– Что такое гомбин? – спросил я у всей компании.
– Гомбин? Ну-у-у… давайте я расскажу, – отозвался необычайно морщинистый старик, сидевший по другую сторону очага. – Это такой тип, что дает тебе ссуду в несколько шиллингов или несколько фунтов, когда ты совсем в беде, и потом уже нипочем тебя не оставит, пока не выдоит из тебя все, что ты имеешь: землю, пожитки, деньги до последнего гроша. Он бы и кровь забрал из тела, если бы знал, как и кому ее сбыть!
– А, понятно! Ростовщик.
– Можа, и ростовщик. Тока ростовщик живет в городе и над ним какой-никакой закон есть. А гомбин ни закона не знает, ни страха. Вот о таких Писание говорит: растирают они в порошок лица бедных. Черт побери!
– В таком случае этот Мердок – человек со средствами, богатый, надо полагать?
– Богат ли он? Точняк! Он бы, коли захотел, мог бы завтра бросить энто место и съехать в Гэлоуэй, а то и в Дублин, если бы тама ему лучшее понравилось. И тама бы давал ссуды большим людям – землевладельцам и прочим. Вот было бы лучшее, чем тута бедняков живьем глотать, одного за другим. Но тока он не может поехать! Не может!
Последние слова старик выкрикнул с мстительным блеском в глазах, и я обернулся к Энди за пояснениями:
– Не может уехать? Как это понять?
– Не спрашивайте меня! Вона Дан тута. Он ему денег не должен!
– Кто из них Дан?
– Старик, что только что говорил, Дан Мориарти. Он крепкий парень, деньги в банке лежат, земля своя, он не боится сказать про Мердока.
– Не мог бы мне кто-нибудь ответить: почему Мердок не может уехать отсюда? – спросил я громко.
– Я скажу, – кивнул Дан. – Потому что гора держит его.
– Да что это значит? Как гора может его держать?
– Она-то крепко ухватить и держать может! Кого одним, кого другим, но гора держит – хватка у нее что надо!
Тут в разговор вступил священник, прежде безмолвствовавший:
– Странное дело, но люди склонны облачать абстрактные идеи в конкретную форму. Нет сомнений, что с этой горой были связаны необычайные события, о которых ходят слухи: вот, например, блуждающее болото – никто не может объяснить его природу, так что приходится довольствоваться легендами. Судя по всему, легенда очень древняя, она упоминается в рукописи XII века. Ее надолго забыли, но около сотни лет назад во время французского вторжения в районе Киллала пропал сундук с деньгами, и это пробудило воображение местных жителей от Донегала до Корка. Они решили, что таинственное исчезновение сокровища связано с горой Потерянного Золота и там следует искать деньги. Хотя нет ни малейших оснований считать это достоверной историей, – с этими словами священник обвел собравшихся суровым взглядом. – Мне немного стыдно слышать подобную болтовню и то, что чепуху эту преподносят приезжему джентльмену, как будто это истина. Однако, сэр, не судите строго этих бедных людей, они хорошие и честные труженики – лучше вы во всей Ирландии не сыщете! А может, и во всем мире! Но, по правде говоря, болтают они слишком много.
Повисла неловкая пауза. Наконец, старый Мойнахан решился нарушить тишину:
– Ну, отец Петер, я-то ничего такого не болтал про святого Патрика и змей, сам-то ничего ни словечка, потому что я знаю ровно ничего про то про все. Но вот чего я знаю, так энто, что мой родной папаша мне сказывал, а он-то сам видал хранцузов своими глазами – и как они там суетились внизу, у самой горы. Луна вставала на западе, и гора бросала большую тень. Тама были два человека, две лошади и здоровенный сундук на повозке. Мой папаша видал энто сквозь заросли, да не высовывался. Груз был такой тяжеленный, что колеса тонули в глине, а люди-те тянули их наружу. И на другой день следы от тех колес-то видать было.
– Бартоломью Мойнахан, ты говоришь правду? – прервал его священник самым грозным тоном.
– Самую правду, отец Петер! Дьявол меня забери, коли я хоть слово лжи сказал.
– И как же так вышло, что прежде ты об этом не рассказывал?
– Да говорил я энто, отец Петер. Тута более одного сыщется, кто слыхал от меня про энту эсторию, тока я им по секрету! Чтобы не болтали.
Несколько голосов подтвердили его правоту. Собственно, это было большинство собравшихся, что придавало комический эффект понятию секрета. Затем все смущенно замолчали. Снова повисла пауза, и миссис Келлиган поспешила наполнить еще кувшин пунша и пошла взглянуть, у кого опустели чаши. Это вызвало оживление в компании, и она вскоре вернулась к разговору. Что до меня, я испытывал теперь странный дискомфорт, так как не мог рассудить обо всем услышанном с разумной точки зрения. Полагаю, у любого человека есть инстинкт, присущий и низшим существам: способность ощущать незримое присутствие.
Я огляделся исподтишка. Неподалеку от места, где я сидел, с задней стороны дома, находилось маленькое окошко в глубокой нише, почти скрытое от меня тенью священника, сидевшего ближе к огню. Я заметил человека, лицом прижавшегося снаружи к решетке, заменявшей стекло; темное, мрачное лицо, как мне показалось при том скверном ракурсе. Оно было развернуто ко мне в профиль, и ясно было, что человек прислушивался ко всему, что говорилось в комнате. Он не заметил, что я вижу его. А старый Мойнахан тем временем снова заговорил:
– Папаша мой залег за кустом, точно твой заяц. Люди-те туда-сюды зыркали – опасались, что их увидят, что ли. Затем они двинулись вверх по склону, а тута облако набежало на луну, так что папаша мой больше того и не видал. Но какое-то время опосля увидал тех же двоих подалее на юг, на горе, тама, где участок Джойса. Опосля они опять скрылись, тока он углядел их лошадей да повозку на прежнем месте – прям-таки в свете луны, как она из-за облака вышла. А опосля те двое вышли из тени, и сундук был на повозке, и шли они кругом горы на запад и тама снова исчезли с виду. Папаша мой переждал минуту-другую, чтобы верняк, а затем пошел следом по кругу, прячась со всех сил за скалами и кустами. И так добрался до входа на Шлинанаэр, и тама раз – и снова чужаки-те! Как есть – те же двое тащат сундук, да прям-таки гнутся, такой он тяжеленный. А лошади с повозкой не видны. А тута каменюка у папаши с-под ноги выскочил и на Змеиный перевал покатился, да шуму от него! Чисто в барабан вдарил! И те два человека с сундуком как обернутся! И как они папашу-то заметили, сундук оставили, и один за папашей побежал, а тот тоже припустил. А тута как раз еще одно темное облако на тучу нашло, тока папаша тама каждый фут горы знал, так что бежал в темноте. Он слыхал шаги позади, а опосля они стали слабже и слабже, но он все равно бежал, пока не добрался до своей хижины. И большее того он не видал ни тех людей, ни лошадей, ни сундук. Можа, они в воздухе створились, можа, как говорят, в гору ушли, но тока сгинули без следа – и с того дня ни слуху ни духу от них. И никто ничего не знает!
Все с облегчением вздохнули, когда старик закончил рассказ, а он в один глоток осушил чашу. Я оглянулся в сторону окошка, но мрачное лицо за ним уже исчезло.
А затем все заговорили разом. Все спешили прокомментировать историю, кто-то говорил на ирландском, кто-то на английском, однако их английский был таким странным, полным местных словечек и оборотов, что я едва мог разобрать смысл сказанного. В целом я понял, что гора делилась на два участка – один, западный, принадлежал гомбину, ростовщику Мердоку, а другой некоему Джойсу.
Посреди всеобщего гомона внезапно раздался стук копыт, потом возглас снаружи, а затем дверь открылась, и на пороге появился коренастый человек лет пятидесяти с решительным суровым лицом и добрыми глазами. Он совершенно промок и был явно взволнован. Одна рука его безжизненно свисала вдоль тела.
– А вот и один из них! – сказал отец Петер.
Глава III
Ростовщик
– Храни вас бог, – произнес незнакомец.
Ему освободили место у очага. Но он не спешил садиться, постоял у огня, а от одежды его повалил пар.
– Да гляди-ка, он совсем мокрый! – воскликнула миссис Келлиган. – Можно подумать, с озера выбрался!
– Так и есть, мне не повезло, – ответил он. – Я проскакал всю дорогу от Гэлоуэя в этот благословенный день, чтобы поспеть сюда вовремя, но кобыла поскользнулась на Карраг-хилл и сбросила меня в озеро. Я там часа три плескался, пока выбрался. Я на Карраг Эок чужак, берега не знаю, и вот боюсь, сломал руку.
– Ох ты, ужас какой! Бедняга! – всплеснула руками хозяйка приюта. – Сымайте скорее плащ! Дайте-ка посмотреть, что тама с рукой.
Но незнакомец покачал головой.
– Не сейчас. Нельзя терять ни минуты. Я немедленно должен добраться до горы. Мне нужно попасть туда к шести часам. Пока я еще не слишком опоздал. Но кобыла совсем разбилась. Не мог бы кто-нибудь одолжить мне коня?
Все молчали. Наконец, заговорил Энди:
– Моя кобыла на конюшне, но тока энтот джентман нанял меня на весь день, я должен доставить его нынче к ночи в Карнаклиф.
Я решил вмешаться:
– Ничего страшного, Энди! Если ты можешь помочь этому джентльмену, сделай это. Я могу подождать здесь, пока гроза не закончится. Если ему нужно срочно ехать, несмотря на сломанную руку, значит, причины у него основательные.
Путник взглянул на меня с благодарностью:
– Благодарю вас от всей души. Вы настоящий джентльмен! Надеюсь, вам не придется никогда пожалеть, что помогли несчастному в беде.
– Что не так, Фелим? – спросил священник. – Что тебя так встревожило? Можем мы тебе помочь?
– Да нет, отец Петер, спасибо вам. Беда целиком моя, никто тут мне не споможет. Я должен сегодня вечером встретиться с Мердоком.
Ответом ему был гул голосов и вздохов, все явно понимали ситуацию и сочувствовали.
В этот миг в дверях появился новый гость.
В комнате воцарилась мертвая тишина, и только одна женщина в углу прошептала:
– Вот, помяни дьявола…
Джойс побелел, одной рукой он сжал хлыст для верховой езды, другая по-прежнему безжизненно висела. А Мердок сказал:
– Я пришел сюда, рассчитывая встретить Фелима Джойса. Полагаю, я избавил его от хлопот путешествия с деньгами.
Джойс ответил резко:
– Деньги при мне, здесь и сейчас. Извини, что немного запоздал, но это несчастный случай – сломал руку, чуть не потонул в озере Карраг. Но я как раз собирался ехать к тебе, перелом или нет, чтобы выплатить деньги, Мердок.
Ростовщик перебил его:
– Но ты не ко мне должен поспешать, добрый человек, а к шерифу – он-то тебя и поджидает, и коли не придешь в срок, – он ухмыльнулся, – он сделает свою работу.
– Какую еще работу? – спросила одна из женщин.
Мердок ответил медленно и отчетливо:
– Он установит, что ферма Шлинанаэр – свободное владение, выставленное на продажу в уплату долга, все по закону. И бумаги все заделаны, и предупреждение вывешено.
Повисла тишина, потом Джойс сказал:
– Ты шутишь, Мердок. Бога ради, скажи, что шутишь! Ты сам мне говорил, что время есть. И что ферма пойдет с торгов, тока если я не верну деньги нынче. Нет! Ты же сам просил не говорить ни о чем соседям, чтобы они не схотели купить мою землю. И как я поехал в Гэлоуэй за деньгами, ты сам говорил, что ждать станешь – тока чтобы я молчал. Нет, Мертаг Мердок! Я знаю, что ты человек жесткий, но это уж слишком! Ты так не сделаешь!
Мердок не дал прямого ответа, но сказал так, словно обращался ко всей компании:
– Я рассчитывал встретиться сегодня с Фелимом Джойсом на торгах, но так как у меня были дела, о которых он осведомлен, я пришел сюда, где должны быть соседи – так и оказалось, – он достал из кармана блокнот и записал имена, произнося их вслух: – Отец Петер Эйан, Даниэль Мориарти, Бартоломью Мойнахан, Эндрю Мак-Глоун, миссис Кетти Келлиган – этого довольно! Я хочу, чтобы вы все видели, что я сделал. Ничего скрывать не стану! Фелим Джойс, я официально уведомляю вас, что ваша земля продана мне, так как вы нарушили слово вернуть мне долг прежде установленного времени. Вот предписание шерифа, и заявляю перед всеми этими свидетелями, что решение об изъятии земли принято.
Все присутствующие окаменели. Джойс был смертельно бледен и стоял неподвижно, но когда Мердок произнес слово «изъятие», кровь прилила к лицу несчастного фермера, ему стоило огромного труда сдерживаться, когда он заговорил.
– Мистер Мердок, вы должны быть справедливы. Я привез деньги нынче – они со мной, но несчастный случай помешал мне прибыть раньше. Я свалился в озеро Карраг и едва не потонул. Нельзя же все менять из-за часа или двух. Я вам все выплачу, даже большее того, и буду благодарен во всю жизнь. Заберите свои бумаги, заради детей – ради Норы…
Он сбился на последних словах. Ростовщик злорадно ухмыльнулся:
– Фелим Джойс, я многие годы ждал этого момента – ты достаточно знаешь меня, чтобы вообразить, что я могу отступить, уже вступив на дорогу?! Я бы не взял твои деньги, даже если бы каждая фунтовая банкнота разрослась на целый акр и разделилась на десяток десятифунтовых. Я хочу получить твою землю, я ждал такой возможности и я твердо намерен забрать ее! Нечего умолять меня, я не отступлю, так что пусть соседи станут свидетелями, я не принимаю твою просьбу. Земля теперь моя, я купил ее на открытых торгах и любой судья в любом суде Ирландии не сможет отобрать ее у меня! Что скажешь теперь, Фелим Джойс?
Несчастный фермер стиснул хлыст для верховой езды, который был в его руке перед предполагаемой дорогой, и я понял, что дело не кончится словами ростовщика. Так и вышло. Молча и стремительно он ударил противника в лицо – кулак мелькнул со скоростью молнии, и удар оказался столь мощным, что из разбитой губы брызнула кровь. С диким воплем ростовщик ринулся на обидчика, однако и свидетели не растерялись. Прежде чем эти двое обменялись новыми ударами, их схватили и растащили в стороны. Гнев Мердока не знал границ. Он завывал, как лесной зверь, он требовал, чтобы его отпустили и дали возможность уничтожить противника. Он страшно ругался и богохульствовал, пока его не прервал громкий и суровый голос священника:
– Придержи язык, Мертаг Мердок! Ты не боишься, что Господь поразит тебя? Ты глупец, если искушаешь его, – пусть хотя бы гроза научит тебя, каким может быть его гнев!
Ростовщик внезапно замер, на место ярости пришла холодная злость. Она была видна в его глазах, в выражении лица. Но священник продолжал:
– А что касается тебя, Фелим Джойс, стыдись! Ты не из моей паствы, но я поговорю с твоим священником. Сегодня Господь избавил тебя от ужасной смерти, и ты осмеливаешься бросать Ему вызов страстью и гневом? Конечно, у тебя есть причины гневаться, точнее – соблазн для гнева, но ты должен научиться благодарить за испытания, а не проклинать Бога за них. Он знает, как направить тебя и других, и, возможно, со временем ты вспомнишь этот день и благословишь Его мудрость, и тогда тебе будет стыдно за свой гнев. Отпустите этих двоих – пусть они идут своей дорогой, надеюсь, они хотя бы передо мной не станут устраивать свару.
Священника послушались. Джойс низко склонил голову – никогда прежде я не видел такого воплощенного горя. Он медленно развернулся, прислонился к стене, спрятав лицо в ладонях и тихо заплакал. Мердок издал странный звериный звук, затем осмотрелся вокруг и произнес:
– Ну что же, дело сделано, а теперь мне пора домой.
– Подыщи кого, чтобы загладить отметину на физиономии, – бросил Дан.
Мердок обернулся и яростно глянул на него, а потом прошипел:
– Кое-кому придется многое загладить. Хорошенько запомни это! Я никогда не отступаю и не дам слабину, и мой черед для удара еще придет. Вы все еще пожалеете! Если я змея на горе, опасайтесь змей.
А тому, кто поднял на меня руку, придется заплатить за это. – И с этими словами он развернулся и пошел к двери.
– А ну-ка постой! – воскликнул священник. – Мертаг Мердок, я тебе вот что скажу: это слово – предупреждение. Сегодня ты ведешь себя, как Ахав по отношению к Навуфею Изреелитянину, так опасайся его судьбы! Ты забрал добро своего соседа – ты воспользовался властью, в которой нет милосердия, ты поставил закон на службу насилия. Запомни мои слова! Давно сказано, что каким судом человек судит, таким и сам он будет судим. Господь справедлив. Нельзя насмехаться над Богом. Что посеешь, то и пожнешь. Сегодня ты посеял ветер – будь готов пожать бурю! Господь видел грех Ахава Самаритянина, и Он видит грехи всех людей – так Он и твои грехи не оставит без внимания и возложит грехи твои на тебя. Ты не просто забрал чужую землю, ты сделал нечто худшее. Не забывай историю о винограднике Навуфея и о печальной кончине несправедливого человека. Не отвечай мне! Иди и раскайся, если можешь, попытайся найти печаль и милость по отношению к другим – если не желаешь навлечь на себя несчастья. Иначе проклятье обрушится на тебя!