– Какое отношение шитье имеет к каперству? – спросил я с долей своей привычной наглости, хотя и сознавал опрометчивость такого поведения.
– Самое прямое: палубный матрос должен уметь шить, – ответил мне другой игрок в кости.
Как и у остальных, его волосы были заплетены в просмоленную косицу. Шею и руки покрывала татуировка.
– И узлы надо уметь вязать, – добавил он. – С узлами-то у тебя как?
– Всему этому я могу научиться.
Я смотрел на свернутые паруса «Императора», на замершие петли снастей, на остов с медными стволами пушек, торчащими из оружейной палубы. Я видел себя одним из матросов, сидевших сейчас на опрокинутых бочках. Вскоре и мое лицо станет обветренным и просоленным. А глаза заблестят от опасностей и приключений, ждущих впереди. Словом, я видел себя в числе тех, от кого зависела судьба корабля.
– Матрос должен быть мастером на все руки, – вступил в разговор третий. – Тебе придется и остов от ракушек очищать, и шлюпки смолить.
– И к качке, сынок, тебе тоже нужно будет привыкнуть, – сказал мне четвертый. – Чтобы кишки не выворачивало, когда палуба ходуном ходит. Бывает, волны через нее так и хлещут. И ураган ревет, не чета здешним ветрам. Не струсишь?
– Думаю, что нет. – Их расспросы с издевкой начинали меня злить. – Иначе мистер Уоллес не предложил бы мне поступить в каперы.
Они переглянулись. Атмосфера слегка накалилась.
– Да ну? – усмехнулся тот, кто сидел ко мне ближе всех, болтая ногами. Его парусиновые штаны давно не видели воды и мыла. – И с чего это вербовщик решил, что из тебя получится хороший матрос?
– Он видел меня в деле и подумал, что и в сражении я буду действовать не хуже.
– Значит, боец, – заключил матрос и встал.
– Так и есть.
– Ну, по части драк тебе будет где развернуться. Начинай хоть завтра. Может, я тебе компанию составлю.
– Что значит «завтра»?
Матрос снова сел, готовый возобновить игру.
– Завтра, когда снимемся с якоря.
– Мне говорили, что мы отплываем сегодня.
– Завтра значит завтра, парень. Капитана еще нет на борту. Как появится, мы тут же поднимем паруса.
Возможно, своим дерзким поведением я нажил на корабле первых врагов. Но пока у меня было время, я собирался исправить хоть одно из тех зол, что успел натворить. Я развернул свою лошадь и поскакал домой.
13
Я торопился в Хэзертон. Домой. Зачем я туда возвращался? Возможно, попросить у родителей прощения. Возможно, еще раз объяснить свое решение. Как-никак я был их сыном. Вдруг отец увидит во мне что-то от своих юношеских мечтаний? И если такое случится, быть может, он простит меня?
Чем ближе к дому, тем отчетливее я сознавал, что нуждаюсь в отцовском прощении. И в материнском тоже.
Стоит ли удивляться, что из-за этих мыслей я утратил бдительность?
Я был уже совсем близко. Дорога в этом месте сужалась, а деревья, росшие по обе стороны, почти смыкались верхушками. И вдруг я уловил какое-то движение вдоль живых изгородей. Я остановил лошадь и стал прислушиваться. Откуда-то сверху раздался резкий свист. Сигнал! И опять впереди что-то задвигалось, но теперь это что-то находилось уже на дворе нашей усадьбы.
У меня гулко заколотилось сердце. Пришпорив лошадь, я помчался ко двору. В темноте мелькнул факел. Не фонарь, а именно факел. Что означало только одно – поджог. В колеблющемся свете пламени я разглядел несколько фигур. Все они были в капюшонах.
– Эй! – громко крикнул я, стараясь разбудить родителей и отпугнуть нападавших. – Эй, вы!
Факел взмыл в ночное небо, закружился оранжевым колесом и, разбрасывая снопы искр, упал на соломенную крышу нашего дома. Она была сухой, как трут. Летом, когда опасность пожара возрастала, мы старались поливать крышу водой. Но постоянно находились дела поважнее, и крыша оставалась неполитой. Наверное, в последний раз мы поливали ее неделю назад, потому что она мгновенно занялась.
Поджигателей было трое или четверо. Как только я влетел во двор, на меня бросились из темноты. Чьи-то руки схватили меня за камзол и стащили с лошади.
Я больно ударился о землю. Поблизости тянулась каменная стена. Оружие. В этот момент кто-то встал надо мной, загородив луну. Лицо его было скрыто капюшоном. Прежде чем я успел что-то предпринять, незнакомец склонился надо мной. Я слышал его тяжелое дыхание и видел, как подрагивает ткань капюшона возле рта. Он ударил меня кулаком по лицу. Я скривился от боли. Второй удар пришелся по моей шее. Рядом появился еще кто-то. Блеснула сталь лезвия. Я понимал, что бессилен им противостоять, и приготовился умереть. Однако тот, кто меня ударил, остановил второго резким: «Нет!» Это уберегло меня от удара мечом, однако я тут же получил удар сапогом в живот.
Я узнал этот сапог.
На меня продолжали сыпаться удары. Затем мой истязатель убежал. Я перевернулся на избитый живот и закашлял от едкого дыма, силясь не потерять сознание. Это было мощным искушением. Провалиться бы в небытие, не чувствовать боли. И покориться своей судьбе.
Топот ног подсказывал, что поджигатели уходят. Они что-то кричали, но слов было не разобрать. В это время громко заблеяли перепуганные овцы.
Я заставил себя прийти в сознание. Я был жив, это главное. Такой шанс нельзя было упускать. Я должен спасти родителей. Я уже тогда знал, что напавшие на нашу ферму дорого заплатят за содеянное. Хозяин сапог пожалеет, что не воспользовался подвернувшейся возможностью и не убил меня. В этом я был уверен.
Кое-как я поднялся на ноги. Весь двор заволокло дымом. Он плавал в воздухе, как пелена тумана. Один хлев уже вовсю горел. Горел и подожженный дом. Нужно было, не мешкая, будить родителей.
Отсветы пожара окрасили землю в оранжевый цвет. До моего слуха донесся топот копыт. Мелькнули силуэты удалявшихся всадников. Они свое черное дело сделали. Я схватил камень, собираясь метнуть его им вдогонку. Но у меня была забота поважнее. Кряхтя от натуги и боли, я швырнул камень в окно нашего дома.
Послышался звон стекла. Я молил Бога, чтобы эти звуки разбудили родителей. Дым во дворе стал еще гуще. Пламя гудело так, словно оно выплеснулось из недр ада. В горящих хлевах отчаянно блеяли овцы. Оттуда пахло паленой шерстью и горелым мясом.
Дверь дома открылась. Отец выскочил наружу, стараясь избегать языков пламени. Мать он держал на руках. Отцовское лицо не выражало ничего, глаза были пустыми. Убедившись, что мать жива и не обожглась, отец осторожно положил ее на землю, неподалеку от места, где стоял я. Потом он выпрямился и несколько секунд беспомощно смотрел на горящий дом. Словно очнувшись, мы оба бросились к ближайшему хлеву, откуда еще слышалось блеяние овец. Но вскоре оно стихло. Все наше стадо – источник существования родителей – погибло в огне. Лицо отца было мокрым от выступившего пота и блестело в отсветах пожара. А потом отец сделал то, чего не делал никогда в своей жизни. Он заплакал.
– Отец…
Я потянулся к нему, но он резко отстранился, сердито передернув плечами. Когда же он снова повернулся, я увидел светлые борозды, оставленные слезами на его щеках. Казалось, последние крупицы самообладания отец употребил на то, чтобы не броситься на меня с кулаками.
– Отрава. Вот ты кто, – произнес он сквозь зубы. – Отрава. Разрушитель нашей жизни.
– Отец…
– Убирайся прочь. – Он плюнул мне под ноги. – Вон отсюда. Я больше не желаю тебя видеть. Никогда!
Мать шевельнулась, словно хотела что-то возразить. Но мне было невыносимо видеть ее лицо, и, чтобы не усугублять ее страдания, я вскочил на лошадь и покинул пепелище.
14
Я скакал в ночи, сопровождаемый горем и яростью. Мой путь лежал в «Старую дубинку», где все это однажды началось. Я ввалился туда, держась одной рукой за грудь. Мое лицо, которому изрядно досталось, и сейчас еще саднило от ран.
Все разговоры в зале мгновенно стихли. Внимание посетителей обратилось ко мне.
– Я разыскиваю Тома Кобли и его пронырливого сынка, – сказал я, хмуро оглядывая зал и тяжело дыша. – Они были здесь?
Вместо ответа посетители поворачивались ко мне спиной и опускали плечи.
– Нам здесь не надо лишних бед, – отозвался из-за стойки Джек, хозяин таверны. – Хлопот, что ты нам доставил, хватит на всю оставшуюся жизнь. Благодарим тебя покорно, Эдвард Кенуэй.
Он имел обыкновение слеплять слова в один ком, а потому я услышал что-то вроде «бладримтяпкорно».
– Настоящие хлопоты начнутся у тебя, Джек, если ты где-то прячешь обоих Кобли, – пригрозил я и шагнул к стойке.
Я знал, что с внутренней стороны стойки на гвозде висели ножны с мечом. Джек потянулся за оружием, но я его опередил. Превозмогая боль, я перегнулся через стойку и выхватил меч из ножен.
Джек был не настолько проворен. Он даже не понял, почему меч, к которому он тянулся, вдруг оказался приставленным к его горлу. «Бладримтяпкорно».
По стенам таверны плясали тени, отбрасываемые неярким пламенем очага. Из сумрака на меня смотрели сощуренные, настороженные глаза собравшихся.
– А теперь говори: Кобли уже появлялись здесь сегодня? – потребовал я, приставляя меч к глотке Джека.
– Ты же вроде должен был отплыть на «Императоре» этим вечером, нет? – спросил меня кто-то.
Лицо спросившего пряталось в сумраке. Голос был мне незнаком.
– К счастью, планы изменились, иначе мои родители заживо сгорели бы во сне. – Я поднял голос. – Не этого ли хотелось всем вам? Опоздай я немного, и эта затея удалась бы. Вы знали о готовящейся расправе?
В зале установилась мертвая тишина. Из сумрака на меня смотрели глаза мужчин, с которыми я выпивал и, случалось, дрался. Глаза женщин, в чьих постелях я успел когда-то побывать. Эти люди умели хранить секреты. И они ни за что не раскроют своих тайн.
Снаружи послышался скрип подъехавшей телеги. Его услышал не только я. Обстановка в таверне стала еще напряженнее. Возможно, Кобли решили разыграть спектакль, показав свою непричастность к поджогу. Не убирая меча от его горла, я выволок Джека из-за стойки и потащил к двери.
– Всем сидеть молча, – предупредил я. – Скажете хоть одно чертово слово – и я перережу Джеку глотку. Я намерен отомстить лишь тому, кто сегодня бросил факел на крышу нашего дома.
Снаружи послышались голоса. Я узнал Тома Кобли. Я спрятался за дверью, а Джека подтолкнул вперед, загораживаясь им, как щитом. Острие меча упиралось ему в затылок. В зале продолжала стоять гробовая тишина. Это насторожило троих вошедших, но не сразу. Драгоценные секунды были ими упущены.
Хрипловатый смех Тома быстро стих. Потом я увидел сапоги, что узнал там, на ферме. Сапоги Джулиана. Выскочив из-за двери, я ударил этого прихвостня мечом в грудь.
«Напрасно ты не убил меня, когда у тебя была такая возможность». Эти слова высекут на моем надгробии.
Джулиан замер в дверном проеме. Выпучив глаза, он посмотрел на меч, застрявший в груди, потом на меня. Это было последнее, что он видел перед смертью. Правда, он еще успел плюнуть кровью мне в лицо… Я никогда не подсчитывал число убитых мной. Но их список начался с Джулиана.
– Том! Здесь мальчишка Кенуэй! – послышалось из темноты зала.
Предупреждение было излишним. Даже такой болван, как Том Кобли, к этому моменту и сам догадался, кто ждет его в таверне.
Глаза Джулиана остекленели. Мертвое тело сползло с меча и повалилось на пол, словно работник Кобли изрядно перебрал и уже не держался на ногах.
Судя по лицу Тома и Сета, они увидели призрака. Оба стояли, разинув рот. Конечно же, они предвкушали, как вернутся сюда, будут лакать эль и хвастать одержанной победой, рассказывая о веселом ночном приключении. Увидев меня, они пустились наутек.
Тело Джулиана загораживало проход, и это подарило моим противникам пусть и небольшое, но преимущество во времени. Перебравшись через убитого, я выскочил наружу. Сет споткнулся и упал. Видя это, Том и не подумал помочь сыну. Петляя, он бежал через дорогу, направляясь к дому на другой стороне. Я мигом оказался возле Сета. Поглядывая на окровавленный меч, я подумал, не сделать ли этого слизняка вторым убитым. Кровь во мне бурлила. Позже я не раз слышал, что труднее всего убивать впервые. Думаю, мир был бы мне только благодарен, избавь я его от Сета Кобли.
Но нет. На милосердие по отношению к Сету меня толкнуло сомнение. А вдруг его на погроме не было? Такая вероятность существовала, пусть и ничтожная.
Я ограничился тем, что эфесом меча ударил Сета по затылку и был вознагражден его пронзительным воплем. Потеряв сознание, Сет распластался в придорожной пыли, а я со всех ног бросился догонять Тома.
Знаю, о чем ты сейчас думаешь. У меня не было доказательств причастности Тома к поджогу родительской фермы. Но я просто знал, что он там был. Просто знал.
Том намеревался перелезть через невысокую каменную ограду, когда рискнул обернуться и заметил меня. Кобли-старший испуганно пискнул. Надо отдать ему должное: двигался он очень даже проворно для своих лет – не исключено, что от испуга. Я быстро достиг ограды, перебросил меч в другую руку, перепрыгнул, приземлился и продолжил погоню.
Я был совсем близко. Ноздри улавливали зловоние его пота. Но тут Том достиг какой-то пристройки и исчез из виду. Невдалеке послышался скрип сапог. Похоже, во дворе появился кто-то третий. Может, Сет? Или хозяин дома? А может, какой-нибудь пьянчуга из «Старой дубинки»? Однако сейчас меня занимал только старший Кобли, и я сосредоточился на нем.
У стены пристройки я опустился на корточки и превратился в слух. Где бы сейчас ни прятался Кобли, он замер. Я оглянулся по сторонам. На фоне серого ночного неба чернел хозяйский дом. Жужжали насекомые. Иногда в хлеву сонно мекала коза. Окна таверны по-прежнему светились, но оттуда не доносилось никаких звуков.
Тишина становилась давящей. И тут я услышал хруст гравия по другую сторону пристройки. Понятно: Кобли поджидал меня там, надеясь, что я брошусь на него сломя голову с этой стороны флигеля.
Я оценил наши позиции. Стараясь ничем себя не выдать, я медленно пополз к противоположному углу. Несколько раз мои сапоги чиркали по гравию, и я молил Бога, чтобы звук не достиг ушей Кобли. Добравшись до угла, я осторожно высунул голову. Если мои расчеты оправдались, я сейчас увижу Тома лежащим в засаде возле другого края. Если нет, могу напороться на его нож.
Я затаил дыхание. Мои расчеты оказались верными! Том Кобли ждал моего появления с другой стороны, держа наготове нож. Я бы мог в три прыжка оказаться рядом и ударить его мечом в спину. Он бы и ахнуть не успел.
Но нет, он был нужен мне живым. Я хотел узнать о его сообщниках и, прежде всего, о том высоком, с кольцом на пальце, кто не позволил Джулиану убить меня.
Потому я бросился к Тому с намерением отсечь ему правую руку.
Увы, из-за тогдашнего моего неумения обращаться с мечом план не удался. А может, причиной было затупившееся лезвие? Я нанес удар, держа меч обеими руками. Лезвие пропороло Тому рукав и вонзилось в руку, но не отсекло ее. Тем не менее удар заставил его выронить нож.
Кобли с криком завалился набок. Он схватился за раненую руку. Хлынувшая кровь забрызгала стену пристройки и землю. В этот момент появился неведомый мне третий, о существовании которого я успел забыть. Предпринять что-либо я уже не сумел. Через мгновение он вышел в полосу лунного света. Из-под капюшона на меня смотрели равнодушные глаза. Одет незнакомец был так, как одеваются фермеры. Вот только его сапоги были совсем чистыми.
Бедняга Том Кобли. Он не заметил угрозы и напоролся на меч незнакомца – сталь легко прошла насквозь. Том глянул на окровавленное лезвие, торчащее у него из груди, и пробормотал последние слова. Незнакомец изменил положение руки. Тело Тома само сползло с меча и тяжело рухнуло на грязную землю.
Слышала изречение: «Враг моего врага – мой друг»? Что-то в этом роде. Но всегда найдутся исключения, подтверждающие правило. Для меня исключением был этот человек в капюшоне, с окровавленным мечом в руке. Моя шея и лицо и сейчас еще болели от печатки его кольца. Почему же он убил Тома Кобли? Этого я не знал и не хотел знать. Издав боевой клич, я бросился на него с мечом. Наши лезвия схлестнулись и зазвенели в ночной тишине, словно колокола.