Путь от села Голобы к Дубно по почтовой дороге занял день. В Дубно Надежда приехала вечером и остановилась в трактире пана Добровольского. Утром, по своему обычаю, она отправилась осматривать город. Это было старинное поселение, основанное в XI веке. Больше всего ей понравился замок, высокие стены которого как бы с трёх сторон обтекала река Иква. С запада он был отделён от городских улиц сухим рвом. В XVI — XVII веках его осаждали и крымские татары, и запорожские казаки, но взять ни разу не смогли. С 1792-го по 1793 год здесь пребывала «Тарговицкая конфедерация», временно управлявшая Польшей. Затем он был передан во владение князей Любомирских.
От замка Надежда дошла до большого двухэтажного дома пана Мазовецкого, второго по богатству и знатности здешнего землевладельца после Любомирских. Во дворе теснились экипажи и коляски, сновали военные и чиновники, у парадного входа стоял караул при унтер-офицере и восьми рядовых с ружьями у ноги. Здесь была квартира генерала Суворова и штаб 9-й дивизии, пехотные и кавалерийские полки которой стояли по городам и сёлам на Волыни.
Памятуя о приглашении Аркадия Александровича приезжать к нему в гости, Надежда решила зайти в дом, готовая, впрочем, и к холодному приёму. Мало ли корнетов служит в дивизии, всех их генерал помнить не может. Однако этого не случилось. Камердинер князя Италийского вышел к ней с любезной улыбкой: «Его сиятельство просит вас пожаловать к нему в кабинет».
Взяв шляпу под левую подмышку, она вошла, вытянулась по стойке «смирно», щёлкнула каблуками и отрапортовала:
— Ваше превосходительство! Честь имею явиться. Корнет Александров из Мариупольского гусарского полка по случаю увольнения в отпуск на два месяца...
— Рад видеть вас, корнет! — Суворов, одетый в сюртук и походные рейтузы, поднялся ей навстречу из-за стола. — Что это вы так официально? Мы ведь не на плацу. Можно стоять вольно и говорить спокойно... Как ваши дела? Расскажите мне.
Суворов по-свойски положил юному корнету руку на плечо и повёл его к камину, где стояли два кресла. Голос его звучал ласково, интерес был искренним. Заглянув в лучезарные глаза молодого генерала, Надежда действительно вдруг захотела рассказать ему о перипетиях своей службы, точно он был её старым знакомым. Но рассказать занимательно, чтобы это понравилось.
Она умела рассказывать живо, с иронией и начала с превращения упрямца Адониса из благородной строевой лошади в простую вьючную. Затем коротко и в лучшем свете обрисовала свой взвод, свой эскадрон, майора Павлищева и его семейство. А закончила смешным эпизодом на манёврах после «кампаментов». Тогда второй батальон мариупольцев взаимодействовал с пехотой своей родной дивизии, то есть с Крымским мушкетёрским полком, против первого батальона гусар и Галицкого мушкетёрского полка.
Слушая рассказ корнета об обходном ночном марше-манёвре эскадрона Павлищева, Суворов улыбался. Хохотать он начал при описании геройской атаки павлищевцев на лагерь Галицкого полка с тыла, когда гусары обратили пехоту в паническое бегство и, войдя в раж, ворвались в лагерь, доскакали до кухонь и перевернули там в костры шесть котлов с кашей, сваренной для обеда.
— Признайтесь, корнет, что вы в числе первых ворвались к пехотинцам и нападение на кухни произошло при вашем участии. — Генерал вытер платком слёзы, выступившие от смеха.
— Было дело, ваше сиятельство. — Надежда застенчиво улыбнулась. — Но котлы — это они сами. Мы, офицеры, не сумели удержать рядовых...
— Молодцы гусары! — похвалил Аркадий Александрович. — Пехота просто обмишурилась... Однако, мой юный друг, вы ничего не рассказали мне о княгине Любомирской. Был ли штурм этой крепости?
— Конечно, не было. — Надежда нахмурилась. — Я уехал в Рожище, не попрощавшись с ней.
— А жаль. Она спрашивала о вас. Вы ей понравились.
— Я? — Надежда безмерно удивилась. — Этого не может быть!
— Вы себя недооцениваете. Княгиня сказала мне, что вы отменно танцуете и она хотела бы танцевать с вами снова.
— Боюсь, что это невозможно, ваше сиятельство. Мне пора в дорогу. Я еду в Петербург и только должен у господина Комбурлея взять свою подорожную...
— Нет, мой юный друг, — сказал генерал и позвонил в колокольчик, чтобы камердинер подал им две рюмки шартреза. — Вы никуда не поедете. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.
— Но... Почему? — Надежда даже вскочила с кресла, чуть не выбив поднос с рюмками из рук слуги.
— Потому, дорогой Александров, — князь Италийский выпил ликёр и посмотрел на неё с тёплой, дружеской улыбкой, — что я желаю видеть вас на своём балу, который состоится завтра, на своей охоте послепослезавтра, потом на торжественном обеде офицеров нашей дивизии в честь генерал-лейтенанта Дохтурова в субботу...
— Увольте, ваше сиятельство, — взмолилась Надежда. — Мне надо ехать. В столице у меня важное дело...
— Глупости, корнет. Какие могут быть дела у молоденьких офицеров. Так, ерунда всякая. Наверное, какая-нибудь кузина посулила вам встречу на катке в отсутствие своей матушки. Или красавица в театре уронила для вас свой платок, и вы уже вообразили...
— Мои дела не связаны с женщинами! — перебила она.
— А с кем же тогда?
Генерал Суворов, встав рядом, заглянул ей в глаза. Она вспыхнула как маков цвет и отвернулась. Нет, не могла Надежда выдержать пристального взгляда этого человека. Во-первых, он был сыном её кумира, плоть от плоти его. Во-вторых, он ей нравился как мужчина. В-третьих, она видела, что князь расположен к ней, но сказать ему правду о себе и сыне ей запрещал договор с государем, солгать же язык не поворачивался. Однако князь Италийский, опытный донжуан, истолковал смущение юного гусара по-своему. Он решил, что угадал и у мальчишки есть зазноба в столице, о которой тот не хочет говорить. Но это правильно. Это по-рыцарски, это по-мужски.
— Хорошо, Александров! — Молодой генерал хлопнул её по плечу. — Не будем теперь рассуждать о столь тонких материях. Пойдёмте лучше на псарню и посмотрим гончих, ведь охота — через три дня. Мне привезли наконец Догоняя, кобеля, которого ещё зимой я выкупил у князя Юсупова...
Бал у Суворова открыли полонезом. В первой паре шёл хозяин дома Мазовецкий с княгиней Любомирской, во второй паре — князь Италийский, граф Рымникский с женой Мазовецкого, в третьей паре — житомирский губернатор Комбурлей с дочерью Мазовецкого. За ними следовали по чинам офицеры 9-й дивизии, местные дворяне и чиновники. Играл оркестр Орловского мушкетёрского полка, стоявшего в Дубно. В буфете кавалерам предлагали вино, дамам — прохладительные напитки, свежие и засахаренные фрукты, орехи, марципановые конфеты и пирожные.
Как велел ей генерал, Надежда много танцевала. В общем и шумном движении к ней никто не присматривался, и она чувствовала себя уверенно. Княгиня Любомирская отдала ей четыре танца. Это было на грани приличий, потому что пять — шесть танцев с одним и тем же партнёром вызывали интерес здешнего общества и служили поводом для пересудов. Во время медленного гавота, чтобы хоть немного занять себя и свою партнёршу, Надежда по-польски сказала Любомирской какой-то комплимент.
Княгиня была приятно удивлена этим, и юный гусар удостоился лёгкого и никому не видимого пожатия изящной ручки. После бурной мазурки Любомирская, обмахиваясь веером, удержала корнета около себя и спросила, не может ли он проводить её в зимний сад, потому что в зале стало очень душно.
Зимний сад пана Мазовецкого был великолепен. По решёткам тут вились лозы винограда, на клумбах цвели георгины и астры. Розовые кусты, усыпанные белыми, жёлтыми, алыми бутонами, стояли вдоль дорожек. Настоящим украшением сада являлась беседка — с куполом, окрашенным в нежный палевый цвет, и резными деревянными стенами, хорошо скрывавшими, однако, её внутреннее убранство. По стенам вверх ползли зелёные стебли вьюнка, и голубые его цветы оживляли узор, выточенный на досках. Надежда подпрыгнула, сорвала один цветок и подала его княгине.
— Войдёмте, корнет. — Любомирская указала на беседку.
Надежда окинула взглядом красивое сооружение, поставленное в саду конечно же для тайных свиданий. Заходить туда вместе с очаровательной полькой ей было опасно. Княгиня Любомирская — не девушка Аннет с улицы Роз в городе Вильно. При нескромном поведении её, схватив за шиворот, отсюда не выкинешь. А в том, что поведение будет нескромным, она не сомневалась. О связи Любомирской с генералом Суворовым, а до него с другими офицерами тут болтали все, кому не лень. Суть этой женщины Надежда для себя давно определила.
«Шлюха, — зло думала она про Любомирскую, — но не по образу действий, а по образу мыслей. Не деньги ей нужны от мужчин, но другое. Вера в свою неотразимость, вечная жажда успеха, приступы сладострастия. Этакая царица Клеопатра, которая решила присоединить к своей коллекции ещё одного беззаботного мотылька — корнета Александрова...»
— Позвольте, княгиня, мне остаться здесь. — Надежда учтиво поклонилась прекрасной даме.
— Но я этого желаю! — капризно надула губы Любомирская.
— Нет, ваше сиятельство.
— Отчего так строго, мой мальчик? Разве вы не хотите побыть со мной наедине? — Она поставила ногу сразу на вторую ступеньку лестницы, ведущей в беседку, и платье, соскользнув с ноги, обнажило бальную туфельку и ленты от неё, туго обхватывающие икру в бежевом чулке из шёлка.
Надежда склонилась перед своей собеседницей ещё ниже, желая скрыть насмешливый блеск глаз:
— Tous ont droit au l’amour... Si, je le sais. Mais je ne veux servir de jouet a personne. Tout est la.
— A vrai dire, mon garcon. — Любомирская ласково ей улыбнулась. — Il c’у a pas шоуеп d’y eshapper. Pour le moment je vous propose prend part a mon jeu préfé. Je voudrais bien...
— Non. Ca ne me convient pas, — перебила Надежда. — J’ai une fiancée. C’est une jolie fille de seize ans. Et je suis un fiance tres fidele.
— C’est bien dommage, — вздохнула княгиня.
— Pourquoi? — спросила Надежда.
— Vous etes trop jeune pour vous marier. Vous n’avez pas d’experience.
— Je ne suis pas tout a fair d’accord avec vous sur ce point. Mais ne vous offensez pas. Vous etes belle et ne voulais pas vous vexer.
Любомирская всё ещё стояла на ступеньках у входа в беседку и смотрела сверху на молодого офицера. Непонятная ей гордость была в его поступке. Но ей всегда нравились такие люди: независимые, внешне очень сдержанные и как бы закрытые для окружающих. Своими пальцами, унизанными перстнями, княгиня взяла корнета за подбородок и повернула его лицо к себе:
— А вы — странный.
— Увы! — Надежда пожала плечами и протянула ей руку, предлагая таким образом сойти вниз.
Любомирская оперлась на неё и шагнула на садовую дорожку, но руку корнета не отпустила, наоборот — крепко взяла его за локоть.
Так они вернулись в танцевальный зал. Здесь их увидел Суворов. Исподтишка он подмигнул Надежде и показал большой палец. Но это не порадовало её. Церемонно раскланявшись с княгиней, она покинула дом Мазовецкого и уехала в свой трактир.
Стеклянные двери, ведущие прямо с улицы в зал, ей открыла дочь трактирщика, молодая панна Добровольская.
— Я давно жду вас ужинать, — сказала она. — У нас сегодня никого нет. Пойдёмте ко мне в горницу...
Надежда увидела, что слуга несёт за ними поднос с тарелками. Там был белый хлеб, жареные рябчики, яблоки, варенье, полбутылки малаги. В комнате она, как галантный кавалер, подставила Добровольской стул, разлила по бокалам вино.
— За вас, господин корнет, — сказала девушка, улыбаясь.
«С ума они, что ли, посходили? — про себя удивилась Надежда. — О женщины, кто вас разберёт...»
Надежда выполнила все просьбы генерала Суворова. Она танцевала на его балу. Она объяснилась с его любовницей, одержимой страстью к мужчинам. Она была два дня на его охоте и скакала вместе с ним и другими его гостями вслед за гончими по кочкам и буеракам, чтоб подстрелить несчастного зайца. Она присутствовала на торжественном обеде, данном по инициативе князя Италийского офицерами штаба 9-й дивизии в честь генерала Дохтурова. Хотя губернатор Комбурлей, как и другие часто замечавший юного корнета рядом с Аркадием Александровичем, давно выписал ей подорожную до Санкт-Петербурга и выдал деньги на прогоны. Теперь она пришла проститься со своим любимым командиром.
Князь Италийский, граф Рымникский был весел, как всегда.
— Корнет, я хочу сделать вам одно предложение, — сказал он.
— Какое, ваше сиятельство?
— Переходите ко мне в штаб дивизии.
— Нет, ваше сиятельство. Я люблю строевую службу.
— Подумайте, Александров. Сидеть корнетом во взводных вы будете битых пять лет, служа без протекции. А у меня через год-два станете поручиком. Ну и далее — без промедлений...
Одним из своих больших недостатков Надежда считала чрезмерное честолюбие. Получив из рук императора первый офицерский чин, она теперь мечтала о втором. Но говорила себе, что мало имеет опыта и знаний и надо ей ещё послужить года три, не менее, чтоб стать поручиком. Аркадий Александрович задел живую струнку, нарисовав перспективу притягательную, и она верила ему: так все и будет.
Но ей никак нельзя было оставаться у Суворова. В череде пышных увеселений в городе Дубно Надежда чувствовала, что её отношения с молодым генералом стремительно приближаются к роковой черте. Знаток женской красоты и женщин, он уже не раз смотрел на неё слишком пристально, и в этих его взглядах ей чудился немой вопрос. Ответ на лестное приглашение был предопределён. Только от этого ей почему-то стало очень грустно.
— Не хочу притворяться, ваше сиятельство, — ответила она. — Ваши слова верны. Однако посудите, что ждёт меня у вас в штабе. По малости чина моего и по молодости лет буду я у всех на побегушках. А во взводе я сам себе голова и знаю, за что отвечать.
— Значит, в штаб не пойдёте?
— Нет.
Суворов подошёл к ней, и на лице его она увидела неподдельное сожаление.
— Как знаете, корнет. Но вы мне приглянулись. Хотя о ваших странностях тут говорят немало.
— Что делать, ваше сиятельство, — спокойно ответила она. — Пусть говорят...
— Мой великий отец также подбирал себе людей неординарных, и все смеялись над ним, — вдруг сказал молодой генерал. — Взять хотя бы того же Ставракова. Сейчас, говорят, он вышел в полковники. Или адъютанта моего отца капитана Тищенко. Они ему служили верой и правдой, он мог на них положиться... Как мало, в сущности, осталось в наше время по-настоящему преданных людей...
— Да, ваше сиятельство, — подтвердила она.
— Ладно. — Он согнал с лица печальную усмешку. — Езжайте в отпуск. Может, потом и передумаете. А пока вот мой подарок...
Суворов шагнул к подставке, где стояли его чубуки, выбрал из них самый дорогой и красивый — с янтарём — и протянул ей.
Надежда сказала, что не курит. Молодой генерал лишь потрепал её по плечу: «Зато теперь научитесь. Что за офицер без трубки!» — и так, с чубуком в руках, проводил юного гусара до дверей кабинета.
Потом она действительно научилась курить, ибо замечание князя Италийского, графа Рымникского было совершенно справедливым, в эскадроне майора Павлищева курили все. Но его трубку она никогда не трогала, хранила как память. В её офицерской коллекции было несколько трубок: из пенки, корня вереска, вишни, груши, можжевельника, потому что одну трубку нельзя курить чаще двух раз в день. Табак для курения Надежда покупала наиболее мягкий и душистый.