Есть небольшой шкафчик под раковиной. Опускаюсь на колено возле него. Раскрываю дверцы, одна из которых отпадает, поэтому перебираю пальцами, чувствуя неловкость. Наклоняю голову: на полке лежит полотенце. Я не глупая, поэтому убираю его в бок, к стеночке. За ним лежит небольшой пакетик. Беру его, поднося к лицу. Несколько флакончиков и три шприца. Вздыхаю, пряча пакетик с его содержимым в карман балахона.
Проверив нижние полки, убедилась, что больше здесь нет. Поднялась, открыв ящик над раковиной. Пусто. Абсолютно ничего, кроме слоя пыли.
Отворачиваюсь, направляясь обратно в коридор. Дилан говорит, что отец стащит всё то, что находится вне комнаты, но очевидно, что парень сам таскает у него. Сразу видно. Идеальная семейка.
Хотя, кто бы говорил.
Не подхожу к лестнице. Мне не хочется спускаться вниз. Уж лучше сделать это утром. Приковать Дилана к одному из столиков, а самой поискать. Но что, если найду наркотики его отца? Мне не хочется скандалить. Может, стоит просто не давать возможности парню спуститься туда? Контролировать каждый шаг? Я - не надзиратель. И не особо тянусь проводить рядом с ним много времени, но надо было предусмотреть, что это практически невозможно. Я у него дома. Если это строение можно так назвать.
Меня смущает только одно. Дилан не похож на того, кто жаждет, чтобы ему помогли.
Медленно шаркаю ногами, собирая носками пыль. Оставляю за собой следы. Здесь давно не убирались, даже запах странный. Пахнет “старостью”. Так пахло у моей бабушки дома. Подхожу к лестнице, смотря вниз. Бледный зеленый свет касается ног. Опираюсь руками на перила, немного поддавшись вперед. Прислушиваюсь. Всё такая же тишина.
Единственное, что её рушит, - это шум из комнаты, в которой я оставила Дилана. Кажется, он по-прежнему пытается освободиться, вот только это вряд ли увенчается успехом. Хотя, кто знает…
Делаю шаг вниз. Ставлю ногу на ступеньку, которая тут же скрипит, словно “крича” на меня.
Может, не стоит?
Касаюсь стены рукой, делая ещё шаг. Ниже. Напряжение осело в груди, поэтому пытаюсь дышать медленнее. Ладони всё равно потеют. Неприятное ощущение. Изо рта льётся пар. Неужели, минусовая температура?
От побежавших по спине мурашек, меня передергивает. Трясу головой, шмыгая носом. Вдруг навалилась слабость. Тяжелый груз, который начал сдавливать мне живот. Это эффект от тревожного сна. Такое часто происходит, так что удивляться здесь нечему. Опускаюсь, садясь на грязную ступеньку. Сгибаю ноги в коленях, никак не могу решить, идти вниз или нет?
С одной стороны, я обязалась помочь, но с другой… Дилан. Нет, здесь не так важно, о ком идёт речь. Мне хочется остаться одной. Не хочу иметь никаких социальных отношений с людьми. Даже с Ником. Только сейчас осознаю, что его улыбка мне не так приятна. Я видела множество таких выражений. Чувствуется фальшь, но могу и ошибаться. Оцениваю людей, сравнивая с другими, а в первую очередь с отчимом.
Обнимаю себя руками, сгибаясь. Смотрю потухшим взглядом перед собой. Бледный свет мерцает, и мне охота, чтобы он погас вовсе.
Исчезнуть. Раствориться.
Хоть на мгновение подарить себе покой, скрыться с чужих глаз, остаться одной там, где я полностью буду ощущать себя в безопасности. Не помню, когда в последний раз чувствовала нечто подобное. Я не защищена. Если вдруг пропаду, то никто не заметит. Только отчим, ведь тогда ему некого будет трахать, когда ему приспичит.
Хмурю брови, укладывая голову на согнутые руки.
Если оно так, то какой смысл терпеть это? Терпеть такое отношение, терпеть себя, терпеть унижения. Терпеть эту реальность. Я всё время думаю об этом, но потом вспоминаю о маме. Что с ней будет, если меня не станет? Что, если отчим…
Грохот.
Поднимаю голову, уставившись перед собой. Внизу, по бледной стене, скользнула тень. Вскакиваю на ноги, испуганно распахнув веки. И не долго думаю, поднимаясь наверх. Сворачиваю, подходя к двери, и хватаюсь за ручку, замерев.
А безопасно ли там? Там, где Дилан.
Бросаю взгляд из-за плеча. Шаги. Ступеньки лестницы жалко скрипят, прогибаясь под тяжестью тела.
Что здесь, что там, - везде они.
Мужчины.
Открываю дверь, решая, что Дилан ничего не сможет мне сделать. Он прикован, Эви, ключи у тебя, а это значит, что ты, практически в безопасности.
Не смотрю на парня, кожа лица которого покрылась потом. Он сжимает губы, желая вскочить на ноги, что у него выходит, вот только сделать шаг и приблизиться ко мне у него не выйдет, поэтому рычит, ругаясь:
- Я не ясно выразился, когда сказал, чтобы ты не ходила одна по дому?!
Колени дрожат, но сохраняю спокойствие, утешая себя тем, что парень меня не достанет. Не подберется. Вставляю ключ в замок, после чего тот щелкает.
- Тяжело тебе, убогому, эта фраза далась, - шепчу, но в комнате слишком тихо, поэтому тяжелое дыхание Дилана прерывается.
Я чувствую. Он смотрит на меня. Сверлит темным взглядом мой затылок, поэтому не желаю оборачиваться, не хочу видеть его. Не отхожу от двери, касаюсь её поверхности ладонью и опускаюсь. На пол. Сажусь, прижимаясь лбом, чтобы немного остудить жар.
Я всё ещё плохо себя чувствую, но это последнее, что станет меня волновать. Скрип кровати. Думаю, Дилан сел на неё. Немного поворачиваю голову, косо смотря на него: потирает лицо свободной ладонью, запуская пальцы в волосы. Творит на голове беспорядок. Не слышу его дыхания.
Я сказала то, что думаю. Он убогий. Он - наркоман. Он - мужчина. А мужчины - убогие существа, думающие только о своем удовлетворении.
Боль в животе возобновилась. Прижимаю ладонь, делая глубокий вдох.
Убогий.
Вновь бросаю взгляд на Дилана, и сама не осознаю, как во мне растет злость.
Убогие.
Ник убогий, Дилан убогий, все придурки из школы убогие, люди вокруг убогие.
Отчим убогий. Чёртов импотент, он…
Мой взгляд внезапно смягчается. Смотрю куда-то перед собой, прижимаясь лбом к поверхности двери. Эти мысли. Эта чертова ненависть…
Она так приятна.
Ненавидеть кого-то - значит разрушать самого себя. Но что, если кроме ненависти ты ни на что не способен? Мне только и остается, что питать злость по отношению ко всем вокруг, притворяясь, что жизнь меня устраивает.
Я не хочу такой жизни.
Ни один здравомыслящий человек не желал бы.
Так много рассуждать - это необычно для меня. Кажется, мне было проще не думать вовсе. Ни о том, что делает отчим, ни о матери, ни об отношении других ко мне. А сейчас, когда чувствую свободу кончиком пальцев, все мысли освободились. Вырвались в хаотическом потоке из головы, вызывая боль и смятение.
Отвлекаюсь, понимая, что Дилан до сих пор не подал признаков своего присутствия. “Отрываю” голову от двери, вновь бросив взгляд на него. Сидит. Согнувшись. Свободная рука согнута в локте. Щекой опирается на сжатую в кулак ладонь. Молчит.
Но дышит.
Что ж, значит, не помер. Не знаю, радоваться или плакать.
Но точно понимаю, что не встану отсюда, пока этот тип не придёт в себя, ведь судя по редко вырывающимся стонам - он ещё ломается. Та рука, что прикована к кровати, опущена. Могу разглядеть то, как она трясется. Наверное, это тяжело и больно.
Но Дилан сам виноват. Пускай и справляется с этим сам. Я - не Ник. Я не буду запирать его насильно в подвале.
О’Брайен пытается шевелиться. Не смотрит на меня, ерзает, ведь ломка начинает сводить его с ума. Не может сидеть на месте. То слезает вниз на пол, то ложится обратно на кровать, то встает на ноги, покачиваясь из стороны в сторону. Не может находиться долго в одном положении. Всё время прижимает кулак к губам, кусая белые от напряжения костяшки. Прикрывает глаза, всего на секунду, ведь сразу теряет равновесие. Сжимает губы, ложась спиной на пол. Мычит, отворачиваясь от меня, переворачивается на бок. Ищет прохладу, ведь тело наверняка окутал жар.
Я сажусь боком, прижимаясь виском к двери. Сгибаю ноги в колени, вспоминая о наркотиках в кармане. Что мне с ними делать? А те, что в рюкзаке были… Куда их спрятать? Нет, от них необходимо избавиться. Завтра, когда голова будет “свежее”, подумаю хорошенько.
Прикрываю веки, насильно заставляя себя уснуть. Мне это необходимо.
Ненадолго прекратить чувствовать боль внизу живота.
Ненадолго прекратить думать о том, что происходит.
Ненадолго прекратить ненавидеть, это изматывает ещё больше.
***
Убогий.
Он убогий.
Дилан пыхтит, вновь забираясь на кровать. Тратит на передвижение все свои силы, подпитываемые жуткой болью, что разливается по телу. Проникает в каждую клетку.
Он. Убогий.
Да, он, наверняка, знает.
Дилан уже слышал эти слова. Слышал от человека, ради которого поднимался каждый чертов день с кровати, шёл в школу, искал подработки. Ради человека, который, несмотря на все старания О’Брайена, так просто оставил его. И это было самым больным, самым жутким, что мог бы представить парень, лёжа на кровати ночью.
Теряешь важного человека. Теряешь цель. Теряешь смысл существования. Теряешь себя. Теряешь жизнь.
Слишком многое в этой жизни зависит от людей, к которым ты испытываешь какие-то чувства.
Поэтому Дилан больше не хочет чувствовать.
Они одни.
В одной комнате.
В одном помещении.
В одной темноте.
Дышат одним пыльным воздухом.
Но совершенно в разных мирах, в разных точках вселенной, практически недосягаемые друг для друга.
Одинокие вдвоем.
========== Глава 12. ==========
[флешбэк]
Она не дорожила ей.
Но любила Его.
Парень приходил с работы и сразу мчался к кроватке, в которой спал младенец. Он не подходил к девушке, не спрашивал, как она себя чувствует. Шел в первую очередь к ребенку, который вновь просыпался от прикосновения отца и начинал плакать.
Плач. Она весь день могла слушать его, могла срываться и начинать рыдать вместе с ребенком от усталости. Могла запереть ребенка на балконе в коляске, лишь бы не слышать этого крика.
От нервов грудного молока не стало. Девушка впала в сильнейшую послеродовую депрессию, начала терять связь со своим чадом. Не хотела видеть его, отрицала то, что это именно её ребенок.
Её мужу пришлось взять отгул. Он целыми днями просиживал с женой, которая на глазах превращалась в совершенно другого человека, и дочерью, сильно исхудавшей и всё время плачущей.
Но парень не сдавался. С трудом, но успевал присматривать.
Стоило ему взять ребенка на руки, как девушка начинала кричать, что он уделяет ей меньше внимания. Скандалы не прошли без следа: нервная система парня подорвалась. Он ещё молод, но в волосах проявилась седина, знакомые с работы прекратили его узнавать, думали, что он чем-то болен. И его болезнью являлась его личная жизнь.
Он безумно любил жену, любил дочь, которая никак не поднималась на ноги, хотя шел уже третий год.
Женщина посещала психиатра, объясняла, что её преследует мысль, что это не её ребенок. Она была не готова ко взрослой жизни, не была готова воспитывать, хотя ей и было уже больше тридцати.
Она любила мужа. Именно из-за него старалась полюбить дочь. Все эти попытки только ради него.
Того, кто сломался и оставил её с этим непонятным, орущим существом.
Она не любила её.
Не любила Эви.
[конец флешбэка]
В голове образовался шар. Ночь выдалась тяжелой и довольно эмоциональной для меня. Надежда на то, что мысли, пропитанные злостью, исчезнут из сознания, оправдались, вот только на их смену пришло полное опустошение.
Тело затекло, копчик ноет, поэтому шевелюсь, прижимаясь плечом к двери. Я всё ещё на полу. Приоткрываю веки, щурясь, ведь чувствую боль в глазах, которым нужно время, чтобы привыкнуть к бледному свету. Смотрю на стену, делая глубокий вздох. Глотаю пыль, чувствуя, как горло першит. Заболела, да? Этого стоило ожидать.
Шмыгаю носом, медленно переводя взгляд в сторону кровати. Хмурю темные брови, оторвав голову от поверхности двери. Смотрю на Дилана, который лежит на спине, согнув одну ногу в колене, и подкидывает небольшой мячик одной рукой. Перевожу глаза на его запястье, что приковано к кровати.
Красная отметина, кажется, на коже можно разглядеть кровавые подтеки. Интересно, сколько он не спал, борясь с собой? И как давно проснулся? Почему не разбудил меня? Так нравится быть прикованным?
Сомневаюсь.
Делаю глубокий вздох, после чего опираюсь холодной ладонью на дверь, поднимаюсь на ноги, морщась от легкой боли в позвоночнике.
Дилан прекратил бросать мячик. Ловит его, косо взглянув на меня.
Торможу посреди комнаты, складывая руки на груди, и заставляю себя заговорить:
— Как давно не спишь?
— Отцепи меня, — игнорирует вопрос, еле присев на край кровати. Непроизвольно делаю шаг назад, отступая.
Хочу держаться подальше от него.
Нет сомнений, что тревожный сон вновь возродил во мне страх, заставляя всех ровнять под одного человека, который является настоящим кошмаром для меня.
Дилан хмуро бросил:
— Ты не расслышала?
Слишком долго стою без движения.
Проглатываю воду во рту, сразу же прижимая ладонь к горлу. Болит. Вовремя. Парень всё ещё ждет, что освобожу его, но вместо этого пытаюсь скрыть сомнения и шепчу охрипшим голосом:
— Условия.
— Чего? — Дилан сжал губы, сощурившись. Он расслышал, я уверена.
Откашливаюсь, повторяя чуть громче:
— У меня есть условия…
Кажется, его челюсть вот-вот отпадет. Поднимает брови, взглядом прожигая в моей голове дыру. Смотрит так, будто я сказала что-то отвратительное, непозволительное, то, что выходит за рамки его понимания.
— Не понял, — действительно. Его тон становится грубее.
Потираю ладони, переступая с ноги на ногу, и пытаюсь поднять голову выше, чтобы придать внешнему виду стойкость и уверенность:
— Я отцеплю тебя, если отдашь наркотики и, — осматриваюсь, замечая, что пол в комнате треснувший.
Указываю пальцем на одну длинную трещину, которая словно разделяла помещение на две секции. Та сторона, на которой находился диван, была намного меньше.
— Ты не будешь заходить за черту, — вновь смотрю на парня. Не могу прочесть его выражение лица. Уставился на меня большими глазами, запинаясь:
— Ты совсем охерела? — Резко вскакивает, из-за чего вновь отступаю назад. Дилан не может отойти от кровати. Он корчится от боли, взглянув на свою руку, после чего опять поднимает глаза на меня:
— Это моя комната, это мой дом, так что закройся и не смей диктовать мне условия, — указывает на меня пальцем, нанося удары по голове своим громким голосом.
Прижимаюсь спиной к двери, пытаясь не пересекаться с ним взглядом. Правда, вряд ли я имею права что-либо высказывать.
— Ты здесь ненадолго, — Дилан ворчит, продолжая словесное нападение. — Так что заткнись и…
Достаю из кармана маленький ключик, сдерживая судорогу. Поднимаю его, демонстрируя парню, который закрыл рот, щуря карие глаза:
— Это шантаж?
Не могу заставить себя говорить, поэтому просто киваю головой, но и кивок вышел слабым. Дилан приоткрыл губы, закатывая глаза. Прижимает руку к лицу, делая несколько глубоких вздохов. Вздрагиваю, когда он повторно дергает руку, убеждаясь, что ему не освободиться без моей помощи. Вновь поднимает злой взгляд на меня, косится, как на нечто неприятное, отчего внизу живота начинается вибрация. Боль
Обнимаю себя одной рукой, продолжаю молчать, бросая на О’Брайена взгляд. Тот от недовольства кусает и так измученную нижнюю губу, после чего прикрывает веки, опуская лицо. Притоптывает ногой, откашливаясь:
— Черта?
Моргаю, уставившись на него, и киваю, указывая пальцем на трещину.
— Я не должен заходить за неё? — Он уточняет, явно сдерживая тон голоса.
Опять киваю. Молчу, дожидаясь его реакции. Дилан быстро скользит кончиком языка по губам, после чего чешет затылок и вновь вздыхает:
— Только при соблюдении моих правил.
Я напряженно складываю руки на груди.
— Одно из них ты должна вбить себе в голову, — жестикулирует рукой, с серьезным выражением лица уставившись на меня. — Никогда. Не выходи. Из комнаты. Без. Меня, — проглатывает ком в горле, повторяя. — Никогда.