– А на Т-70 какие-то успехи были?
– Нет, я на Т-70 ни одного танка не подбил. Да и не мог бы подбить. От нас просто требовали, чтобы пехота видела, что мы стреляем. А то, что мы садили в белый свет как в копеечку, так это… Командир корпуса очень требовал: «Видишь – не видишь, стреляй на ходу». Говорили, что даже сам Сталин требовал…
– Мы остановились на вашем ранении…
– Наш корпус вывели в тылы. Полк стал полностью небоеспособным. Буквально только пара машин вырвалась из-под Верхне-Кумского. Что-то «убежало», когда немцы прорвались… Всего в корпусе, согласно отчету, осталось пятьдесят три танка. Эти машины уже 27 декабря пошли по длинной большой дуге через Калмыцкие степи на Маныч, а затем на Миус-фронт. Корпус ушел, а наш полк, брошенный и забытый Богом и командованием, как абсолютно утративший боеспособность, оставили под Сталинградом. Нам только успели сказать: «Хотите воевать – формируйтесь!» Получили мы под квартиры один населенный пункт на южной окраине Сталинграда. Танков у нас уже не имелось, людей осталось с гулькин нос. Собственными силами из запчастей с подбитых машин кое-как умудрились собрать два танка. Но их у нас тут же забрали, и они ушли с бригадой.
Ну что, раздали награды, подвели итоги, помянули погибших. Нужно все начинать заново. Слово взял комполка Брежнев. Поздравил нас с наступающим Новым годом, рассказал о положении на фронтах. Мы ему задали вопрос: «Почему корпус ушел, а мы торчим здесь?» Тот развел руками: «Командование поручило нам заново сформировать полк. Это все, что я могу вам сказать». А когда вручал награды, вдруг обратился ко мне: «А тебе, Орлов, две награды. Вот орден Красного Знамени и вот приказ на назначение начальником штаба полка». Какой из меня начальник штаба полка, в двадцать лет? А у комполка куча всяких штабных и заместителей: капитаны, майоры, старшие лейтенанты… У них, конечно, глаза на лоб: «Еб твою мать, лейтенанта начальником штаба полка! А мы в таком дурацком положении». Там тоже разные водились люди. Были и такие, что не воевали, сидели в тылу. Но были и такие, которые самоотверженно исполняли свой долг. Вспоминается пожилой старший лейтенант по подвозу горючего и боеприпасов. Этот человек заслуживает самых добрых слов…
Я начал было сопротивляться, высказал сомнения, справлюсь ли. Но Николай Моисеевич, чудесный человек, сказал очень просто: «Николай, завтра будь добр представьте ваше соображение и план, как нам начать работу по формированию полка».
А я ни одной официальной бумаги в жизни не оформил. А тут мне говорят оформить план формирования полка! И тут началось…
И удалось – сформировали. Это оказалось нетрудно. Техники, как на складе. Зайди в любой большой овраг – или танки, или машины. Чего только там не было!
Рядом стоял ремонтный завод. Мы познакомились с командиром ремонтно-восстановительного батальона. Тот говорит: «Вы давайте таскайте мне. Хоть один танк притащите, и я вам начну делать. Рабочие есть». Мы откопали один танк из-под снега в овраге – его ремонтники тут же ввели в строй. За танком откопали парочку немецких грузовых машин. Хорошие мощные машины, не хуже «Студебекеров». Считай, уже какая-то живность появилась, можно двигаться дальше. Январь месяц, снега горы. Полуторка у нас была, так с ней одни мучения. А в Сталинграде еще продолжаются бои, доколачивают окруженных. Не успели мы сформировать полк, как к нам приехало начальство и приказом Рокоссовского его у нас отобрали и отдали на пополнение в 64-ю армию Шумилова, в город. Но у нас уже опыт! Мы один танк у них прямо с платформ утащили… Все равно полк сформировали не по штату – боевых единиц набрали больше, чем полагалось. Сгрузили этот танк и давай опять рыскать по окрестностям, таскать технику…
– А людей где брали?
– Кругом госпиталя. Даже из города брали людей, у Шумилова и у Чуйкова. Мы к ним с краю прильнули, с юга. Шумилов нам так помогал, о!
Окруженную группировку на тот момент уже разгромили. Мы как раз закончили второе формирование, собрали разных танков еще на один полк. А командир корпуса все время жмет телеграммы: «Вашу мать, когда вы закончите там зимовать?!» Он на Миус-фронте уже все свои танки потерял. Его хотят вывести из боя и вывести на переформирование.
Ну ладно, очередной полк мы сформировали. Надо отправляться на фронт через Ростов. Но ни хера не можем получить эшелоны. А нужно ни много ни мало два эшелона на полк.
С командиром полка едем в штаб фронта: «Мы такие-то. У нас все укомплектовано. Мы одеты-обуты. Готовы отбыть на фронт. А помог нам товарищ Шумилов». И вроде как бы мы официальные лица, комполка и старший лейтенант. Но на нас как глянул здоровенный генерал-лейтенант да как рявкнет матом: «Да вы что! Да из-за какого-то задрипанного полка… Да здесь вся армия – отправить не могу. Меня Сталин за горло…»
И тут мы узнаем, что в связи с большим напряжением отправка эшелона – это как фронтовая операция. Хорошо, кто-то сказал, что приехал Маленков с особыми полномочиями. Мы сразу к нему. Делать не хер, Маленков – последняя инстанция. Нас уже командир корпуса обещал расстрелять, оттуда по железной дороге присылает бумаги, в которых пишет, что мы сволочи и тут загораем.
Прикатили к Маленкову… И ты знаешь, как получилось: во-первых, легко пропустили в вагон, во-вторых, он нас душевно принял. Маленков работал в вагоне на запасных путях. У него там был оборудован штаб, который координировал разгрузку и перегруппировку войск. Мы, честно говоря, особо ни на что не рассчитывали, шли с командиром полка для отвода души, для успокоения, чтоб было о чем доложить командиру корпуса, когда нас начнут судить за дезертирство. А тут, считай, мы были у самого…
Старший лейтенант провел нас через маленький коридорчик. Маленков, полный мужичок, в расстегнутом френче, выходит из-за стола: «О, армейцы! Давно не виделся с армейцами». Непривычное такое выражение употребил. А мы зачуханные, в шлемофонах… не, ну немного привели себя в порядок, конечно, но никто нас не инструктировал. Комполка сразу докладывает нашу эпопею, что мы уже два месяца здесь загораем, что один полк уже сформировали и отправили и что нам нужно тоже повоевать на Миус-фронте. Тот, может быть, и не знал, что такое Миус-фронт, но это звучало тогда здорово. Маленков выслушал нас довольно внимательно и спросил: «Ну, а если сегодня состав вам подадим?» Мы говорим: «Вот все расчеты, до танка, до машины, до кухни». Он берет трубку, не стал откладывать – этого я никогда не забуду. Называет того генерал-лейтенанта по имени-отчеству и спокойным таким тоном говорит: «Прошу, этих ребят отправьте по возможности немедленно».
Командир полка потом вспоминал частенько: «По возможности немедленно». Что имел в виду Маленков? Выходим и обсуждаем между собой – тут же опять можно сказать, что возможности нет. Прошли мы буквально метров сто, догоняет нас красноармеец с винтовкой, тот, что стоял у вагона: «Товарищ подполковник, разрешите обратиться. Минутку подождите. Вам сейчас принесут документы». Приносят документ, а там резолюция: «Товарищу такому-то не позже такого-то отправить полк Зеленой улицей».
Прибываем на станцию, нас встречает начальник:
– Что вам, хлопцы?
– Вот расчеты на погрузку полка.
– А кто приказал? Пока не получу указание, грузить не буду.
– Как можно решить этот вопрос?
– Ну, как… у нас колес много. Масло нужно, надо подмаслить.
– Что нужно?
Он перечисляет: первое, второе, третье, четвертое…
Как вы думаете, что он первым назвал? Он просил мыло! А у нас мыла завались, по пятьдесят граммов на каждого солдата положено. Когда у тебя триста человек в полку, проблем нет. На втором месте – табак.
– Только не сигареты ваши, мне нужен рассыпной, махорка.
На втором месте оказалась махорка, а на третьем – сахар.
– Это чтобы поехать на фронт – еще и взятку дать? Сегодня это воспринимается с трудом…
– Еще какая взятка. Думаешь, что одну мы дали? Нет, не одну. И сахар пошел. И еще муки он просил, ведро, по-моему… Все передали ему, а тот говорит:
– У вас резерв есть?
– Есть. А тебе зачем?
– Он вам потребуется. На каждом полустанке вас будут задерживать. Вы сразу ставьте на стол! Иначе будет держать сутки и будет не виноват.
В итоге пришлось так откупаться до самого Ростова.
Шли в два эшелона. Первый ушел на сутки раньше. С ним уехал комполка. Я, как начальник штаба, со вторым. И вдруг на одной из станций караул мне докладывает, что у нас ЧП: сбежал экипаж. Точнее сказать, пропал. Танк есть, экипажа нет. А мы уже километров за сто от Сталинграда уехали, если не больше. Обстановочка!
С моей стороны – только назначили человека, и еби его мать, уже такое ЧП. Что делать, телеграфом доложил комполка. А тот уже прибыл в состав корпуса. На следующей станции вручают короткое сообщение: «Двух расстрелять, двух привести». Собрал я народ. Парторг говорит: «Николай Григорьевич, этот экипаж я помню. Они очень сильно бузотерили у нас. Пили много. Я знаю, в каком они жили доме. И хозяюшку помню. Дайте мне четырех автоматчиков». Руками сняли полуторку с платформы. Он на ней укатил…
Этот капитан, парторг, оказался на высоте, сумел без выстрела скрутить их и привезти. Выяснилось, что они пили самогон вместе с хозяйкой, да еще пришла какая-то девка. И уже шли разговоры, чтобы всем экипажем уйти в Сибирь, дезертировать с войны. Пришлось организовать им клетку в одной из машин.
Повторно доложил командиру полка. Тот доложил наверх: «Прибыли тчк находятся под арестом тчк». Приходит команда: «Двоих расстрелять на месте тчк командир зпт механик доставить корпус тчк». Твою мать, вот еще задача. Я опять к начальнику станции, запросил кодом: «Прошу подтвердить ваше распоряжение». Немедленно простучал ответ: «Подтверждаю». Выехали со станции. На одном из перегонов я приказал остановить эшелон. Быстро создали «тройку», чтобы придать всему этому более-менее законную форму. Построили личный состав, привели приговор в исполнение – расстреляли. Это были люди новые, второго состава, или из госпиталей, или еще откуда-то.
Когда прибыли на Миус, полк временно стоял на юго-западной окраине Ростова. Там состоялся еще один трибунал. И на территории школы… то же самое. Вот такое мне в моей жизни приходилось терпеть. В бою куда легче. Подобные вещи мозг человека, его сердце, его душа отказываются принять… черт его знает, как-то решались и эти задачи.
Ну а потом я уж не так много воевал. Судьба ни с того ни с сего решила преподнести мне сюрприз. Казалось бы, только что стал начальником штаба полка, как вдруг приходит бумага «Откомандировать старшего лейтенанта Орлова в распоряжение отдела № … Бронетанкового управления Степного фронта». Так я попал на должность старшего офицера оперативного отдела штаба бронетанковых и механизированных войск фронта.
Ничего не понимал вообще в этих вопросах. Когда я вошел и увидел карту предстоящей Курской битвы, она меня потрясла своим масштабом. Справа – Центральный фронт, слева – Воронежский фронт Ватутина, черными на фоне красных значков выделены бронетанковые дивизии, полки, бригады… Тысяча пятьсот танков в резерве! У меня глаза разбежались, понять ничего не могу. Сразу признался, что я салага. Те смеются: «Да, мы знаем, что салага. Но вы за десять дней пройдете курс молодого штабного работника». Все десять дней я был прикреплен к одному майору, который взял меня в оборот и просто «штурмовал» в полном смысле этого слова. Штурмовал, готовил к оперативной работе: как собирать сведения по телефону и радио, как вести обстановку, как писать проекты приказов и распоряжений, донесений на фронт и в Генеральный штаб… Начальник оперативного направления должен принять экзамен. Если я пройду этот экзамен – мог надеяться, что меня оставят. Кроме того, это день и ночь водить мотоцикл, любую машину, и особенно «Виллис», летать на самолете наблюдателем и офицером связи…
Экзамен я кое-как сдал. Но работать в этом штабе было очень нелегко. Начиналась Курская битва. Меня закрепили за 5-й танковой армией Степного фронта. В ходе сражения 12 июля она вводилась в сражение под Прохоровкой. То время помнится бесконечными разъездами на мощнейшем мотоцикле «Zündapp», который периодически сменялся на «Виллис». Приказы, распоряжения, сбор данных, проверка того-сего… С «Виллиса» – на самолет. За мной закрепили летчика. Отличный парень. Был сбит в бою, ранен, а затем списан из авиации. Но не смирился, добился разрешения остаться в авиации, хотя бы и на таком вот самолете, хоть и не вести боев, но летать. Мы с ним летали проверять войска и линию фронта. Комфронта очень любил проверять действия войск по донесениям – очень много врали. Населенный пункт еще не взят, а уже доносят – взяли.
– Это понятно. А что, вы в штабах знали о потерях? Например, под Прохоровкой?
– С потерями разобрались после сражения. То, что их было много, мы знали еще тогда. Сейчас установили цифру шесть к одному, и, скорее всего, это правильно. Но вы должны научиться видеть главное – суть исторического события. К сожалению, наши историки с подачи Запада рвутся фальсифицировать нашу историю, исказить ее, ошельмовать. Они растаскивают событие по отдельным эпизодам, скрывая за ними конечные результаты этого сражения.
Ротмистров встретил две зарытые в землю танковые дивизии, полностью укомплектованные новейшими танками. 75-миллиметровые пушки немцев с длинным стволом пробивали наши Т-34 в лоб насквозь, не говоря уже о бортах. Т-34 в первый период войны показал себя превосходным танком. Он еще господствовал под Сталинградом… но под Курском уже стало ясно – не хватает мощи. У его 76-миллиметровки короткий ствол, и начальная скорость снаряда уже была слишком низкой. Чтобы побороться с той же «Пантерой», надо подойти на шестьсот-восемьсот метров. А она тебя возьмет с полутора километров, а «Тигр» с 88-миллиметровым стволом – с двух… Ну, вот попробуй подойди… Опустить руки? Сдаться?.. Мы могли взять их только количеством – потерять, но победить. Вот в чем дело-то. И нечего здесь бояться говорить об этом. Да, были ошибки. С вводом той же 5-й армии. Ведь была возможность нанести удар во фланг. Но так как задача была поставлена с самого верха, то получилось то, что получилось. Пришлось бить в бронированный лоб танковой дивизии немцев. А немцы не дураки, они воевать умели…
Работа в штабе мне изрядно надоела, я очень хотел вернуться назад, в свой корпус, даже написал рапорт. Особенно не любил эту строгость в ведении документации: за каждую ошибку, особенно в цифрах, – это ужас. Надо за весь фронт собрать, надо знать состав командиров, их биографию, заправлен ли, сколько боеприпасов, где он находится в эту минуту. Это очень трудно, особенно если со связью плохо. По радио нельзя, нужно по проводу. А по проводу не всегда работает, и значит, надо ехать. А пока доедешь, он уже изменился…
И как-то в один из дней сижу, работаю. Заходит полковник, внимательно смотрит на меня и говорит: «А ну, иди-ка сюда! Чего здесь штаны протираешь!» Смотрю – а это мой командир полка Бриженев. Оказывается, он был ранен, лечился и вот теперь после госпиталя прибыл за назначением. Обнялись, расцеловались. Он мне говорит: «Вот, я получаю назначение. Ты, наверное, знаешь какую-нибудь хорошую бригаду». Действительно, имелась одна бригада, где буквально накануне тяжело ранило ее командира. Ну, я говорю: «Проситесь в 27-ю гвардейскую. Она под Сталинградом рубила окруженную группировку».
Через час выходит от начальника штаба бронетанковых войск с кадровиком.
– Николай, я получил бригаду. Не подскажешь, как добраться?
– На чем?
– На чем угодно, лишь бы побыстрее.
Подгоняю мотоцикл, он в коляску – и вперед.
– Я тебе бумагу пришлю, жду в бригаде!
Эта встреча сразу все перевернула во мне. Я сразу к начальнику оперативного отдела, думаю про себя: «Хули мне, молодому парню, в штабе торчать…» А начопер, подполковник, опять вскинулся: «Да ты что! Здесь тоже фронт!» Смотрю – майор, замначальника отдела кадров подмигивает:
– Коль, ты Зину-«ленинградку» знаешь?