Аккадская империя, просуществовавшая примерно полтора века, в конце концов пала жертвой страшного бедствия, подобные которому и в дальнейшем – приблизительно три с половиной тысячи лет – то и дело приводили к жестокому посрамлению азиатских и европейских цивилизаций. Это бедствие олицетворяли кочевники, чьи воинственные дикие племена стремились обогатиться за счет оседлых соседей. В результате вторжения иноземцев Аккадская империя превратилась в клубок воевавших между собой государств.
Аккадская империя пала под натиском гутиан, но тех одолел Утухенгаль, правитель Урука, города, где зародилось письмо. Утухенгаля, в свою очередь, сверг Ур-Намму, который, уподобившись Нарам-Сину, заявил, что верховная власть ему ниспослана богами. Ур-Намму основал так называемую Третью империю Ура, просуществовавшую приблизительно от 100 до 150 лет.
В те времена шумерский язык стал исчезать даже как разговорный, а вот в Аккаде он сделался письменным языком Третьей империи Ура, где начали использовать для письма, по существу, мертвый язык, которым владела лишь образованная элита. Такая же судьба тремя тысячелетиями позднее постигла латынь, которая везде, где использовалась, уступила место национальному языку, оставшись лишь языком науки и католического богослужения.
К началу второго тысячелетия письменный язык развился до такой степени, что стал использоваться для военных распоряжений, для строительных и других гражданских проектов, а также для изложения законов империи, которые наносились на глиняные таблички и рассылались по городам и другим поселениям. В те времена законы являлись обоюдоострым оружием: с одной стороны, они доводились до сведения народа и могли этим народом использоваться, а с другой стороны, предоставляли власть тем, кто умел читать и писать. Какой бы эффект ни оказывали законы на баланс власти в обществе, в империи они играли немаловажную роль щита и меча. Первые таблички с законами появились во время правления Ур-Намму, за три века до «публикации» более известного свода законов вавилонского царя Хаммурапи. Законы касались различных сторон общественной жизни. В частности, среди них имелся такой: «Человек, лишивший невинности чужую рабыню, обязан заплатить пять шекелей серебром».
Месопотамские города-государства отождествлялись с их божествами, а храмы, в них возведенные, являлись своеобразным выражением экономической мощи города. Царь служил посредником между городом и его божеством, а царский дворец находился рядом с городским храмом. Дворец и храм осуществляли основные функции в городе: контролировали производство и распределение продовольствия. Свободные крестьяне производили зерно и другие продукты питания для собственных нужд, а излишки сбывали на стороне. Но в Месопотамии, с ее жарким и сухим климатом, для успешного выращивания культурных растений требовалось искусственное орошение земельных участков, и поддержание в порядке ирригационных сооружений также контролировали храм и дворец.
Для обеспечения населения продовольствием власти следили за надлежащим функционированием помещений для обмолота зерна. А вот кто именно трудился на ирригационных сооружениях и в помещениях, где складировали урожай зерновых, – рабы или свободные люди – доподлинно неизвестно. Зато на основании текстов большого числа дошедших до нас табличек можно с уверенностью утверждать, что храм и дворец кормили и контролировали огромную по количеству рабочую силу. Можно добавить, что помещения для обмолота зерна служили обменными пунктами, в которых часть выращенного крестьянами зерна передавалась в пользу городских служащих, а также местом, где крестьяне-арендаторы расплачивались зерном со своими хозяевами.
Многие тексты табличек, дошедших до нашего времени, посвящены распределению продовольствия среди населения. Ежемесячно мужчинам выдавали по 60 литров зерна, а женщинам – по 30 литров. В больших городах устраивались зернохранилища с запасом зерна на шесть месяцев. В некоторых табличках рассказывается о производительности труда. Так, в одной из них говорится о мере затрат труда тридцати семи женщин, занимавшихся обмолотом зерна. В год эта мера составила 13 320 рабочих дней. В других табличках рассказывается об обширных работах, производившихся примерно 3600 военнопленными в горной стране Сабум (вероятнее всего, имеется в виду местность в горах Западного Ирана). В чем заключалась эта работа, в табличках не говорится, но можно предположить, что речь идет о труде в каменоломне, поскольку в тексте повествуется, что использовались молотки, и сетуется на низкую производительность труда.
Для строительства и ухода за оросительными системами и сельскохозяйственными постройками, а также для организации общественных работ и военных мероприятий требовались предписания, циркуляры и другого вида документация, в частности, по учету выполненных работ. Всей этой документацией занимались писцы. Но они не просто выполняли технические действия, а, используя свои знания и жизненный опыт, доводили их до известного совершенства, что, несомненно, способствовало развитию общества. Американский лингвист Игнац Гельб пишет: «Письмо существует только в цивилизации, а цивилизация не может существовать без письма».
Работа писца открывала дорогу к богатству и власти, и писцами становились немногие – чаще всего, сыновья писцов. В Шумере писцы назывались dub-sar, школа писцов – é-dub-ba, а ученики этой школы – dumu-é-dub-ba. В сороковых годах двадцатого века шумеролог Сэмюел Ной Крамер составил из известных ему фрагментов рассказ о некоем шумерском школьнике.
Школьник рассказывает о том, чем занимался в школе. Сначала – письмом, заполняя глиняные таблички. После урока завтракал, а потом снова упражнялся в письме. Возвратившись домой, школьник читал свою работу отцу. На следующий день, захватив с собой завтрак, приготовленный матерью, он опять направился в школу. На сей раз ему сделали в школе несколько замечаний. В другой раз ему еще больше не повезло: за неряшливое письмо последовало наказание палкой. Возвратившись домой в тот день, школьник предложил своему отцу пригласить учителя в гости. Когда учитель пришел, приняв приглашение, отец школьника предложил гостю сесть во главе стола и принялся его потчевать – не только едой, но и россыпью благодарностей, отмечая несомненные заслуги учителя, который, не щадя своих сил, передает секреты письма нерадивым ученикам. За благодарностями последовали подарки. Учитель, в свою очередь, сообщил хозяину дома, что его сын хорошо успевает в школе и из него обязательно выйдет толк.
Школьники начинали учиться письму с написания простых символов и постепенно переходили к написанию сложных слов. Постигнув начала грамоты, они составляли списки однородных понятий (к примеру, перечисляли знакомые им названия животных или растений), а на более поздней стадии обучения сочиняли рассказы. Кроме письма, школьники учились считать (осваивая шумерскую шестидесятиричную числовую систему), а также изучали астрономию и искусство прорицания. Одним из наглядных школьных пособий в Месопотамии была ba – изготовленная из глины печень овцы, предмет, необходимый на уроках гепатоскопии (предсказания будущего по печени только что освежеванного животного).
Доведись Джорджу Оруэллу и Клоду Леви-Стросу родиться в Месопотамии или в Древнем Египте, они бы даже не смели надеяться на то, что все люди хотя бы в будущем обретут гражданские права и политические свободы – ведь и сложная клинопись, и иероглифическое письмо позволяли немногим, освоившим эти премудрости, подчинять себе огромную массу неграмотного народа.
Однако стоит напомнить, что в середине второго тысячелетия семитские рудокопы, трудившиеся на западе Синайского полуострова, проникшись благоговением к египетскому «магическому» письму, сумели извлечь из него основу для массовой грамотности, которая, когда пришло время, умерила власть правителей над народом.
Глава вторая
Алфавит демократии
Финикияне, прибывшие в Элладу, поселились в этой земле и принесли эллинам много наук и искусств, и, между прочим, письменность, ранее, как я думаю, неизвестную эллинам.
Археолога, подобного Флиндерсу Питри (Петри), ныне не отыскать. На его воспитание и развитие оказали большое влияние предки, вращавшиеся в мире эксцентричных британских изобретателей, миссионеров и искателей приключений, разъезжавших по всему свету.
Его дедом был мореплаватель Мэтью Флиндерс, исследовавший Австралию и ее прибрежные воды, в частности, Большой Барьерный риф и залив Карпентария. Мэтью Флиндерс также писал трактаты по магнетизму и изобрел приспособление для учета влияния железного корпуса корабля на отклонение стрелки компаса. Его имя хорошо известно в Австралии. В его честь названы поселения, улицы и даже остров, река и горный хребет. Каждый год немалое число австралийцев отправляется в Англию, чтобы посетить город, где Мэтью Флиндерс родился, – Доннингтон в Линкольншире.
За дочерью Мэтью Флиндерса, Анной, ухаживал Уильям Питри, неудачник-изобретатель в области магнетизма и электричества. Чтобы жениться, ему требовался постоянный приличный заработок, и в 1851 году Уильям Питри поступил на химическую фабрику. Третьего июня 1853 года в его семье родился Уильям Мэтью Флиндерс Питри.
Молодой Уилли, как его звали, уже в раннем возрасте проявил интерес к наукам и, когда ему было девять, осилил многостраничный труд своего отца, посвященный изысканиям в области химии. Но больше всего Уилли интересовался коллекцией минералов и ископаемых, собранной матерью.
Когда Уилли был школьником, ему не повезло с гувернанткой. Та грубо с ним обращалась и навредила его здоровью. По рекомендации врача Уилли перестал ходить в школу. Систематического образования он так и не получил, но свой умственный багаж все же кардинально пополнил, познакомившись с Н. Т. Райли, владельцем местного антикварного магазина. Райли, хотя и был самоучкой, обладал значительными познаниями, в частности, в области нумизматики, и привил Уилли любовь к этой дисциплине.
Одним из постоянных посетителей лавки Райли являлся служивший в Британском музее куратор Отдела монет и медалей. В возрасте двадцати одного года Уильям Питри получил постоянный пропуск в Британский музей, ставший для него источником новых знаний. Там Питри заинтересовали прежде всего экспонировавшиеся археологические находки и материалы о них. В конце концов однажды он пришел к мысли, что картографические данные о кромлехах, доисторических сооружениях, состоящих из огромных каменных глыб, оставляют желать много лучшего. После этого Питри в научных целях посетил несколько кромлехов, в том числе самый известный из них – Стоунхендж.
В дальнейшем Уильям Питри заинтересовался историей египетских пирамид. Этот интерес был вызван не только работой в Британском музее, но и сочинением Пьяцци Смита «Наше наследие в Великой пирамиде». Смит утверждал, что раз, в соответствии со Священным Писанием, наш мир создан в 4004 году, египтяне просто не имели возможности набраться необходимого опыта, чтобы возвести пирамиды в третьем тысячелетии до Рождества Христова. Смит считал, что пирамиды – творение Божественных сил, и подкреплял свое суждение, в частности, доказательством, что отношение удвоенного основания пирамиды к ее высоте равно священному числу «пи» (3,14). Питри начал переписываться со Смитом и даже написал несколько научных статей в поддержку его гипотезы.
В скором времени Уильям Питри все-таки усомнился в правоте Смита и, чтобы узнать правду о пирамидах, в 1880 году приехал в Александрию. Питри посвятил египтологии много лет и стал одним из выдающихся египтологов.
Попутно Питри проводил археологические исследования в Леванте и на Среднем Востоке, а в феврале 1905 года он вместе с женой приехал в Серабит-эль-Хадим, город, расположенный, как мы уже дважды упоминали, на западе Синайского полуострова. Там до него всего полвека назад некими англичанами еще эксплуатировались старые бирюзовые рудники. В Серабит-эль-Хадиме Уильям Питри сделал свое наиболее значительное открытие.
В рудниках он нашел большое количество названий и записей, вырезанных на камне. Большинство обнаруженных записей относилось примерно к 1500 году до нашей эры и было выполнено иероглифическим и иератическим письмом, по всей вероятности, египетскими надсмотрщиками, следившими за иноземными рабочими-семитами.
А вот жене Уильяма Анне удалось найти более примитивные, но, с научной точки зрения, более интересные записи. При изучении этих записей оказалось, что в них использовано всего около тридцати символов, в то время как в иероглифическом и иератическом письме использовалось около тысячи символов. К тому же своим начертанием эти символы не походили ни на иероглифическое, ни на иератическое письмо. В найденных Анной записях обнаружилась и другая особенность: их текст был написан слева направо, а не справа налево, что характерно для иероглифического и иератического письма, да и для более поздних – финикийского и еврейского.
Изучив эти записи, Уильям Питри датировал их 1400 годом до нашей эры и сделал вывод, что в них использован алфавит, опередивший примерно на пятьсот лет появление самого раннего из доселе известных – финикийского. Питри был египтологом, не обладал широкими лингвистическими познаниями и потому своему открытию не придал существенного значения. Хотя он и сделал правильный вывод, определив, что обнаруженный алфавит намного старше финикийского, он не понял, что открыл самый первый алфавит в истории человечества. Семью годами позднее Уильям Питри написал труд «Возникновение алфавита», в котором рассказывал, что жителям Северной Сирии каким-то образом удалось собрать различные символы, употреблявшиеся в письме обитателями Леванта, и сконструировать из этих символов алфавит. Однако в своем труде Уильям Питри даже не упомянул об открытии, сделанном в Серабит-эль-Хадиме. Это Алан Гардинер, другой египтолог, установил, что Питри открыл самый ранний алфавит в истории человечества.
Лингвистам давно известно о том, что латинский шрифт, ныне повсеместно применяющийся на Западе, заимствован из греческого письма, которое, равно как и еврейское, произошло от финикийского алфавита.
Родство перечисленных шрифтов представляется несомненным: слово «алфавит» произошло от названий альфы и беты, двух первых букв финикийского, еврейского, греческого и латинского шрифтов. Кроме того, представление звуков, именование букв и их алфавитный порядок во всех этих шрифтах приблизительно одинаковы. По этой причине оказывается возможным озвучить «мертвый» язык, если он сопровождается алфавитным письмом.
Все упомянутые алфавиты содержат от 22 до 30 букв и приблизительно одинаковые фонемы – самостоятельные звуки человеческой речи. Гардинер первым пришел к мысли о том, что в Серабит-эль-Хадиме Питри открыл самый ранний в истории человечества алфавит. Гардинер назвал его «протосемитическим».
В конце жизни Уильям Питри, видимо, вспомнив о своих эксцентричных предках, совершил своеобразный поступок. Когда в 1942 году в Иерусалиме он заболел малярией и почувствовал приближение последнего часа, то попросил врачей передать его голову в Королевский хирургический колледж для научных исследований. Врачи, понимая всю важность открытий Питри и надеясь, что изучение его мозга поможет медицинской науке постичь природу разума гения, согласились. Однако военное время помешало отправить мозговой череп Питри в Британию, и только в 1945 году пожелание знаменитого египтолога было исполнено. Но в Королевском хирургическом обществе череп Питри, по нерадивости, засунули на дальнюю полку, обнаружили только в семидесятые годы, но к тому времени изучение мозга великих людей стало считаться напрасным делом.
На основании археологических и лингвистических данных многие исследователи считают, что образованию протосемитического алфавита, открытого Питри в Серабит-эль-Хадиме, способствовало иератическое или иероглифическое письмо. Точное место происхождения протосемитического алфавита ученые не выяснят никогда, и поэтому приходится удовлетворяться предположением, что алфавит этот составили семиты, трудившиеся на египетских рудниках на западе Синайского полуострова. Однако на самом ли деле первый в истории человечества алфавит появился именно там? Уже после того как Питри занимался своими исследованиями в Серабит-эль-Хадиме, другие археологи обнаружили в нескольких местах Палестины примитивные надписи, похоже, выполненные на основе алфавита, который, возможно, на одно-два столетия старше выявленного Уильямом Питри. А сравнительно недавно американские исследователи нашли протосемитические надписи в Вади-эль-Холе на Ниле, в сотнях миль южнее Серабит-эль-Хадима. Американцы предположили, что изобрести алфавит могли египтяне, чтобы облегчить себе общение с рабами-семитами.