Не имела она намерения убивать обер-офицерского сына или калечить его. Хотела лишь остудить некстати вспыхиувшую страсть. Но, кажется, не рассчитала силы удара. Казак, закрыв лицо руками, раскачивался из стороны в сторону и стонал. Между пальцами у него проступала кровь.
— Зачем... — ныл он, — зачем ты сделала это? Сама в саду встречала, сама разговоры разговаривала. Разве не люб я тебе? Скажи, не люб?!
— Добрый ты малый. — Она, поднявшись с земли, завязывала снова платок на шее. — Но не нужно мне это. Не затем из дома ушла.
— Врёшь! Все врёшь...
— Ты, Филипп, глуп как пробка. Стоит ли ради этакого удовольствия скакать тридцать вёрст всю ночь? Козлов-то и в Сарапуле предостаточно. Только пальцем помани...
— Не верю тебе! — Он отнял ладонь ото лба. — Баба ты молодая, собою ладная. Чего только хочешь, не знаю...
— Вот именно. Баба. А я хочу быть человеком.
— Эко выдумала!
Дьяконов тоже поднялся на ноги, стал приводить в порядок свою униформу. На лбу у него темнела большая ссадина, из неё сочилась кровь.
— Что делать мне? — бормотал он. — Что сотнику сказать?..
— Скажешь, что упал с лошади.
— Засмеют казаки.
— Посмеются да перестанут. Но ко мне больше не подходи. В следующий раз заколю, как борова.
Взяв свою строевую шапку, Надежда свистнула. Алкид, верный конь, побежал к ней с луга, куда ушёл во время их борьбы. Рыжий мерин Дьяконова остался там траву есть. Она набрала повод, вставила ногу в стремя, поднялась в седло.
— Ты хоть лошадь мне поймай, — попросил молодой казак.
— Строевых лошадей, господин Дьяконов, особо дрессировать надо, — наставительно сказала Надежда и пустила Алкида рысью.
— Эй, ты куда? — крикнул ей урядник.
— Поступать на военную службу! — Она по-офицерски приложила два пальца правой руки к строевой шапке. — Честь имею...
Бревенчатые избы Семишек показались за поворотом. Надежда невольно сдержала бег своего коня. Разгорячённое лицо Дьяконова возникло в её памяти, и запоздалый страх шевельнулся в душе. Полчаса назад она находилась на краю гибели, в этом надо было себе признаться. Её великое приключение едва не кончилось очень банально, даже не успев толком начаться. Усилием воли подавила она дрожь в пальцах, склонилась к шее Алкида, чёрной его гривой вытерла слёзы. Он повернул к ней голову, сверкнул лиловым глазом.
— Ах, Алкидушка! Единственный ты мой друг! — вздохнула она.
Плоды долгожданной свободы имели горький вкус. Однако Надежде следовало приготовиться к новому её явлению — встрече с командиром казачьего полка майором Степаном Фёдоровичем Балабиным. Чернобородый казак, встретившийся ей на деревенской улице, ответил на её приветствие и указал избу, где остановился командир полка. Надежда заехала во двор, привязала Алкида к забору. В сенях она, помедлив минуту, сняла шапку, истово перекрестилась: «Святый Боже, Святый Всемогущий, Святый Бессмертный, помилуй нас!..» — и открыла дверь в горницу.
Майор Балабин как раз собирался завтракать. Все девять офицеров его полка уже расселись за столом вокруг двух больших сковородок с яичницей-глазуньей. Люди это были почтенные, бывалые, в большинстве — от сорока лет и старше, своих солдат хорошо знающие. Появление юного казака, никому из них не известного, вызвало эффект разорвавшейся бомбы. В полной растерянности смотрели они на Надежду и не могли сказать ни слова. Наконец майор нарушил молчание:
— Которой ты сотни?
— Пока никакой, ваше высокоблагородие, — ответила Надежда. — Но желал бы причислиться к любой, на какую укажете.
— Так ты не из моего полка! — с облегчением воскликнул Балабин. — Но зачем здесь? Как попал в Семишки? Кто ты таков?
— Я — дворянский сын, — начала рассказывать свою давно затверждённую легенду Надежда. — Мечтаю поступить на военную службу. Но престарелые родители мои боятся этого и не отпускают меня. Тайком я ушёл из дома. С вашими казаками хочу добраться до регулярных войск и там записаться в полк...
Офицеры, выслушав этот монолог, заговорили между собой:
— Сразу видно — он не из наших...
— Где только униформ взял?
— Может статься, купил.
— Скажи прямо, Осип Евстафьевич, что твои все вещи ему и продали...
— У тебя, Гаврила Ефремович, завсегда пятая сотня кругом виновата. Знать я этого молодца не знаю!
— А лошадь у него тоже донская? Давеча из заводного табуна два мерина утекли. Одного доселе не споймали...
Надежда возразила:
— Нет, лошадь у меня своя. Черкесский жеребец по кличке Алкид. От роду ему девять лет.
Балабин смотрел на неё задумчиво. Эта ситуация была ему знакома. Его собственный отец протопоп Феодор вовсе не желал, чтобы младший сын пошёл по военной части, а намеревался отправить его учиться в духовную семинарию. Однако в семнадцать лет Степан ушёл из отцовского дома и записался казаком в полк генерала Иловайского. Не сразу примирился грозный протопоп с его самовольством. Лишь через семь лет простил, когда посватался Степан к дочери его старинного друга по Донской епархии священника отца Василия.
— Дворянский сын, говоришь... — Майор недоверчиво оглядел Надежду. — А как зовут тебя?
— Александр Васильев сын Су... Соколов! — Надежда назвалась именем своего кумира и чуть было не спутала фамилию.
— Доказательства есть?
— Нет, ваше высокоблагородие! Но даю слово дворянина...
Что-то настораживало Балабина в облике пришельца, а что — он сам понять не мог. Парень держался уверенно, говорил складно, смотрел прямо в глаза. Но было, было нечто неуловимое в изгибе его руки, опирающейся на эфес сабли, в повороте шеи, в движении плеч, когда он пожал ими, говоря, что доказательств у него нет.
Надежда не сводила глаз с широкого лица Степана Фёдоровича Балабина и понимала его колебания. Сейчас он должен был принять нелёгкое решение: или выгнать пришельца прочь, или оставить его в своём полку. Для собственного успокоения Балабин желал бы получить какой-нибудь весомый аргумент. Если она придумает его сейчас, то майор станет её спасителем, если же нет, то...
— Вот сабля моего отца, — вдруг сказала Надежда и вынула из ножен широкий клинок, подала его донскому казаку эфесом вперёд. — Я взял её, уходя из дома, чтобы продолжить семейную традицию. Батюшка мой служил ротмистром в Полтавском легкоконном полку. На этой сабле — кровь османов!
Балабин взялся за рукоять, осмотрел позолоченный офицерский эфес, обвитый потемневшим от времени золотым же темляком, провёл пальцем по острию дорогого булатного клинка.
— Стало быть, ты — потомственный кавалерист?
— Так точно, ваше высокоблагородие!
— Ладно. Думаю, старый отец твой благодарен мне будет, что я не прогнал тебя, не бросил посреди дороги такого неоперившегося юнца. В походе ехать тебе при первой сотне, квартировать и обедать у меня. Смотреть за тобою станет мой вестовой Щегров...
Как на крыльях полетела Надежда из горницы во двор к Алкиду: расседлать его хоть на час после долгого пути, напоить, задать овса из походной саквы, поцеловать в ушко, прошептать: «Алкидушка, дело сделано!» Вскоре на крыльцо вышел Щегров:
— Куда это вы, барчук, подевалися? Хозяин приглашает вас завтракать. Пожалуйте к столу откушать казачьей пищи!
Теперь больше всего на свете она боялась встречи с урядником Дьяконовым и знала, что такая встреча может произойти в любую минуту. Он был в третьей сотне. Лишь тридцать рядов всадников, ехавших в колонне «справа по три», отделяло третью сотню от первой, где находилась теперь Надежда. Правда, отворив с именем Божьим дверь в командирскую горницу, она сразу перешагнула черту, отделившую её от молодого казака. Дворянский сын Александр Васильевич Соколов отныне проводил своё время в обществе офицеров Донского полка, а Дьяконов числился в нижних чинах, и путь к майорской квартире был ему заказан. Но ведь на службе бывают разные надобности, и она внутренне была готова столкнуться с ним лицом к лицу у походного костра, на конском водопое, во время марша.
Свой охотничий нож Надежда, как амулет, повесила под рубашку. Она засыпала, сжав его в руке, и при каждой утренней молитве благодарила Господа Бога, что ещё одна её ночь в казачьем стане прошла спокойно и дорога к регулярной армии стала на целые сутки короче.
А с Дьяконовым увиделась она на пятый день похода. Он ехал мрачный, с перевязанной головой. Посмотрел на неё долгим взглядом, но не произнёс ни слова. Она была не одна, а с майором Балабиным. Степан Фёдорович, видя, что «камский найдёныш» — так назвали Надежду офицеры — ловок в седле и лошадь у него хорошая, произвёл дворянского сына Александра Васильевича в свои адъютанты, и она стала сопровождать командира повсюду, ездить с его поручениями.
Однако покоя ей не было до самого конца похода, пока полк в середине октября 1806 года не прибыл на Дон. Здесь казакам устроили трёхдневный смотр, а затем отпустили по домам отдыхать от трудов воинских. Взобравшись на высокий холм, Надежда наблюдала, как донцы разъезжаются в широкой степи по тропинкам и дорогам в разные стороны.
Уезжал и Дьяконов. Его вьючная лошадь шла с пустыми перемётными сумами. Трёхлетняя патрульная служба в Вятской губернии оказалась совсем не прибыльной для казаков. В бедных татарских и черемисских деревнях разжиться им было нечем. Добро, изъятое в разбойничьих шайках, прятавшихся по лесам, попадало в основном к командирам. Всего-то в прибыток взял урядник несколько монист с золотыми и серебряными монетками для жены да персидский ковёр в полторы сажени длиной.
Так, налегке, и завернул он к майорскому шатру, ещё издалека увидев Надежду. Она возвращалась пешком с охоты в степи. За плечами у неё висело лёгкое винтовальное ружьё, на ягдташе — добыча этого дня: два крупных вальдшнепа. Они остановились в трёх шагах друг от друга. Дьяконов снял картуз и поклонился:
— Каково дневали, Надежда Андреевна?
Она опустила руку на приклад ружья, хотя и незаряженного:
— Что тебе надо, Филипп?
— Попрощаться хотел. В станицу свою уезжаю. Когда-то теперь свидимся...
— Никогда! — отрубила она.
— Отчего же, сударыня? — Он посмотрел в сторону. — Вы теперь вроде как на казачьей службе, при майоре разъезжаете...
— Сегодня — на казачьей, завтра — на другой. Вперёд не загадываю. Всё в руце Божьей.
— Знамо дело. Правды не скажете.
— Зачем она тебе?
— Да как будто и незачем.
— Ну и ступай себе с Богом.
— Ладно, сударыня, не бойтесь. Никому про вас не скажу. В полку не болтал и далее молчать буду.
— Что в полку не болтал — спасибо. О дальнейшем не думаю. Россия велика, авось никогда не встретимся.
— Вижу, у вас все наперёд расписано... — Дьяконов стал надевать картуз. — Тогда прощевайте. Не поминайте лихом, коли чего не так было...
— Прощай, казак донской!
Дьяконов поехал шагом по просёлочной дороге. Надежда смотрела ему вслед. У неё действительно было всё теперь расписано. Майор Балабин пригласил дворянского сына пожить у него в семье в станице Раздорской и ждать его нового назначения в другой казачий полк — а именно Атаманский, которое уже намечено генералом Платовым. Вместе с атаманцами, назначенными в состав армии в Пруссии, Надежда могла дойти до западной границы России.
Дьяконов ничего об этом не знал. Разные мысли бродили в его голове. Больше всего вспоминался город Сарапул, сад при доме городничего и его стройная кареглазая дочь. Ни о чём не жалел обер-офицерский сын, но, сняв картуз, возвёл очи к небу и зачем-то ещё перекрестился троекратно:
— Ведьма она. Ей-богу, ведьма...
Происшествие в России. Ч. 1