— Кажется, из этого можно сделать отличную статью, — толкнув мне папку, сказал Макдэниэлс. — Скажи мне, что думаешь. Из Лондона привезли одну очень интересную находку...
— Чушь, — сказал я. — Такое каждый день происходит.
— Прошу тебя. — Его бледное лицо снова повернулось к лежащей перед ним газете.
— Ну...
Я протянул руку и лениво открыл папку. Деньги лишними не бывают, а мне этой ночью все равно было нечего делать. Голубые сумерки нью-йоркской осени переходили за окнами «Хроники» в ветреную ночь, по телеграфу не приходило никаких новостей, а идти домой мне пока что не очень-то хотелось. Так что я просмотрел папку из хранилища.
Ничего особенного она мне не рассказала, — обычная музейная чепуха. Вроде бы когда-то в средних веках неизвестный мастер сделал помандер — полый, золотой ароматический шарик, инкрустированный полудрагоценными камнями. Говорили, что в своем роде это был шедевр, что его создатель был так же хорош, как и Челлини. В полом шарике, среди искусной резьбы, скрывалась хитроумная потайная защелка. Она оказалась скрытой так хорошо, что способ открытия шарика был утерян, предположительно, до 1890-го года или около того, когда какой-то музейный смотритель — собственно, тот, кто и написал эту заметку, — взял сосуд на выставку и решил попробовать открыть его. Несмотря на то, что он был специалистом в своем деле, это заняло у него несколько недель. Но смотритель нашел скрытую защелку и нарисовал схему, показывающую, как ею воспользоваться. По неразборчивой записи на папке, я понял, что мы купили статью смотрителя и его схему, но так и не напечатали ее.
В статье шла речь о древней истории, о том, что золотой шарик время от времени упоминался в древних рукописях. Его называли Золотое Яблоко — помандер, кажется, переводится, как яблоко — и оно, несомненно, стоило больших денег, как из-за тонкой работы, так и из-за стоимости материалов. И это все.
— И что? — спросил я Макдэниэлса.
Он даже не поднял голову.
— Какой-то парень по имени Аргил прилетел сюда на самолете. Кажется, он пережил бомбежку в Лондоне. Он прибыл к нам на восстановление и захватил с собой реликвию. Вот адрес. — Испачканная краской рука пододвинула ко мне обрывок бумаги. — Хочешь узнать, что тут можно нарыть?
Я ответил, что хочу, и потянулся к телефону. Телефонистка соединила меня с Аргилом, и, когда я сказал ему, кто я такой и что мне нужно, он удивил меня, предложив немедленно приехать к нему. Это была удача. Так что я сунул статью смотрителя в карман и направился к соблюдавшему светомаскировку Гранд Централу — Центральному вокзалу — с парой наточенных карандашей и пачкой старых конвертов в качестве блокнота. Многого я не ожидал.
Я сел на линию «Лексингтон-авеню», но как только вышел на станции 86-ой улицы, услышал вдалеке завывание сирен синей тревоги.
— Ох-ох, — сказал я и прибавил шагу, надеясь добраться до дома Аргила прежде, чем придется искать убежище. Вой сирен становился все громче и громче, потому что к хору присоединялись все новые громкоговорители. Я едва успел. Аргил жил в большом доме рядом с Центральным Парком, и уличные фонари выключились, пока я поднимался на лифте, а вместе с переходом тревоги на второй уровень полностью отключили освещение.
В коридоре на двенадцатом этаже, где располагалась квартира Аргила, было темно. Через большие окна в обоих концах коридора виднелись спальные районы Нью-Йорка, превращающиеся из сверкающих утесов в черные силуэты на фоне неба. И это все, что я мог увидеть. Я не знал, куда идти дальше. Затем где-то открылась дверь.
— Мистер Расселл? — спросил чей-то голос. — По телефону сказали, что вы уже едете. Я Аргил.
— Хорошо. Где вы? Я ничего не вижу...
— Шагайте вперед, — вот сюда. — Меня схватила сильная рука. — Заходите, но осторожнее. Тут беспорядок, — я еще не распаковал вещи. Свет я тоже не могу включить — нет штор, черт побери.
Я услышал, как Аргил обо что-то запнулся. — Будьте осторожны, — со смешком сказал он, — не запнитесь о коробку. Вот мы и на месте. Прямо за вами кресло. Через несколько минут глаза привыкнут к темноте и сможете все увидеть. Осторожно, сейчас я включу лампочку.
Я прищурился, но с большим трудом разглядел ее — обычная крошечнаяя лампочка, используемая при светомаскировке, которая, казалось, была нужна лишь для того, чтобы сделать черное чуть менее черным. В ее почти невидимом свете я сумел едва разглядеть мебель и очертания моего спутника, казавшегося худощавым, — в такой темноте я не мог сказать что-либо еще.
Потом я услышал, как Аргил, слабо скрипя ботинками, ушел в другой конец комнаты, затем раздался звон стекла.
— Выпьете? Думаю, мы сможем пропустить по стаканчику даже в темноте.
— Спасибо. — Я взял стакан, который принес мне Аргил. — Не хочу навязываться, но, думаю, я застрял тут до утра.
— Рад, что вы составите мне компанию. Вы хотели побеседовать о помандере, не так ли? Я заметил, что им заинтересовался таможенник. Наверное, вы узнали о сосуде от него?
Я подтвердил догадку. Аргил рассмеялся.
— Так у этого предмета, и правда, длинная история, да? Я и не знал. Он попался мне на глаза в антикварной лавке. Давайте обменяемся информацией. Мне очень интересно.
— Справедливо, — попробовав брэнди, сказал я.
Напиток оказался отличным. Я перефразировал то, что прочитал в папке из хранилища, и Аргил пошел что-то искать в темноте, его ботинки тихо скрипели по ковру. Я не видел, как он подошел ко мне, но звука шагов было достаточно. Его рука опустилась мне на плечо.
— А, вот вы где. Протяните руку. Это Золотое Яблоко, но вам придется восхищаться им только наощупь. А что там о потайной защелке? Должно быть, она очень хитроумно спрятана, поскольку я ничего такого не заметил.
— Только специалист сумел найти ее, — повертев шарик в руках, сказал я.
Он был размерами с апельсин и имел твердую, резную поверхность, как металлическое кружево. Я почувствовал холод драгоценных камней.
— Подойдите к свету, — порекомендовал Аргил.
Я встал с кресла и согнулся над крошечной лампой. Несмотря на то, что свет был очень тусклым, я увидел маленькие огоньки, играющие на поверхности сосуда, а золото было покрыто приятным и сложным узором.
Помандер был очень древним, — я понял это по одному прикосновению к нему. Возможно, я бы никогда не заметил этого при дневном свете, но темнота, казалось, обострила остальные чувства. Покрутив Золотое Яблоко в пальцах, я сразу понял, что давно умершие руки — умелые, любящие руки — придали ему очень изящную, красивую форму. Гладкие, холодные драгоценные камни — аметист, лунный камень и много других, которые я не смог распознать — украшали орнаментом покрытое резьбой золото. Я подумал о сардониксе и хризопразе, кошачьем глазе и гиацинте, селените, меняющим свечение в зависимости от луны, и мистическом мелодии, теряющем силу при соприкосновении с кровью. Гиацинт, перидот, безоар — эти названия всплывали из глубин моей памяти, принося с собой странный аромат ушедшего и давно забытого прошлого.
В этой реликвии заключалась настоящая магия. Пока я смотрел на слабое свечение Золотого Яблока, в нем зашевелилась древняя жизнь, глядевшая на меня бессчетным количеством холодных глаз, вся прелесть прошлого, сжатая в шар, с легкостью умещающийся в руке. В темноте в нем собралось все слабое свечение лампы, и теперь шар сиял, как солнце, которое могло взойти над магическими землями.
— Вы сможете найти защелку? — вернул меня к действительности голос Аргила.
— Не знаю. Может быть. Можно попробовать? — ответил я после некоторой паузы.
— Прошу. Там ничего нет. Хотя... вы знаете, если так подумать, вы не первый, кто говорит мне о потайной защелке. Не могу понять, почему я только сейчас об этом вспомнил... — Голос Аргила на секунду стих. —В Лондоне был один американец. Он сказал мне, что несколько лет назад уже изучал этот сосуд. Я пообещал ему показать предмет, но бедного старика убили до того, как мы встретились. Это случилось в тысяча девятьсот сороковом.
Я вспомнил ту ужасную осень.
— Неудивительно, что вы забыли, — сказал я. — Наверное, столько всего произошло, вам было не до того. Этот старик был смотрителем... — Я произнес название музея.
— А, да. Все верно.
— Он изучал сосуд еще в девятнадцатом веке, — сказал я. — У меня с собой его отчет. Все довольно просто, когда знаешь, в чем фокус. Но если нет...
Прочитав документ, я понял, как открыть сосуд, но даже тогда мои пальцы с трудом справились с его мелкими деталями исключительно тонкой работы. На все про все у меня ушло несколько минут. Затем Золотое Яблоко открылось в моих руках, развалившись на две половинки со специальными пазами. Оно оказалось полым.
Но внутри не было пусто.
Я уставился на многократно сложенную пачку... газетной бумаги? Но она не выглядела старой газетой. Наощупь материал походил на пергамент, но казался тоньше луковой кожуры, и на нем были надписи, слова на безошибочно узнаваемом современном английском языке.
— Вы ошиблись, — сказал я Аргилу. — Посмотрите. Возможно, тут вы найдете зацепку.
Бумага хрустела, пока я разворачивал ее. Но Аргил, перегнувшись через мое плечо, выхватил находку прежде, чем я смог разглядеть хоть что-то в свете крошечной лампочки.
— Дайте мне, — сказал он странным, напряженным голосом.
С той же самой интонацией, с которой Аргил говорил, как в суматохе войны забыл о тайне, рассказанной ему старым смотрителем. Он взял светильник и почти ревниво отвернулся от меня, поднеся лампу к бумаге так близко, что она, наверное, обуглилась, пока он в тусклом свете пытался прочитать, что написано на ней.
В свете лампы я на секунду-другую увидел худой силуэт Аргила. Он был практически неподвижным, только бумага едва слышно шелестела. Затем я услышал его вздох — и глубокий, очень глубокий, почти беззвучный выдох, словно весь воздух из легких вышел за один прием.
— Что там? — спросил я.
— Дайте мне закончить, Расселл, — ответил он очень тихо. — Дайте мне... ох, это невозможно! Боже, это немыслимо!
Я почувствовал, как во мне проснулся журналистский инстинкт.
— Прочитайте вслух.
— Нет... нет. Сначала я сам! — Голос Аргила вдруг стал резким. — Вы все увидите... потом. Не мешайте, ради Бога!
Я ничего не сказал. Я наблюдал за ним из другого конца комнаты — силуэт на фоне крошечного шевелящегося пятнышка света, сидящий в дальнем углу так, что спинка кресла практически скрывала его от меня. Аргил продолжал читать с напряжением, которое чувствовалось в самом воздухе. Страницы неустанно шелестели. Я сидел в темноте, вертя в руках Золотое Яблоко и периодически пополняя стакан из графина, хотя мне каждый раз приходилось его нащупывать. Я был жутко взвинчен от ожидания, каждая секунда, казалось, длилась целую вечность.
Светомаскировка все еще держала Нью-Йорк в полной темноте, когда я услышал тихие звуки ботинок Аргила, шаркающих по ковру. Он поставил маленькую лампу на стол рядом со мной и положил рукопись мне на колени.
— Дайте мне Золотое Яблоко, — сказал он таким напряженным голосом, что я едва узнал его.
Я уставился на бледное овальное пятно его лица и черные, бесформенные контуры тела.
— О чем там говорится? — спросил я.
— Вы... сами прочитаете. — Аргил взял Золотое Яблоко. — Увидите, что... это объясняет все. Прощайте, Расселл. После того, как прочитаете, то все поймете.
— До свидания. Постойте... Аргил... — Я смотрел на тень, идущую в угол. Я слышал, как стихли звуки его шагов, и как скрипнуло кресло, когда он сел. А затем...
В комнату ворвался порыв свежего воздуха, словно кто-то стремительно прошмыгнул мимо. Этот звук было не с чем сравнить, но каким-то образом, вполне определенно, я почувствовал, что секунду назад в комнате было два человека, а теперь остался только один.
— Аргил... — сказал я.
Тишина. Я понял, что его тут больше нет.
Я взял лампу и с ее едва заметной помощью нашел кресло Аргила. Оно было пустым. Я не слышал, как оно скрипнуло, когда он вставал, но теперь на нем никто не сидел. Я не слышал тихого шарканья его ботинок и знал, что он не проходил по ковру, хотя в комнате его больше не было. Осознание этого факта пришло не благодаря этим небольшим уликам, хотя я, наверное, услышал его, почувствовал его уход. Нет, дело было в моей крайней, неоспоримой внутренней убежденности. Физической уверенности, если вам так больше нравится. Он... погас, как свеча.
Вместе с Золотым Яблоком.
Я обыскал квартиру. Наощупь вышел в коридор и позвал Аргила. Но он не появился. Когда я вернулся, рукопись, что была в Золотом Яблоке, лежала на ковре, где я уронил ее, когда вскочил.
Я собрал бумаги, а мой разум все еще ничего не понимал. Я понял, что ответ на загадку, если он вообще где-то есть, должен лежать в них. Я сел, держа маленькую лампу очень низко и напряг глаза, чтобы в тусклом свете разобрать, что написано на страницах.
Итак, я прочитал записи, которые нацарапал сам Джон Аргил в начале войны, пока на Лондон падали первые бомбы, когда он наткнулся на магию золотого сосуда, созданного неизвестным мастером, чьи кости давным-давно покоятся в земле. Мое ощущение, когда я в первый раз дотронулся до Золотого Яблока, было верным. В этом древнем, прекрасном предмете заключена магия, опасное колдовство, открывающее врата в утраченные грезы.
И, прочитав, я понял, что случилось с Джоном Аргилом холодной осенней ночью в Лондоне, в его квартире рядом с Кенсингтоном...
* * *
Война только начиналась. Немецкий блицкриг еще не развернулся на полную мощь. Америка тоже еще сохраняла нейтралитет. Агенты переплывали Ла-Манш, пытаясь уговорить Англию сдаться, но ВВС Великобритании уже приняли вызов.
Через год, думал Джон Аргил, он станет достаточно взрослым, чтобы тоже стать пилотом. Разумеется, год — это долго. За это время война может быть выиграна... или проиграна. Сидя у камина в вечерней прохладе, он вертел в руках Золотое Яблоко, глядя, как переливаются разноцветные драгоценные камни, и вспоминал разговор со смотрителем музея из Америки. Потайная защелка... Аргил с надеждой ощупывал резное золото, нажимая и тут и там. Свет камина отражался от множества граней шедевра неизвестного мастера. Почти гипнотические отблески. Он поднял сосуд повыше и стал медленно вращать его, наслаждаясь игрой света и блеска.
Золотое Яблоко... Золотые Яблоки Идунн, дающие вечную молодость богам Вальгаллы. Магия. Внутри что-то должно было остаться с тех самых древних времен, если бы он только мог найти защелку. Пальцы Аргила вертели и ощупывали золотую поверхность... он почувствовал, как что-то сдвинулось...
Бесшумно скользя по гладким пазам, Золотое Яблоко раскрылось в руках Аргила. И, внезапно, вместе с тем, как на Лондон опустилась сумеречная вуаль, слой за слоем его начало окружать заклинание древнего колдовства.
Он пристально смотрел на блестящую внутреннюю поверхность полого шара... Отражения были такими яркими, такими чарующими, что вся остальная комната сделалась темной. Маленькие пятнышки различных цветов, такие чистые, такие ясные. Но их искажали изгибы половинок шара. Аргил не посмотрел перед собой в поиске источника эти движущихся отражений. Он знал, что в комнате нечему отбрасывать такой свет. Кроме перемещающихся частиц яркого света, не существовало ничего...
Даже земли под ногами. Она перемещалась, по мере его ходьбы... Аргил делал большие, скользящие шаги, с головокружительной быстротой несущие его по земле, пока все вокруг дрожало. Воздух был наполнен серым дымом, который тоже колебался длинными, медленными волнами. Только светящееся зеркало золотого шара в его руках никак не менялось, и через некоторое время Аргилу показалось, что маленькие неправильные фигурки, двигающиеся внутри шара, начали обретать форму...