Эти слова поразили мистера Джекила. Тётушка Несбит показывала вид, как будто ожидала этого, и продолжала кушать картофель с таким угрюмым спокойствием, как будто ничто не могло удивлять её. Нина казалась чрезвычайно огорчённою, и обратилась к Клейтону с умоляющим взглядом.
— Что касается до меня, — сказал Клейтон, — я основываю религиозное воспитание моих людей на том, что каждый из них, и мужчина и женщина, должны отдать отчёт о себе одному только Богу, и что велениям Бога должно повиноваться прежде, чем мне.
— Помилуйте, — сказал мистер Джекил, — это послужило бы поводом к нарушению всякой дисциплины. Если вы намерены каждому из этой толпы невежд и самолюбивых негодяев дать полную свободу судить по-своему о велениях Бога, тогда один заговорит одно, другой другое, тогда конец всякому порядку. При таком условии невозможно управлять плантацией.
— Зачем же допускать, чтоб эта толпа была толпою невежд? — сказал Клейтон, — её нужно научить, чтоб она умела читать книги священного Писания без посторонней помощи и могла бы видеть, что моя власть согласуется с теми понятиями о ней, которые толпа эта усвоит. Если я приказываю что-нибудь несообразное с их понятиями о моей власти, они не обязаны повиноваться мне.
— Гм! Желал бы я видеть плантацию с таким управлением, — с презрением сказал Том Гордон.
— Благодаря Богу, вы увидите её, если пожалуете на мою плантацию, — сказал Клейтон, — вы доставите мне своим посещением большое удовольствие, сэр.
Тон, которым Клейтон произнёс эти слова, до такой степени был искренен и чистосердечен, что Том принуждён был замолчать, и, хотя и с мрачным видом, принять такое приглашение.
— Я полагаю, — сказал мистер Джекил, — что такая мера, как бы она ни была хороша с самого начала, окажется впоследствии никуда негодною. Вы позволите этим людям умствовать и они не захотят занимать тех мест, на которых они для вас более всего необходимы; они зайдут слишком далеко; такова уж человеческая натура. Чем больше вы даёте, тем больше они будут требовать. Позволив своим людям обсуждать и предлагать всякого рода вопросы, вы сейчас же сделаете их недовольными. Я видел этот опыт в двух-трёх местах, и он никогда не удавался. Негры становились беспокойными и недовольными. Чем больше мы давали им, тем недовольнее они становились и, наконец, толпами бежали в вольные штаты.
— И прекрасно, — сказал Клейтон, — если уж таков и должен быть результат, то пусть они бегут, лишь бы только приготовились к тому. Если мои благоразумные меры, если моё влияние, основанное на началах здравого рассудка, покажутся для них невыносимыми, то я не хочу и удерживать их. Тем более никогда не соглашусь удерживать их, внушая им, во имя религии, ложные убеждения, ложно поставляя себя предметом повиновения, ложно присваивая себе власть моего Создателя.
— Мистер Клэйтон говорит с увлечением, — сказал Карсон, — с особенным увлечением. Я бы желал, чтоб наши северные приверженцы свободы послушали вас. Мне всегда бывают противны эти аболиционисты, которые поселяют раздор между северными и южными штатами, прерывают торговые и дружелюбные сношения и, вообще, производят подобные вещи.
— Мистер Клэйтон говорит с увлечением, — сказал мистер Джекил, — это правда! Но, мне кажется, он ошибается, воображая, что может воспитать наших негров в этом духе, при наших учреждениях, не сделав им больше вреда, чем пользы. Замечателен факт, что самые гибельные возмущения происходили именно от чтения Библии этими необразованными людьми. Возьмём для примера Ната Торнера в Виргинии и Вези с его сообщниками в Южной Каролине. Я одно могу сказать, что воспитание толпы невежественных людей, основанное на Библии, не поведёт к добру. Эту священную книгу можно назвать источником жизни, когда ею пользуются надлежащим образом; в руках же необразованных людей, она будет служить источником смерти. Самое лучшее в этом случае: уделять из неё такие частицы, которые будут удобопонятны для этих созданий. Эта удивительная система религиозного воспитания доставляет нам возможность держать негров в наших руках: мы можем выбирать для них такие места, которые более всего внушают им смирение, почтительность и повиновение; потому-то я и утверждаю, что тот, кто вздумает управлять плантацией по другой системе, непременно разгорится.
— Значит, вы боитесь доверить им слова Спасителя, — сказал Том с презрительной улыбкой, — это мне нравится.
— Ваше замечание до меня не относится, — сказал Клейтон, — я охотно отрекаюсь от всех прав, которых не в состоянии защищать словом Божьим, которых не могу называть своими пред человеком с развитыми понятиями. Мне ненавистна идея, что я должен угнетать человеческий ум и оставлять его в невежестве и младенческом состоянии, с той целью, чтоб заставить его верить в ложь, которую вздумаю говорить ему на счёт моих прав! Я хочу иметь людей здравомыслящих, получивших некоторое образование, людей, которые должны повиноваться мне по сознанию, что в этом повиновении заключается их собственная польза, и что вместе с правом повелевать ими я должен заботиться об их благополучии.
— По моему мнению, — сказал Том, — тот и другой способ управлять людьми — чистейший вздор. В одном случае они могут сделаться лицемерами, в другом — мятежниками. Лучшее средство для воспитания этих людей заключается в том, чтобы доказать им, что без нас они не могут обойтись. Всякие другие доводы и доказательства ни к чему не поведут. Этим людям надобно только дать понять, что в деле подобного рода не может быть двух дорог, и тогда у вас всё будет спокойно.
После этого замечания разговор продолжался с значительной горячностью, так, что Нина и тётушка Несбит принуждены были встать и удалиться в гостиную. Нина, с обычным чистосердечием, восхищалась словами Клейтона, и это восхищение, быть может, служило ему существенным ободрением удерживать позицию, которую он занял.
— Неправда ли, как прекрасно говорит он? — сказала Нина тётушке Несбит, войдя в гостиную, — сколько проглядывает благородства в каждой его мысли! А этот отвратительный Джекил! У него, должно быть, пренизкая душа.
— Дитя! — сказала тётушка Несбит, — ты удивляешь меня своими словами! Мистер Джекил очень почтенный адвокат, старшина в нашей церкви и вообще человек весьма набожных правил. Он дал мне превосходнейший совет на счёт моих дел, намерен взять с собой Мили и приискать для неё выгодное место. Он сделал некоторые открытия и хочет сообщить тебе их после обеда. Он узнал, что в Миссисипи есть одно имение, которое стоит сто тысяч долларов, и которое по всем правам должно поступить в твоё владение.
— Не верю ни одному слову этого человека, — сказала Нина. — Я не люблю этого человека, ненавижу его, не хочу слушать его, не верю ему!
— Нина! Как часто я остерегала тебя от внезапных предубеждений, тем более ты не должна иметь подобных предубеждений против такого человека.
— Извините, тётушка, вам меня не убедить, что это добрый человек, даже и тогда, если бы он был старшиной в двадцати церквах!
— Во всяком случае, дитя моё, ты должна выслушать его. Твой брат очень рассердится, если ты этого не сделаешь, — и к тому же известие, которое он хочет сообщить, весьма важно. Ты не должна огорчить своего брата.
— Ваша правда, тётушка, — сказала Нина, — я выслушаю его, и буду держать себя по возможности лучше. Быть может это ускорит его отъезд отсюда. Не знаю почему, но его разговор для меня хуже ругательств Тома! Уверяю вас.
Тётушка Несбит посмотрела на Нину с таким выражением, как будто считала её существом, совершенно погибшим.
Глава XV.
Мнения мистера Джекила
Когда джентльмены перешли в гостиную, Нина, по приглашению Тома, последовала за ним и мистером Джекилом в библиотеку.
— Мистер Джекил намерен сообщить нам некоторые известия на счёт нашего имения в Миссисипи, и если эти известия примут оборот, какого он надеется, то дела наши значительно поправятся, — сказал Том.
Нина беспечно опустилась в сафьянное кресло, стоявшее подле окна, и устремила свой взгляд вдоль дубовой аллеи.
— Занимаясь делами по поручению вашего батюшки, — сказал мистер Джекил, то же садясь и расправляя туго накрахмаленные кончики своего воротника, — я в значительной степени ознакомился с вашим наследственным имением, весьма естественно принимал в нём живое участие и постоянно заботился о его интересах. Вы, вероятно, помните, что сестра вашего батюшки, мистрисс Стюарт, получила в наследство, после своего мужа, прекрасное имение в Миссисипи.
— Помню, помню, — сказал Том, — продолжайте.
— Она умерла, и завещала всё своему сыну. Сын этот, как кажется, подобно многим молодым людям, завёл преступную связь с хорошенькой квартеронкой, с горничной его матери. Будучи хитрым созданием, каким бывают многие из них, она до такой степени опутала его своими сетями, что он увёз её в Огайо, женился на ней, жил с ней несколько лет и имел от неё двоих детей. Он перевёз её в Огайо собственно с тою целью, чтоб освободить её, что дозволяется законами того штата. Мысль эта так сильно вкоренилась в нём, что он не мог отказаться от неё, тем более, что жена его подстрекала к тому. Надо полагать, что она была женщина дальновидная, женщина, как говорится, с характером, иначе она бы не сумела так распорядиться. Муж её умер месяцев шесть тому назад, завещав плантацию и всё своё имущество ей и детям, и она действовала так умно, что сделалась наследницей завещанного имения. По наружности она до такой степени приближалась к племени белых, что из двадцати человек едва ли нашёлся бы хоть один, который бы догадался, что она такое. Окружавшие её не хотели даже и подумать об этом: все полагали, все были уверены, что она принадлежит к числу белых штата Огайо; никто бы, кажется, и не вникнул в это обстоятельство, если б на ту пору не случился я в тамошних краях. Дело было вот как. Она удалила от себя управляющего плантацией, потому что негры жаловались на него. Случайно я встретился с этим человеком, он начал рассказывать свою историю, и, после немногих вопросов, я узнал, что это за люди. Я немедленно отправился к одному из известных адвокатов, потому что в голове моей сейчас же мелькнула идея, что тут есть обман. Мы пересмотрели все законы об освобождении негров, и нашли, что акты об эмансипации ни больше, ни меньше, как одна макулатура. Следствием этого было то, что и она, и её дети такие же теперь невольники, как и все другие на её плантации; и что всё имение, стоящее по крайней мере сто тысяч долларов принадлежит вашей фамилии. Я проехал с адвокатами по всей плантации, отрекомендовался ей и её детям, и осмотрел их с особенным вниманием. Понимая в смысле товара, я должен назвать их драгоценным приобретением. Ей не много больше сорока, но на вид она кажется не старше двадцати семи, или много двадцати восьми лет. Она очень видная, и, как говорят, очень умная женщина. На каком угодно рынке за неё можно получить от одной до полуторы тысячи долларов. Смолли сказывал, что за неё дадут и две тысячи: стоит только переправить в документах год её рождения; но я не хотел и слышать об этом, потому что подлог не в моём характере. А потом дети этой женщины: у неё два премиленьких ребёнка, каких я никогда ещё не видел, и почти как белые. Мальчику лет десять; девочке не больше четырёх. Само собою разумеется, я озаботился удержать их, потому что, по моему мнению, эта женщина с своими детьми составляют весьма важную часть имения: убеги они до нашего приезда, и плантация потеряла бы лучших своих представителей. Гордоны — прямые и законные владетели этой плантации: я нисколько не сомневаюсь, что вы немедленно объявите свои права на неё. Акт освобождения противоречит закону; и хотя покойный имел в виду оказать благодеяние, но тем не менее этим он отнял от наследников то, что составляет их неотъемлемую собственность. При виде спокойствия, с которым это создание распоряжалось имением, принадлежащим по закону вам, я приходил в сильное негодование. Теперь, остаётся только получить согласие наследников; я отправлюсь туда и немедленно начну судебный процесс.
Во всё это время Нина, пристально и с решительным выражением лица, глядела на мистера Джекила.
— Мистер Джекил, — сказала она, — вы, кажется, старшина в нашей церкви, правда ли это?
— Да, мисс Гордон, я имею эту привилегию, — отвечал мистер Джекил, переходя от резкого, делового тона, к мягкому и заключив слова свои вздохом.
— А я, мистер Джекил, ни больше, ни меньше как своенравная девочка, весьма мало понимающая религию. Скажите мне пожалуйста, как христианин, есть ли справедливость в вашем совете? На чём основывается право, по которому я должна лишить эту женщину свободы, отнять у неё детей и имение?
— Вы должны это сделать, мисс Гордон; тут нет никакого сомнения: разве владеть своею собственностью не есть уже право? Я смотрю на вещи глазами закона, а в глазах закона эта женщина с своими детьми составляет вашу неотъемлемую собственность, как составляет её башмак на вашей ноге; тут решительно не в чём сомневаться.
— Желала бы я знать, мистер Джекил, — сказала Нина, — с какой точки зрения стали бы вы смотреть на это, если б в действиях своих вы руководились словами священного Писания? Как вы думаете, понравился ли бы мне подобный поступок, если б я была на месте этой женщины?
— Милая мисс Гордон, позвольте вам заметить, что молодые барышни, с вашими прекрасными чувствами и вашего возраста, часто заблуждаются, неправильно применяя слова священного Писания. Положим, что я разбойник, грабитель, который насильственным образом отнял у вас всё ваше достояние. Само собою разумеется, я не захотел бы, чтоб меня принудили возвратить вам вашу собственность. Но можно ли вывести из этого золотое правило, что законный владетель не имеет права отнять у меня всё, что принадлежит ему? Эта женщина есть ваша собственность, её имение тоже ваша собственность, и она владеет им незаконно, как воровка. Без всякого сомнения, она не захочет отдать вам своего владения, но не смотря на то, право всё-таки остаётся правом.
Подобно многим молодым людям, Нине не нравились софизмы подобного рода, тем более, что она не умела возражать на них в свою очередь софизмами, и потому на все эти доводы она отвечала весьма просто:
— Во всяком случае, я не вижу тут никакого права.
— Всё это вздор! — сказал Том, — кому какая нужда, есть ли тут право или нет? Дело в том, Нина, говоря тебе откровенно, ты и я в настоящее время страшно нуждаемся в деньгах; к чему тут выставлять себя религиознее самых религиозных людей нашего времени? Мистер Джекил человек набожный, один из старших членов нашей церкви! По его мнению, это справедливо, за чем же нам противоречить? Мистер Джекил говорил об этом с дядей Джоном, и тот вполне соглашается с ним. Для меня, так решительно всё равно, если тут право или нет! Я сам сделаю это право: сила есть право, — вот моё мнение.
— Я изучал этот предмет, — сказал мистер Джекил, — и нисколько не сомневаюсь, что невольничество есть учреждение благодетельное, и что права владетелей освящены самим Богом: по этому, как мне не жаль эту женщину, как не несчастно её положение, но всё же мой долг наблюдать за исполнением закона.
— Всё, что я имею сказать, мистер Джекил, — сказала Нина, — заключается в следующем, — я не хочу мешаться в это дело; если я не в состоянии доказать, то всегда буду сознавать, что оно несправедливо.
— Нина, как это глупо! — сказал Том. — Я сказала, что чувствую, возразила Нина, вставая и выходя из комнаты.
— Весьма естественно, слова ваши доказывают, что в душе у вас чувства нежные, но не получившие верного направления, — сказал мистер Джекил.
— Разумеется, мы люди опытные, набожные, мы знаем, как должно поступать в этом деле,— не так ли? — возразил Том. — Послушайте, Джекил, сестра моя самое ветреное существо, вы можете заключить это по ловушке, которую сегодня она нам поставила. Она в состоянии испортить всё дело, если мы не приступим к нему сейчас же. Надо вам сказать, что её любимец негр, этот Гарри, родной брат женщины, из-за которой у нас идёт дело, и если Нина скажет Гарри о нашем предприятии, он напишет ей и заставит поднять тревогу. Завтра чем свет, не дожидаясь возвращения этого Гарри, мы отправимся в путь. Он, как кажется, уехал отсюда на несколько дней. Соглашается ли Нина на этот процесс или нет, решительно всё равно. Она, как видно, не заботится о своих интересах.