпуса Дохтуровым. Этот смотр также прошёл успешно. Теперь следующим событием года, к которому готовились не меньше чем к генеральским смотрам, был выход полка в лагерь, или «на кампаменты».
Что такое «кампаменты», Надежда знала. Шесть — восемь недель в палаточном лагере, лес, поле, река, коновязи на открытом воздухе, каждое утро общий для всех десяти эскадронов развод караула под музыку. Она ничего не имела бы против этой жизни на природе, если бы не штабс-ротмистр Мальченко. После происшествия с Адонисом на смотру у Суворова этот человек стал очень сильно её раздражать. В лагере же придётся видеть его ежедневно, жить с ним бок о бок, в парусиновой палатке по соседству, выполнять его указания, делить с ним трапезу...
Ординарец из штаба доставил корнету Александрову пакет с приказом: завтра выйти на дежурство по полку. Остаток вечера Надежда приводила в порядок полную парадную униформу: после учений кое-где на мундире оторвались пуговицы, на белых чакчирах и на суконной крышке ташки было полно лошадиной шерсти, латунная оковка ножен потускнела.
В двенадцать часов пополудни она, одетая как на парад, встретилась в штабе с прежним дежурным офицером. Они вместе вышли к полковой гауптвахте: столбу с колоколом для вызова караула и повозке с полковой казной, установленной на деревянном помосте. Её охранял пеший часовой с карабином на плече. Офицеры осмотрели печати на денежных ящиках, поздоровались с новым караулом из шести рядовых при одном унтер-офицере, выслушали рапорты всех дежурных по эскадронам и командам, побывали в караульном помещении и карцере, подписали рапорт о наличном составе полка и отправились к полковому командиру.
Приняв рапорт, он как бы между делом сообщил корнету Александрову, что вопрос о его назначении на должность командира взвода днями будет решён, вакансия открывается, но в другом эскадроне — майора Павлищева, и согласен ли корнет на этот переход?
— Так точно, господин полковник! — радостно выпалила она.
— Да, — задумчиво сказал командир, — мне тоже кажется, что хорошему офицеру всё равно, где служить... А с генерал-лейтенантом Суворовым, вероятно, был знаком ваш батюшка?
— Нет.
— Ну тогда кто-нибудь из родственников?
— Никто, ваше высокоблагородие.
Полковник посмотрел на Надежду и прекратил свои расспросы, отпустив нового дежурного офицера восвояси. Воодушевлённая новостью, Надежда всю ночь не смыкала глаз и не давала покоя караулам, до утра пять раз обойдя все посты.
Вместе с приказом о переводе в другой эскадрон ей была выдана и казённо-офицерская лошадь. Точно по мановению волшебной палочки развязался целый узел проблем с Адонисом. Через посредство полкового командира она купила, и очень недорого, строевую лошадь офицера, уходящего в отставку. Это был вороной жеребец Алмаз, чем-то напоминающий Алкида.
Завёлся у неё и денщик. Из четырёх кандидатур, ей предложенных, Надежда выбрала рядового Зануденко. Ему исполнилось тридцать восемь лет, двадцать из которых он провёл в Мариупольском полку, в битве при Аустерлице получил ранение и вскоре после этого был признан негодным к строевой службе. Недолго она смотрела в тёмные глаза гусара и слушала его речь, по большей части состоявшую из отдельных слов и междометий. Таких дураков немало есть во всех полках и эскадронах. Они медлительны, забывчивы, им надо по сто раз объяснять одно и то же. Но это для неё лучше, чем бойкий и сообразительный слуга, слишком многое замечающий за барином.
Так кончилась первая её весна в Мариупольском полку.
Солнечным июньским утром Надежда, сидя верхом на Алмазе, выехала из Березолуп по направлению к деревне Голобы, где находился штаб эскадрона майора Павлищева. За ней на казённо-офицерской лошади ехал Зануденко и вёл в поводу Адониса, нагруженного вьюками. Вьючная лошадь за сто рублей серебром при стандартной цене на неё двадцать — что-то новенькое на конном рынке Малороссии. Но такова плата за новичка, взимаемая Наглостью с Неуверенности.
4. КОМАНДИР ВЗВОДА
Возвратясь к моим товарищам и к моим
любимым занятиям, я чувствую себя
счастливейшим существом в мире!
Дни мои проходят весело и безмятежно.
Встаю всегда с рассветом и тотчас иду гулять
в поле; возвращаюсь перед окончанием
уборки лошадей, то есть к восьми часам утра;
в квартире готова уже моя лошадь под седлом;
я сажусь на неё и еду опять в поле, где учу
взвод свой часа с полтора; после этого уезжаю
в штаб или к эскадронному командиру, где
и остаюсь до вечера.
Мариупольский гусарский полк, как сообщество людей, где ей теперь предстояло обретаться, Надежда открыла для себя не столько на смотрах и манёврах, сколько на офицерских обедах, ужинах и балах, сопровождавших эти военные мероприятия. Наконец-то она увидела всех мариупольцев: тридцать четыре корнета, двадцать поручиков, десять штабс-ротмистров, шесть ротмистров, четырёх майоров, одного подполковника и полковника, съехавшихся в Луцк вместе со своими взводами и эскадронами из окрестных сёл и деревень, где обычно они квартировали. Только эти семьдесят шесть человек и олицетворяли для неё, как и для других офицеров, само понятие «полк».
Ещё раз восхитилась она мудростью и дальновидностью государя, избравшего для её службы 9-ю дивизию генерала Суворова и гусарский полк, где шефом числился в это время Алексей Петрович Мелиссино, настоящий боевой генерал, а не придворный. Слава Богу, не было здесь наследников крупных состояний, которые, швыряя деньги без счёта направо и налево, невольно задевали бы достоинство своих малоимущих товарищей-однополчан. Не было здесь и Голицыных, Салтыковых, Долгоруковых, Апраксиных, Шереметевых, Гагариных, Волконских, Трубецких, Прозоровских и прочих представителей старинной русской аристократии, которые вечными своими претензиями на особую роль и особое место осложняли бы взаимоотношения в полковом обществе. Не было здесь и выскочек гвардейцев, которые, кичась связями при дворе, делали бы молниеносную карьеру.
Здесь чинно, тихо и усердно служило мелкое российское дворянство, малороссийское и польское, не имеющее крестьян. Честные и храбрые люди, но безо всяких амбиций, они начинали службу порой с нижних чинов в этом же полку, по пять-семь лет ходили в корнетах, поручиках, штабс-ротмистрах, жили лишь на жалованье, не имея никакой поддержки от родителей.
Нет, не пили здесь шампанское за обедом, не проигрывали в карты сотни и тысячи рублей, не ездили на арабских лошадях, не шили повседневные мундиры из английского сукна. Просто и скромно, исходя из годового жалованья корнета в двести рублей серебром и поручика в двести тридцать семь рублей, штабс-ротмистра и ротмистра в триста сорок рублей да с прибавлением «столовых» денег, выдаваемых каждому офицеру, здесь строили свою жизнь и не чурались ни удовольствий, ни развлечений, доступных им по средствам и возможностям.