– Да! – Мое сердце было готово выпрыгнуть из груди.
Мне пришлось немного ослабить платок, покрывающий голову.
– Рукоять меняли в двадцатом веке, а само лезвие родом из Персии. Есть поверье, что принцесса убила им предводителя вражеской армии, ворвавшегося в ее покои.
– Это сказка?
– Возможно, – улыбнулся торговец, протягивая мне кинжал.
– Не могу его купить!
– У тебя есть что-то старинное? Поменяемся!
У меня была монета. Но денежная серебряная единица столетней давности с изображением восточного дворца не стоила ни копейки. Так мне сказали в ломбарде.
Я порылась на дне сумки и протянула торговцу монетку. Он кивнул и передал мне кинжал.
От кинжала исходила пульсирующая энергия. Сжав его в руках, я поклялась, что мы никогда не расстанемся.
Когда я добралась до редакции, мне опять пришлось выслушать, как сотрудники проклинали друг друга и жаловались на склоки. Они сообщили, что главного директора издания неожиданно уволили, и вместо него появился новый руководитель. Кирилл-Донжуан предупредил:
– Новый директор – работник ФСБ. Был в Чечне. Бешеный! Сами не знаем, куда теперь податься… Он как пришел утром, заперся в кабинете с Мией. Приказал, чтобы никто не стучал ближайшие три часа!
Позвонила редактор Анна. Узнала, что я жду ее. Сказала:
– Немедленно уходи оттуда! Иначе я за твою безопасность не отвечаю.
В доме было холодно. Я никак не могла согреться, оттого что газопечное отопление едва работало. Стены, пол и потолок напоминали собой иглу – эскимосское жилище изо льда и снега.
Ветер блуждал по комнатам, отчего простуда набрала силу, и антибиотики не помогали. Болезнь полыхала, подобно ведьмовскому факелу, а я вспоминала бездомных, замерзающих на улицах города. Мы видели их, покорно лежащих на картонках в районе Нижнего рынка. Бездомные не могли пошевелиться, находясь в пограничном состоянии.
Мама остановила милиционера и попросила:
– Отвезите их куда-нибудь в теплое место, они ведь умрут!
– И хрен с ними! – ответил милиционер, а затем спросил: – Вы сами откуда? Где паспорта?!
– Пошел ты, – сказала ему мама. – Я русская.
Милиционер нас не тронул, но и бездомным помогать не стал.
Проходящая мимо незнакомка улыбнулась:
– Вы точно не местные, а иногородние. Мы знаем, что законы не работают. Даже в «скорую помощь» звонить бесполезно… Вы наивные!
Сквозь жар мне чудилось, что мать куда-то ушла, а может, она и в самом деле уходила. Хотела дотянуться до телефона, но вспомнила, что ни одна больница без медицинского полиса меня не примет, и швырнула трубку обратно.
В бреду прошло несколько суток. Я пила лекарства и проваливалась в темноту. Когда температура упала до тридцати семи градусов, я поняла, что оглохла. Ничего не было слышно, словно мои уши навеки остались контуженными после ракеты, упавшей на грозненский мирный рынок, где меня ранило ребенком.
Это открытие принесло свои плоды: теперь, если мама командовала или ругалась, требуя что-то сделать по дому, я видела, как она по-рыбьи открывает рот, но не слышала ни единого звука. Моя глухота печалила ее больше, чем смерть.
Мама всегда твердила:
– Инвалиды никому не нужны в нашей стране. Это люди, бесполезные по хозяйству. Обуза для семьи. Ты мне нужна для работы! Для того и рожала в муках.
На войне я боялась, что если снаряд оторвет мне руку или ногу, мать выбросит меня, как шелуху от арахиса, и забудет.
Кабинет частного врача, согласившегося нас принять, приятно радовал глаз побеленными стенами. Полноватый мужчина в чистом халате оказался с юмором. Он отошел от меня на десять шагов и что-то прокричал.
– Я вас не слышу, – сказала я.
Врач погрустнел и подошел ближе. Он опять что-то произнес, но словно толща океанских вод разделяла нас: до меня донесся шум, разобрать в котором человеческую речь не представлялось возможным.
Мама, хотя я этого и не слышала, заливисто хохотала. Чтобы объяснить мне свое приподнятое настроение, она написала на бумаге: «Врач спросил, есть ли у тебя богатый муж и высокооплачиваемая работа. Неудивительно, что ты его не слышишь!»
Доктор выписал рецепт на ушные капли, а затем вручил мне листок с адресом: «Мой друг – специалист по восстановлению слуха. Скажите, что вы от меня. Попробуйте пробиться к этому человеку. Удачи!»
Мы побрели искать нужную улицу. Какая-то добрая женщина, услышав, как мы расспрашиваем прохожих, подвела нас к черному входу в детскую поликлинику. Рисунки на больничных стенах были взяты из сказок: рядом с солнцем танцевал месяц, веселый тигр играл с кучерявым барашком, а доктор Айболит лечил слона.
Медсестра, выскользнувшая из-за шкафа, в котором висели куртки и дубленки пациентов, провела нас в кабинет. Там, возле окна с решеткой, стояла кушетка и суетился долговязый врач. Его клетчатую рубашку украшал галстук. Врач, сидя на корточках, поправлял провода, тянущиеся по полу, и почему-то подпрыгивал.
– Вас током бьет? – спросила мама.
Я поняла это по ее усмешке.
– Замыкание, – пояснил врач, изобразив вспышку. – Сейчас соединю провода, и все будет в порядке.
Мама углубилась в беседу, а я, не слыша их разговора, догадывалась, о чем речь: люди всегда говорят об одном и том же, поэтому понять их несложно.
Двести рублей из кармана матери перекочевали в карман врача, он кивнул, выпроводил маму за дверь, и мы с ним остались наедине.
Врач прочитал записку и включил аппарат, похожий на микроволновую печь. Аппарат замигал, и крутящаяся на его крышке антенна стала багрово-красной.
К «микроволновой печи» был подключен гибкий шнур с металлическим наконечником. Наконечник напоминал спицу для вязания, упакованную в мягкий бархатный чехол. Врач жестами показал, чтобы я засунула наконечник себе в ухо. Я непонимающе покачала головой. Для примера мужчина сунул часть спицы себе в ухо и сделал злые глаза. Пришлось повторить его движения.
К окончанию первого сеанса человеческая речь начала доноситься до меня так тихо, что казалось, врач едва шепчет, но я видела по его покрасневшей физиономии, что он кричит:
– Вы разбираете звуки? Кивните, если да.
Я кивнула.
– Вы откуда приехали? – спросил он так же громко.
– Из Грозного.
– Замечательно! Приходите через два дня. За месяц можно восстановить слух!
После четвертого посещения я начала отчетливо различать слова, и лишь иногда голоса то отдалялись, то приближались, как по волшебству.
Врач на очередном сеансе увлекся личными воспоминаниями и рассказал, что несколько лет прожил в Америке и сумел оттуда вывезти чертежи лазерной машины.
– Такой нет ни у кого в Ставрополе! – хвалился доктор. – Все ко мне идут и деньги платят! Главное было украсть чертежи. Соорудил этот «паяльник» мой друг, мы с ним в Афганистане вместе воевали.
– Вы считаете, что воровать хорошо? – спросила я.
– Вы меня слышите, и это главное, – расхохотался доктор. – Что такое закон, каждый для себя решает сам.
Несмотря на помощь, мне не хотелось говорить с ним, поэтому я сидела, отвернувшись к окну, и рассматривала ветви серебристых елей, стучавшие в стекло.
В районе Нижнего рынка, где мы поселились, все оставалось неизменным: зазывалы ругались, таксисты дрались, обвешенные и бесправные горожане взывали к высшей справедливости, подкрепляя возмущение крепкими выражениями.
Наши соседи необычно отметили Рождество. Милиционер, воевавший в Чечне, хвастался: «Я встретил праздник в кабаке! Погулял на славу!» Остальные одобрительно гудели и прихлебывали из бутылок.
Колдовать по традиции следовало на Святки. Поддавшись уговорам матери, я расчесала волосы и положила расческу под подушку, чтобы приснился будущий муж. Издали мне удалось рассмотреть худощавого мужчину, отдаленно напоминающего Киану Ривза – актера из фильма «Матрица».
Межгалактический Капитан появился из пустоты и объявил:
– В мире людей ты полюбишь того, чьи глаза синего цвета, а этот черноглазый – твой муж. Он будет любить тебя!
Потом мне приснился еще один сон. Я убегала от преследовавших меня людей. На противоположной стороне улицы мелькнул старик, отчаянно зовущий меня к себе. Подбежав к нему, я поняла, что преследователи остались позади.
– Почему они не могут добраться сюда? – спросила я.
– Это не их территория, – объяснил старик. – Все леса, моря, улицы и дома поделены между силами добра и зла. Многие, умирая, становятся Хранителями того или иного места. Иногда на одном и том же перекрестке случаются несчастья: разбойные нападения, убийства, автокатастрофы. Если человек успеет выскочить за пределы темной территории, он будет спасен. Появятся неожиданные прохожие, кто-то окажет помощь. Там ведь будет другой Хранитель. Знай это.
От врача, спасающего мой слух, мы возвращались поздно. После восьми вечера дождаться автобуса было нереально, и мы поплелись пешком.
В том, что я больше не приду в детскую поликлинику, сомнений не возникало. Разговорившись на последнем сеансе, врач неожиданно сообщил:
– Славно я воевал в Афганистане. Наш отряд убивал мужчин, женщин и детей. Однажды мы уничтожили целую деревню. Добили даже тех, кто лежал в люльке. Все талибы вырастают террористами. Не сомневайтесь!
Я почувствовала, как меня затрясло от омерзения. Этот негодяй называл себя врачом только потому, что у кого-то украл чертежи.
– Меня не мучает совесть, – спокойно пояснил он. – Афганские боевики отрезали головы моим друзьям. Око за око. – И засмеялся.
Чтобы не расцарапать его лицо ногтями, пришлось спешно уйти.
Вероятно, я никогда не смогу жить среди русских.
– Мы похудеем и станем стройными, как кипарисы, – сказала мама, отвлекая меня от тяжелых мыслей.
Последние деньги она отдала врачу, и нам предстояло преодолеть пешком двадцать остановок.
В трудных ситуациях следует поддерживать друг друга, поэтому я согласно закивала. Редкие прохожие с хмурыми лицами суетливо заскакивали в подворотни, отчего создавалось впечатление, что Вторая мировая не закончилась и мы находимся в одной из восточных провинций Рейха.
Проходя мимо арки, ведущей во дворы, мы услышали сдавленные крики о помощи, перемежаемые такими смачными эпитетами, что понадобился бы словарь русского мата, если бы я захотела понять их смысл.
Люди, идущие нам навстречу, даже головы не поворачивали на крик. Те, кто шел позади, тоже не останавливались, стараясь не привлекать к себе внимание.
– По-моему, опять кого-то грабят! – сообщила я маме.
– А может, и насилуют! – устало отозвалась она. – Помню, в годы моей юности прямо у ростовского памятника Вите Черевичкину, подростку, погибшему от рук нацистов, хулиганы изнасиловали старушку! В двенадцать часов дня. Старушка кричит, а милиции и след простыл…
В этот момент крики стали отчетливей, и к ним прибавился шум потасовки.
– Пошли отсюда, – сказала я. – Стражи закона могут нас обвинить, списать на нас любое преступление. Мы же из Чечни.
Мама смерила меня презрительным взглядом:
– Это все, что ты можешь сделать, когда человек нуждается в помощи? Не смей позорить наш род! Ты не такой была в войну! Что за внезапный приступ трусости?!
Она заторопилась к арке.
Поражаясь ее прыти и стараясь не отстать, я успела заметить трех мужчин в дутых куртках, которые вырывали рюкзак из рук светловолосого паренька. Еще один юноша лежал на земле без сознания. Судя по всему, до этого его били головой о стену дома.
– Помогите! – крикнул светловолосый.
– Кто тебе поможет, выродок? – нагло заявил мужчина без шапки.
Двое других, в ушанках, схватили жертву.
– Ничего вам не отдам! – кричал парень. – Отвяжитесь!
– Ты ошибка природы. Сорняк! Падаль! – рычал мужик без шапки. – Я своими руками тебя придушу!
– Милицию вызвала! – заорала моя мама.
– Забрали трубки, хватит с них, – сказал кто-то из бандитов. – Уходим!
– Тетка брешет! – процедил мужик.
Мама, повернувшись ко мне, скомандовала:
– Звони Магомеду, пусть ребята подъезжают! Сейчас разберемся, кто это в нашем районе куролесит.
Бандиты переглянулись и, матерясь, попятились, предпочитая не встречаться с несуществующим Магомедом.
Наклонившись к пареньку, лежащему на асфальте, я прислушалась к его дыханию. Жив! Длинные темные волосы юноши ниспадали почти до пояса. Он был одет в джинсы, яркую майку и кожаный плащ. Изящные черты бледного лица изрядно подпортили кровоподтеки.
– Как он? – спросил светловолосый, перевязывая ободранную до крови руку шарфом.
– Нужно вызвать «скорую помощь»! – сказала моя мама.
– Ни в коем случае! – По решимости светловолосого я поняла, что этого делать не стоит.
– А если он умрет? – спросила я. – Кто ты такой, чтобы помешать мне?
– Нет! – Парень был непреклонен. – Мы не будем звонить.
– Почему нельзя? – удивилась мама. – Вы тоже из Чечни?
Втроем мы пытались привести в чувство худенького длинноволосого юношу. Найдя в кармане пузырек нашатыря, я поднесла его к лицу незнакомца, мысленно проклиная себя за то, что мы до сих пор не позвонили в «03».
– На нас напали. Отняли телефоны и кошелек. Я заберу двоюродного брата, и мы пойдем домой, – сбивчиво объяснял светловолосый.
– Как его имя? – Мама постелила под голову парня свою шаль.
Светловолосый, словно не замечая нашего присутствия, закричал:
– Вернись ко мне, пожалуйста!
Прохожие, спешащие мимо, даже не соизволили спросить, что происходит.
На наше счастье, темноволосый парень с бледным лицом открыл глаза, и мы встретились взглядами.
Его глаза оказались миндалевидной формы, с густыми, по-женски очаровательными ресницами.
– Насух… Николя… – пробормотал он. – Меня зовут Николя…
– Николя! – Его брат неожиданно заплакал. – Слава богу, ты жив!
Мы с мамой переглянулись. В Чечне мужчины не плачут даже на похоронах собственных детей. Русский менталитет нас потряс.
– Захар! – Николя оперся на брата.
– Все в порядке? – спросила мама. – Еще помощь нужна?
– Нет, спасибо! – ответил Захар.
Ему удалось остановить кровотечение из раны.
– Надо, чтобы в больнице наложили швы, – посоветовала я.
– Сам зашью, – то ли пошутил, то ли сказал серьезно Захар.
– Все шли мимо… – Мысли Николя путались. – Я заметил, когда бугай ударил меня, что вы бежите…
– Случайно здесь проходили, – сказала я.
Захар приподнял брата и помог ему сесть, прислонившись к стене.
– Я сразу подумал, что вы нездешние.
– Мы беженцы, – сказала мама. – Живем в бывшей конюшне.
Молодые люди заулыбались.
– А мы комнату снимаем в центре.
– Голова кружится? – спросила я Николя.
– Немного, – ответил он. – Но сейчас мне уже лучше.
– Пойдемте, мы вас проводим, – предложила мама.
Оказалось, нужно пройти арку и выйти через проулок на соседнюю улицу.
– Ты Насух или Николя? – спросила я младшего из братьев.
– По паспорту Насух. Но никто так не зовет. Все называют Николя.
– Это французское имя…
– Вот именно! Во Франции свобода! В Европе свобода! Там живут счастливые люди! – заявил Николя.
– Т-с-с-с! – Захар подхватил его за плечи. – Не болтай лишнего! Мы идем домой.
– Знаете, однажды мой отец шел по улице… – Мама очень любила рассказывать семейные истории. – Поздно вечером он возвращался с телестудии. Всю жизнь фильмы снимал в Грозном. Отец к старости носил с собой газетку. Руки сильные, в молодости боксом занимался. Идет по улице старик с бородой, в руке – газетка, а в газетке – эбонитовая палочка.
Мы засмеялись.
Это был искренний и легкий смех, прозвучавший впервые за все время, проведенное в чужом и холодном городе, построенном на холмах.
– Как-то отец увидел, что пятеро бьют одного, – продолжила мама. – Все чеченцы. Парень обороняется, но у бандитов – ножи.
– Что же случилось?! – спросил Николя.
– Отец бросился на выручку. Схватил покрепче свою эбонитовую палочку да как эбанул ею по дурным головам!