Нас было три готовые роты. Две из них должны были уйти по железной дороге на другие фронты. Моей роте, как я уже говорил, предстояло заправиться горючим и снарядами и своим ходом двинуться к Дону. Но все получилось совсем иначе…
Те две роты с ходу контратаковали неподалеку, левее, в районе населенного пункта Орловка. Оба командира рот, старшие лейтенанты Морев и Барановский, погибли в тот же день, но остановили главную группировку немцев, наносившую удар прямо через поселок. (Оба награждены посмертно орденом Ленина. – Прим. С.С.)
При каждом заводе были поселки рабочих. Вцепившись в них, наши роты вместе с зенитчиками, стоявшими на прикрытии завода, по сути дела, остановили немцев. Они сожгли несколько немецких танков у речушки Мокрая Мечетка. Мне там тоже довелось побывать, но потом нас вернули назад – на том участке дело уже было сделано. Меня же еще раз пускали вдоль Волги…
– У вас такая ясная и четкая память. Можно ли подробно описать, как проходил бой 23 августа?..
– Знаешь, особо рассуждать некогда было, все делалось автоматически. Дал команду прекратить загрузку. Собрал командиров взводов, объяснил им обстановку. Двинулись вдоль дороги из города на Орловку. Головным пошел мой танк. Разведку вперед не выдвинули… В общем, надо признаться, что не такие уж мы тогда были грамотеи. Условия для атаки там очень плохие – вдоль Волги петляет узкая дорога. Это сейчас она покрыта асфальтом, а тогда была каменной. Через Мокрую Мечетку вел маленький деревянный мостик. Танки по нему никогда не ходили – никто не проверял, по крайней мере. И первое же, что получилось неудачно, это когда мой первый танк ворвался на мостик – он тут же провалился. Нам еще повезло, что это не река, а ручеек. Но там очень крутые овраги. Возможно, поэтому немцы потом не стали атаковать ночью.
Мы, наверное, с километр двигались колонной… Да, кстати, у нас же тогда радиостанции стояли. Помню, как я с тремя командирами взводов переговаривался. К Орловке подошли, вижу – слева от нас огневая позиция зенитчиков. Длинные стволы непривычно глазу смотрят вниз. Расчеты в касках. К нам бежит и что-то зло кричит молодой лейтенант. Останавливаю танк. Он подбегает, распалился такой:
– Вашу мать, танкисты! Ждем, ждем. Видите, за вас приходится бить танки. Вон они!
Смотрю в бинокль. Что за хреновина! Вот они, совсем рядом, с крестами на башне.
– Чего ж, – говорю, – не бьете?
– Да ты не бзди, лейтенант. Эти в атаку не пойдут, уделаны надежно. Ты давай жми вперед, а мы поддержим.
Перед Мечеткой ровная, открытая местность. Даю роте команду развернуться в боевую линию. По газам… Два танка прорвались за Мечетку. Один сразу же подбили. Экипаж посыпался из танка, и буквально через минуту тот полыхнул ярким пламенем. Дальше продвинуться не удалось. Встали на огородах, за домишками поселка. Осмотрелся, осмысливаю ситуацию. За нами пехота – рабочие и экипажи маршевых рот. Очень много молодежи и стариков. Один дед здоровый такой, с усами, в бескозырке, поверх тельняшки крест-накрест патронташи. Я не выдержал, говорю: «Дед, да ты хоть куда?» А тот: «Ах ты, такой-сякой, да я Царицын отстоял, а тут фрицы какие-то паршивые. Сейчас мы их расшерстим. Сам давай не отставай!»
Только вроде закрепились, получаю приказ отойти прямо к заводу и оттуда ударить вдоль Волги на Рынок, захватить его и удержать. Рынок – это такая небольшая деревушка. В центре церковь, кругом сады. Стоит на господствующей высоте, прямо на берегу Волги. Приказ есть приказ, быстро свернулись в колонну и отошли.
Рынок атаковали на скорости. Смотрю – ребята бодро идут. А ведь это у них вторая атака в жизни. Помню, немцы как-то плохо стреляли, но, честно признаться, мы стреляли не лучше. И вот атакуем, и ни один из наших танков не горит. А деревушка ближе и ближе… Опять же, вот обрати внимание, мы атаковали, совершенно не имея понятия, сколько их там, есть ли там танки, противотанковые орудия. Да, честно признать, и не до того было. Приказ прост – отбить Рынок любой ценой! Все!
Снова осмотрелся – из десяти танков за мной идут только восемь, двух в строю нет. Один вертится на гусенице, другой ведет огонь с места. Остальные жмут вперед, на Рынок. Я тогда восхитился: «Какие же молодцы эти ребята, танки не бросили, ведут огонь с места, поддерживают нас».
Ворвались в Рынок, прочесываем его, выходим на западную и северную окраины. Быстро закрепляемся, расставляю танки. Каждой машине указал место, сектор обстрела. Между танками 50–100 метров. Прикрыли их ветками – торчат одни пушки.
Пока закреплялись, немного пришли в себя. Только вроде хотели перекусить, как начался мощный артобстрел. Потом обрушилась авиация. Посыпались бомбы. Вздыбленная земля, сплошной грохот. Казалось, все измолочено, перебито, нет живого места…
Но когда поутихло, увидели, что особо больших потерь мы не понесли. Но страху натерпелись. Долбили они нас основательно. Далее произошло следующее. Появляется командир из 21-го учебного танкового батальона и от имени командира майора Гирды приказывает роте снова отойти к СТЗ и оттуда ударить вдоль Мечетки на хутор Мелиоративный. Там пешие танкисты с бойцами истребительного батальона с трудом удерживают позиции. Им нужна помощь.
Быстро построились в колонну и на большой скорости пошли назад. В Рынке остались ополченцы, вооруженные только стрелковым оружием. Противотанковых средств, кроме гранат, у них не было. Разумеется, как только мы ушли, немцы при поддержке танков контратаковали и снова взяли Рынок. Уцелевшие ополченцы отошли к Тракторному…
На новом направлении мы атаковали только один раз. Успели немного потеснить немцев и помочь закрепиться на позициях рабочим отрядам. Тут приходит новый приказ – срочно совершить маневр назад к Рынку и снова захватить его.
Пока подвозили горючее и снаряды, пока заправлялись – стемнело. Чтобы быстрее двигаться, недолго думая, дал приказ включить фары. Опять вдоль Волги пошли к Рынку. На подходе к нему развертываемся во взводные колонны – ночью в развернутой линии атаковать трудно. По дороге встретили уцелевших после дневного боя в поселке ополченцев. Они снова поднялись с нами в атаку. К сожалению, тогда у нас ничего не получилось. До меня только потом дошло, что своими фарами я переполошил всех немцев. Поздно ночью мы откатились к Тракторному заводу.
В ночь с 23-го на 24-е готовились к атаке. Заправились горючим и боеприпасами. Майор Гирда за ночь собрал целый отряд. От командования ничего нового: главный удар – от Тракторного завода вдоль Волги, с задачей взять Спартановку, за ней – Рынок. Отогнать немцев от реки.
Перед атакой – короткая огневая подготовка. Набираем обороты. За нами в полный рост идут краснофлотцы. Море огня…
Вышибли немцев из Спартановки. Снова ворвались в Рынок. Кругом трупы немцев, разбитые орудия и минометы, несколько подбитых танков… У нас машин убавилось вполовину, много раненых.
Весь день 24-го – это маневрирование, тяжелые бои за Рынок. Мы и они маневрировали в поселке. Немецкий танк я заметил, но выстрелить не успел. Он потом появился на новом направлении, прошел через ограды, и я его снова пропустил, не выстрелил. За ним выползают еще, и чуть ли не колонной. Еще кричали: «Танки, танки! Танки кругом!» Вот тут мы прошли вот так (рисует), и я в него попал. А горело их в итоге несколько штук.
Если он стоит – но это редкий случай, – то нужно самому попытаться занять выгодное положение. Мы потом научились это делать, в том числе и на легком танке. Думать начали по-настоящему. Но вот когда тебе говорят: «Атакуй, атакуй, жми!» – здесь особо не разбираешься. Чаще всего, конечно, танк стоит к тебе в лоб или немножко под каким-то таким углом. Много нужно учитывать: его положение, движение, скорость… он, допустим, хоть и медленно движется, но при прицеливании уже нужно сделать вынос. И все это, конечно, на глазок, по опыту. И только с опытом все это приходит. Поэтому есть танкисты просто на вес золота. Заводские ребята, к примеру, были подготовлены весьма неплохо… Детали стерлись. К вечеру было приказано отойти в район Спартановки, ближе к заводу. Пришло пополнение из нескольких «тридцатьчетверок». Смотрю – стоят одна к одной, скученно. Рядом какие-то люди в гражданской одежде. Спросил у них, кто старший. Оказалось, что это рабочие с завода – сборщики танков. У меня прямо заныла душа: послать их в бой – это значит оставить завод без специалистов. Вместе с тем все понятно: это их город, это их завод, их семьи… Распределил спецов между взводами.
От рабочих узнал, что завод даже под обстрелом еще собирает танки. Они идут в бой прямо из цехов.
Утром 25-го пытались отбить у немцев хутор Мелиоративный. Это важный пункт, он «нависает» над заводом и Спартановкой. Все вокруг него как на ладони. Немцы там сидели крепко – хорошо окопались. У хутора большой сад. Мы ворвались в него, но дальше не продвинулись. И так без конца, вплоть до ранения…
– Мне рассказывали, что вы прямо на танке уехали к девушке…
– Когда я из Ульяновска уезжал в Сталинград, курсант Пронин попросил меня передать письмишко родителям в Сталинград. Я письмо взял, а когда приехал в Сталинград, познакомился с городом, пошел искать дом его родителей. Они жили в центре. Меня очень хорошо встретили. Вручил им его письмо, рассказал, с каким трудом мы шли через Белоруссию, – писать об этом никто не имел права. В общем, они меня приняли как родного. А у них была дочка, Валентина. Она окончила десять классов и поступала в институт. Мы познакомились, стали дружить. Каждую субботу-воскресенье, когда была возможность, я гостил у них. Город до 23 августа жил обычной мирной жизнью. С пятницы на субботу я к ним в очередной раз пришел. А поскольку на Дону уже шли тяжелые бои, а это совсем близко, родители мне задали резонный вопрос: «Коленька, как ты думаешь, нам эвакуироваться или нет? Вот предлагают…» И тут я отличился.
Ее отец работал на Волжской флотилии. Сам-то он должен был остаться, а вот семья могла выехать, эвакуироваться. У них была такая возможность, и они собирались это сделать. А я дурак… надо же себя героем перед девушкой показать! Как будто великий знаток в военном деле, во всем разбирается, знает, что произойдет.
– Да вы что! Да мы разобьем врага!
И вроде убедил их не эвакуироваться. На самом деле я ничего не знал и не мог себе представить, что все произойдет настолько быстро. Может быть, они бы позже и эвакуировались, но немцы нанесли стремительный удар на завтрашний день, 23-го, в воскресенье. А 24-го или 25-го, я сейчас точно не помню, наметилось небольшое затишье. Мы как раз захватили Рынок. Я расставлял танки в обороне, и мне вдруг ударило в голову… Вот до сих пор не могу понять, что за чувство такое?! Абсолютно спонтанно, внезапно, словно кто-то меня толкнул, какой-то щелчок – сесть на танк и рвануть в город. Крикнул механику-водителю Семенову:
– Заводи!
– Куда?
– Вперед! Пошел! В сторону завода!
Он сперва подумал, что мы в штаб батальона, который стоял на заводе. Но когда мы подъехали к заводу, я погнал его дальше, по Ленинскому проспекту, прямо в центр города. Я толкал его в спину: «Вперед, вперед!» Он гонит, не поймет куда. А у меня в глазах стоит их маленький деревянный домик с палисадником. И вишенки, яблоньки там… Кричу механику: «Скорость, скорость, скорость!» Все кругом продолжает гореть. Даже телеграфные столбы горят, трамваи горят. Дорога разбита, завалена трупами, обломками… и он виртуозно жмет по ней. Это был классный водитель. Приближаемся к домику, и я уже заранее вижу, что домика-то нет! Когда я уже вплотную совсем подъехал… там яма огромная, все сгорело вокруг, и старушка из соседнего дома рядом стоит… Я эту бабку знал, и она меня знала. Говорит мне:
– Коленька, родненький, всех до одного! Как раз приехал хозяин обедать. Бомба прямо в дом попала… А я нечаянно полезла в погреб – достать крынку, да там и осталась.
Я развернулся, оглушенный. Какая злость, какая ненависть: «Да я ж их рвать буду!» Механик все понял, молчит.
Рванули назад. Подъезжаем к заводу, стоит мой командир:
– Стоп! Где был? Откуда?
Смотрит мне в глаза:
– Где твоя рота, Орлов?
Ответил ему:
– В Рынке.
– Где ты был?
Я ему честно все рассказал. Он так подумал, подумал…
– Давай немедленно в роту! Сейчас немцы попрут. В случае чего, если кто-то… скажи, что выполнял мой приказ.
Ты понимаешь? В такой ситуации он остался человеком! А ведь мог меня на месте застрелить или сдать куда следует. И был бы прав… А я еще, помню, на обратном пути гляжу – бумага висит на столбе. Думаю: «Что такое? Сюда ехал, не было бумаги, а обратно еду – есть бумага». Крикнул: «Старший, сбегай, сорви бумагу». Он сорвал, приносит. На плотной такой бумаге приговор коменданта города, подписанный каким-то майором. Все просто: «За мародерство расстрелять семь человек, включая одну женщину». Вот какая суровость жизни! А комендантом гарнизона был командир дивизии НКВД полковник Сараев. Отличный, кстати, мужик. Мы с ним там пересекались. По результатам боев его дивизия стала гвардейской.
Вернулся в роту. Несколько дней вел бои. А 28-го вечером к нам на помощь подошла знаменитая 124-я мотострелковая бригада, командовал которой не менее знаменитый полковник Горохов. Мне ставят задачу: с утра 29-го от завода снова атаковать вдоль Волги в направлении Мокрая Мечетка. Рынок к тому времени мы вроде опять сдали. После очередной атаки в районе Спартановки встречаю подполковника, танкиста. Молодой, стройный красавец в кожанке, перетянутой ремнями. Представился нам: «Командир танковой бригады Житнев. Наслышан о вас. Хорошо воюете. А мы только что пробились с запада. Вот мои танки». Показывает на кустарник. Там стояло несколько легких танков и два-три Т-34. Виднелись и противотанковые орудия. Это были остатки разгромленной 99-й бригады Житнева. Меня переподчинили ему как командиру, у которого имелся штаб. Он очень обрадовался, приняв мою роту. А мне тем более было очень важно, что у меня теперь есть настоящий командир и хоть кто-то теперь мною управляет.
Нам ставилась задача атаковать высоту северо-западнее Рынка. Пространства для маневра там особо нет. Прямо в Спартановке встали в боевой порядок. За нами двинулись остатки пеших танкистов и морская пехота группы Горохова. Пошли. Вокруг закипело. Вдруг удар… Танк круто рвануло влево. Заорал механику-водителю: «Вперед, вперед!» Стоим! Что делать? Вспомнил, чему учили в Орловском училище: «Командир должен перейти в другой танк и продолжить управлять боем». А как это сделать – задача. Кругом разрывы, стрельба… Ну, я приоткрыл люк, гляжу – недалеко от меня танк, до него метров тридцать-сорок. Движется потихонечку в моем направлении. Молодчина! Заметил, что мой танк крутнуло. Выскакиваю на землю, вижу, как он открывает люк. И только я попытался прыгнуть на закрылки, чтобы забраться в танк, как получаю сильнейший удар в голову – меня сбило пулей. Упал. В голове звон. Ощупал руками…
Пуля попала в гребень танкошлема, не поранив головы, ушла под ларингофоны (?). Однако сам удар был такой, как будто кто-то по голове ударил оглоблей. Это все длилось лишь мгновение. Сознания я не терял. Поднимаюсь, снова лезу на гусеницу. Еще удар. В плечо! Вторая пуля перебила ремень и разорвала гимнастерку. Уже командир того танка выскочил, лежит, смотрит на меня. Опять поднимаюсь… Третья пуля! На этот раз в грудь. Эта уложила меня плотно. С того момента ничего не помню. Пришел в себя несколько дней спустя, уже на той стороне Волги, в госпитале…
Сквозное ранение. Не тяжелое в принципе, если быстро окажут помощь. Однако я тогда потерял много крови. Вначале даже, помню, вроде руками еще пытался что-то сделать, а потом все – поплыл. Как переправлялись, все события и эпизоды, знаю только со слов одного раненого старшего лейтенанта, артиллериста. У него было перебито плечо. В те дни раненых поступало необычайно много, врачи их не успевали обрабатывать. Он рассказывал, что уступил мне свое место в машине, которая шла к переправе, а сам ехал на подножке, схватившись за ручку двери.
Потом на катере плыли. Загрузили два катера, как он рассказывал. Тот, что ушел раньше нас минуты на две-три раньше, – потопили. А наш проскочил. Раненых выгрузили на песок, и мы там лежали двое суток. Потом нас повезли в Ахтубу. Я был обессилен абсолютно, но спасибо девочкам-санитаркам, выходили: они меня кормили, поили, перевязывали…
Потом где-то в степи в Казахстане с поездом что-то случилось. Кто-то кричал, что нас подбили. Эшелон остановился. Народ побежал куда мог. Каким-то образом меня с вагона стащили. Я тут хоть впервые по-человечески оправился. А когда поезд тронулся, все, кто смог, добежали и сели, а мы, немощные, остались. Этот старший лейтенант мог добежать и уехать, но опять остался со мной. Своей здоровой рукой он помогал мне застегивать и натягивать мои галифе…