Прекрасная Эсфирь отворила эту хитрую дверь; густым смрадом пахнуло из освещенного красноватым светом помещения, где за столом, уставленным бутылками и стаканами, сидели известные нам четверо бандитов. Рыжий Эде, который в компании с товарищем с немалым успехом посетил ночью какой-то богатый магазин шелковых товаров, угощал сегодня своих друзей отменным вином, тоже, без сомнения, краденым, так как Черная Эсфирь не очень дорого брала за него.
– Вот и он! – вскричал Кастелян. – А мы только тебя и ждали, – обратился он к вошедшему Фуксу.
Один из собутыльников встал с неуклюжего табурета и подал бывшему канцеляристу свою сильную руку, он был невысок ростом, но весьма крепок с виду. Его безбородое лицо дышало здоровьем; темно-русые волосы были коротко острижены, а глаза не выражали ровным счетом ничего. На нем была грязная блузка, которую он носил в память о своем прежнем кузнечном ремесле, и старая потертая фуражка; в руке он держал стакан, будто не мог оторваться от него.
Рыжий Эде походил сегодня на денди; даже свою рыжую бороду он выкрасил в темный цвет, а волосы намазал душистой помадой.
Подле него, счастливо улыбаясь, сидел толстяк доктор, а напротив – чернобородый Дольман. Подперев голову руками, он разглядывал вошедшего Фукса и Черную Эсфирь, которая из предосторожности заперла за собой дверь. Ни одного окна не было в этом мрачном подземном помещении с грязными стенами.
– Как, ты еще не на виселице? – со смехом спросил доктор Фукса. – Черная Эсфирь, стул и стакан! Я каждый раз думаю, что вижу тебя в последний раз.
– Ну, господа, попадись я, вам всем будет плохо!
Взрыв хохота был ответом на это дружеское уверение Фукса, который, не дожидаясь, пока Эсфирь принесет ему стакан, залпом осушил стакан Рыжего Эде.
– Время – деньги, нельзя терять ни минуты, – сказал Кастелян, – но сперва следует опорожнить эти две бутылки. Иди, Фукс!
Он чокнулся с бывшим канцеляристом, который не отрывал взгляда от Эсфири.
– Ну, говори! – нетерпеливо воскликнул Дольман. – ты же созвал нас, чтобы что-то сообщить.
– Теперь все в сборе, я не люблю повторяться, – ответил Кастелян, вынимая из блузы какое-то письмо, – речь идет о маленькой ссоре, из-за нее-то мы и должны отправиться в десять часов в засаду.
– А деньги где? Ты уж, верно, опять спустил их? – прервал его Рыжий Эде.
– Деньги мы получим, как только обтяпаем дело, – пояснил Кастелян. – Нынче вперед не платят.
– Тут что-то неладно! Кто станет подставлять свою шкуру, если нет уверенности? – спросил доктор. – Я на это не согласен!
– Taк отстань от нас, толстяк, от тебя все равно мало толку! – громко воскликнул Кастелян, вскочив с места. – Нас все-таки останется четверо, ведь разговор о маленьком нападении! Сегодня вечером, между девятью и одиннадцатью часами, какой-то господин проедет в карете или верхом по Лихтенфельдской аллее. Очень может быть, что он будет иметь при себе одного или двух провожатых. Он тайно посетит виллу, что в конце аллеи, с правой стороны. Так сказано в письме! – Кастелян сложил бумагу.
– В письме еще что-то сказано, не обманывай нас! – воскликнул Рыжий Эде.
– Ну да, тут еще сказано, что этот господин обыкновенно носит при себе много денег. Я уже составил план! Дольман и Рыжий Эде бросятся на лошадей и займут кучера или рейткнехта; доктор станет на карауле, а мы с Фуксом займемся остальным. Думаю, что в полночь мы снова будем у прекрасной Эсфири и не с пустыми руками.
Кастелян тайком толкнул сидевшего подле него Фукса, давая ему понять, что в этом деле есть еще более важные обстоятельства, которые он сообщит ему позже.
Еще раз зазвенели стаканы; с грубыми шутками и громким смехом выпили гости Черной Эсфири за успех предприятия, которое готовились совершить. Только Дольман был молчалив и по временам недоверчиво поглядывал на Фукса, которого ненавидел, и на Кастеляна, у которого, по-видимому, были задние мысли.
Рыжий Эде надел шляпу и запел какую-то песню.
– Вы идите вперед, а мы с Фуксом – за вами, – сказал Кастелян. – На Лихтенфельдской аллее встретимся у кустарника, возле виллы. Есть ли у вас при себе оружие?
– Что за вопросы! – возмутился Рыжий Эде.
– Ну, о тебе я не беспокоюсь, я спросил доктора. Но идите, идите, уже пора!
Дольман, доктор и Рыжий Эде вышли, сопровождаемые Эсфирью, которая последовала за ними со свечой в руке.
Оставшись наедине с Фуксом, Кастелян признался:
– Дело будет не таким легким, как они думают. Тот, на кого мы готовимся напасть, говорят, имеет дьявольскую силу.
– А кто это? – спросил Фукс.
– Это граф Эбергард Монте-Веро.
– Эбергард Монте-Веро? – повторил Фукс, глаза его заблестели.
– Ты знаешь его?
– Да, почти.
– Он, видно, имеет какое-нибудь тайное намерение, похищение или что-нибудь вроде.
– Похищение? А чья это там вилла?
– Принца Вольдемара.
– Гм! – проговорил Фукс, размышляя и глядя перед собой. – Это дело начинает меня забавлять, но жаль, что ты сообщил о нем другим, мы бы его вдвоем сделали!
– Я так и хотел сначала; но потом случайно узнал от хромого Карла, с которым когда-то обучался слесарному ремеслу, – его сестра служит в замке, – что у этого графа недюжинная сила и что его, кроме негра, всегда сопровождает еще один лакей. Если считать и кучера, то их будет четверо, а это нам не по силам.
– Гм! Ну, а если мы отправим к праотцам этого самого Эбергарда и его провожатых, что тогда?
– Тогда мы разделим деньги и отпустим товарищей, а в двенадцать часов будем уже на Марштальской, где находится дворец графа. Там только несколько лакеев, и нам нетрудно будет туда попасть! Нажива наша будет изрядной. Говорят, граф потрясает всех при дворе своими сокровищами.
– У тебя, как видно, хорошие друзья!
– Он подарил королю три черных бриллианта. Черт возьми, Фукс, скорее бы попасть на Марштальскую!
– Мне кажется, что за этого Эбергарда лучше приняться уже тогда, когда он поедет обратно.
– На этом мы теряем время.
Черная Эсфирь возвратилась.
– Ты проводила их до улицы? – поинтересовался Фукс.
– Кругом тихо, никого нет, соседи все сидят по домам, на дворе холодно и ветрено и к ночи, как видно, пойдет снег.
– Так отправимся в путь, кланяйся старику Шаллесу и Саре. – Кастелян надвинул фуражку на глаза, а Фукс застегнул свой сюртук.
Черная Эсфирь проводила и их.
XX. Нападение
В тот самый вечер в канун Рождества, когда Маргарита бежала из дворца принца и гости Черной Эсфири отправились на ночной грабеж, Паучиха, по наущению камергера фон Шлеве, спешила ко дворцу графа Монте-Веро на Марштальской улице.
Эбергард же проводил этот день в обществе молодого художника, закупая полезные подарки, чтобы порадовать малоимущий люд бедных предместий и кварталов.
Под вечер к нему явились Ульрих и доктор Вильгельми; между тем как первый сидел с графом в его рабочей комнате, толкуя о новых предприятиях и обсуждая разные планы, доктор отправился к Рудмиру, казаку, которого Эбергард подобрал на улице с сильными ушибами и перевез к себе.
Казак, которого доктор Вильгельми застал уже в лучшем состоянии, совсем не знал, какая перемена вдруг произошла в его судьбе. Он лежал, чего до сих пор с ним не случалось, на чистой постели, покрытый теплыми одеялами, а у его изголовья сидел лакей, который заботливо ухаживал за ним, и, что всего удивительнее, каждый день приходил его спаситель и справлялся о здоровье. Тогда казак шептал, обращаясь к графу, на непонятном языке какие-то слова и силился приподняться, чтобы поцеловать ему руку.
Доктор сообщил Эбергарду, что казак близок к выздоровлению, и простился, сказав, что должен посетить еще многих больных, которые подают меньшие надежды.
Этот друг человечества неусыпно занимался наукой, расширял круг своих знаний, но находил особое удовлетворение в помощи страждущим собратьям.
Ульрих также простился с Эбергардом, чтобы зажечь елку для своих детей в комнате старого, разбитого параличом дедушки. Эбергард любил и уважал отца Ульриха и попросил от души поздравить его с наступающим праздником.
Когда Эбергард спустился в залу, уже стемнело. Он ожидал художника Вильденбрука и Юстуса Армана, которые занимались раздачей купленных им подарков. Наступавший вечер Эбергард хотел посвятить воспоминаниям, сидя перед портретом отца Иоганна.
Но когда Сандок отворил дверь залы, Эбергард увидел на мраморном столе зажженную елку. Это был приятный сюрприз. Возле елки с довольным лицом стоял Мартин – эта елка была его затеей. Эта сохранившая запах леса елка с восковыми свечами вызвала в Эбергарде воспоминания о том давно прошедшем времени, когда отец Иоганн такие елки каждый год устраивал для него. Он молча подошел к Мартину и крепко пожал ему руку.
– Не стоит благодарности, господин Эбергард! – проговорил честный моряк. – Не стоит благодарности! Посмотрите-ка, что здесь приготовил для вас господин Вильденбрук. Он так прекрасно нарисовал на полотне наше Монте-Веро!
Эбергард увидел три картины, стоявшие за елкой, которых он, войдя, не заметил. Это были те самые картины, о которых художник несколько дней назад говорил на балу принцессе.
На одном из полотен была его прекрасная вилла. Он узнал даже своих управляющих и двух больших собак, лежавших у веранды; каждая пальма, каждый куст были как живые. Эбергард невольно улыбнулся.
На двух других картинах были изображены плантации сахарного тростника и река и гавань Монте-Веро. Эбергард долго не мог оторвать взгляд от произведений Вильденбрука.
Вдруг чья-то рука тихо легла на плечо Эбергарда, Мартин с вежливым поклоном отступил в сторону – это был художник, который вошел в залу вместе с Юстусом Арманом.
Эбергард протянул им руки.
– Какой сюрприз, дорогой Вильденбрук! – воскликнул он.
– Мертвые копии ваших живых творений!
– Но ведь вы, кажется, обещали подарить их принцессе Шарлотте?
– Совершенно верно, господин Эбергард, – отвечал художник, которого граф Монте-Веро, как и Юстуса Армана, просил называть себя по имени, опуская титул. – Но очаровательная принцесса предпочла взять себе копии и предоставить вам оригиналы, она – ангел!
– От души благодарю вас, дорогой друг, и позвольте вам сказать, что вы своим подарком украсили мне сегодняшний вечер и сделали его незабываемым.
– Как и вы сделали то же для многих!
– С вашей помощью!
– Все прошло превосходно, сколько радостных лиц видели мы! – сообщили молодые друзья Эбергарда. – Не назвав ни себя, ни того, кто прислал подарки, мы все раздали, и теперь семьи бедняков с радостью встретят рождественский праздник.
– Ну, по крайней мере вы не принадлежите к тем волкам в овечьей шкуре, которые называют себя друзьями и благодетелями бедных и хвастают подаяниями, преследуя только свои собственные эгоистичные цели.
– Еще к нам присоединился молодой русский офицер, который просил позволения принять участие в нашем деле, – сказал Вильденбрук. – Он мне очень понравился, несмотря на свою молодость. Он в течение всего дня помогал нам и сам пожертвовал значительные суммы.
– Странно! Как его имя?
– Имя его Ольганов, он лейтенант синих гусар.
– Это лейб-гвардия российского императора, организованная по образцу нашей отечественной.
– Совершенно верно, молодой Ольганов был в прекрасном мундире, он отличный наездник, – заметил Вильденбрук.
– Он, по-видимому, уже слышал о вас, – прибавил Юстус, обращаясь к Эбергарду, который, раздвинув подвижную стену в глубине комнаты, показал своим друзьям блестящий символ, значение которого им было известно.
В эту минуту в портале дворца раздался душераздирающий крик, друзья невольно вскочили. Эбергард быстро выбежал на лестницу, Вильденбрук и Арман последовали за ним.
Странное зрелище представилось их глазам.
Негр Сандок, словно тигр набросившийся на какое-то человеческое существо, так крепко прижал его к каменному полу, что человека под ним едва можно было различить. Только подбежав к боровшимся, Эбергард и Мартин увидели, что это была женщина.
С торжествующей улыбкой, в которой вдруг отразилась вся проснувшаяся в нем неукротимость, негр держал высоко над головой несколько маленьких серебряных чаш, которые, вместе с изящными статуэтками на пьедесталах, украшали портал.
– Воровка, – кричал он на португальском языке.
– Помогите, он меня задушит, умираю! – стонала женщина.
Мартин приказал Сандоку выпустить свою добычу, что тот и сделал, и теперь можно было видеть, что кричавшая была сгорбленной старухой, она стонала и плакала, стараясь вызвать жалость.
– Я видел, как эта женщина вошла в портал, – начал Сандок, сверкая глазами, – как она стала озираться кругом и, не увидев никого, подошла к колонне. О, у Сандока глаза, как у дикой кошки. Старуха схватила эти серебряные чаши, высыпала из них цветы и спрятала добычу под платок, но тут Сандок подскочил и схватил ее.
Мартин невольно засмеялся при виде торжествовавшего негра и старухи; та, состроив плаксивую физиономию, наклонилась, чтобы поднять свой красный дождевой зонт, который она от страха выронила из рук.
Читатель, без сомнения, узнал в сгорбленной старухе Паучиху, визит которой во дворец графа Монте-Веро начался столь неблагоприятно.
План камергера фон Шлеве, которого мы уже узнали из письма Кастеляна, очевидно, рухнул бы, если бы негр не заметил воровства госпожи Робер и позволил бы ей улизнуть с добычей. Тогда она, по всей вероятности, исполнила бы поручение к Эбергарду только на следующий день.
– О сударь, – простонала старуха, долго кашляя, чтобы придумать отговорку. – О сударь, избавьте меня от этого дьявола! Я, которая в чести дожила до седых волос, вдруг стану воровать! Да избавит меня Бог от такого греха!
Негр, который не понимал слов старухи, со сверкающими глазами следил за выражением ее лица и по нему догадывался о смысле ее речей, утверждал, что видел, как старуха уже спрятала серебряные чаши под платок.
– Я хотела только осмотреть их, так как еще никогда не видела таких ценных вещей! Ведь я имею поручение к господину графу…
– Поручение к господину графу Монте-Веро? – Мартин недоверчиво посмотрел на старуху, которая в своем выгоревшем платке и старой шляпе походила на нищую.
– Да, я имею важное поручение к нему, которое могу сообщить только с глазу на глаз. И скажу вам, он вдвое больше вознаградит меня, чем стоит эта чаша, он даже убьет это черное чудовище, которое почти задушило меня, если услышит, что тогда потерялось бы известие, из-за которого я, старая, больная женщина, пришла сюда в холод и снег, да и еще в такое позднее время!
Эбергард подошел ближе и внимательно осмотрел старуху, которая возбуждала жалость своим ужасным кашлем.
– Что вам надо от графа? – спросил он.
– Это я могу сообщить только ему самому, – прошептала Паучиха, подойдя к Эбергарду, чтобы быть подальше от негра.
– Можете здесь без всяких опасений сказать то, что вам надо.
– Даже если вы мне Бог знает что пообещаете, сударь, сообщение свое я могу сделать только господину графу.
– Так следуйте за мной, я тот, кого вы ищете.
– О, вы господин граф! Какой позор! Мне, несчастной, пришло в голову из любопытства осмотреть чаши, а этот черный злодей подозревает, что я с другим намерением тронула эти вещи, – жаловалась старуха, следуя за Эбергардом по мраморным ступеням и жадным взором осматривая редкостные растения и дорогие ковры.
Эбергард думал, что сгорбленная старуха хочет просить его о пособии, и, хотя больше верил словам Сандока, все же решил избавить ее от дальнейших преступлений, назначив ей пожизненное вспомоществование. При этом ему смутно припомнилось, что он уже где-то видел эту старуху, и потому, войдя в залу, при виде которой госпожа Робер в восторге всплеснула руками, он сказал ей:
– Садитесь. Как ваше имя?
Паучиха недоверчиво поглядывала на художника и Армана, которые, отойдя в сторону, рассматривали прекрасные статуи у камина.
– Почему вы мешкаете, любезная? – продолжал Эбергард, видя смущение старухи, и подвинул к ней свое кресло. – Доверьтесь мне смело, зачем вы пришли.