Роджер Желязны
Когда клинок разлетелся на куски, я отбросил рукоять. В поединке с морской синевой камня оружие пользы не принесло — хотя я долбил стену в самом, как мне казалось, тонком участке. Удалось лишь отбить несколько осколков. Я поднял их и скреб друг о друга. Это явно не выход. Видимо, выбраться отсюда действительно можно единственным путем — через вход. А вход закрыт.
Я вернулся в мои апартаменты — то есть в ту часть пещеры, где лежал спальник. Я сел на него, выбил из бутылки пробку и глотнул вина. Проклятая стена заставила меня попотеть.
Фракир зашевелилась на левом запястье, раскрутилась, скользнула по ладони и обвилась вокруг осколков синего камня, которые я по-прежнему держал в руке. Она захлестнула камни и свесилась с моей руки, покачиваясь как маятник. Я отставил бутылку и стал наблюдать. Качалась она, наверное, с минуту, строго повторяя направление обжитого мной коридора. Затем Фракир метнулась вверх и замерла, добравшись до тыльной стороны моей ладони. Она оставила осколки у основания среднего пальца и заняла привычное место на запястье.
Так… Я поднял мигающий масляный светильник и вгляделся. Этот цвет…
Да.
Камни на моей ладони чрезвычайно походили на тот, что был вправлен в перстень Льюка, который я забрал из мотеля «Нью-Лайн». Совпадение? Или тут есть связь? На какую мысль хочет навести меня моя удавка? И где я видел другой такой же камень?
Брелок Льюка. Синий камень, оправленный в металл… А где я мог видеть еще один?
Гроты, где я был заключен, блокировали действие Козырей и магию Логруса. Если Льюк выковыривает из этих стен камушки, чтобы постоянно таскать их с собой, на то должны быть веские причины. Что же таит в себе этот хрусталь?
Похоже, я не меньше часа пытался разузнать что-нибудь о его свойствах, но в результате лишь удостоверился в том, что Логрусовы зонды в эти камушки не проникают. В конце концов я раздраженно запихал осколки в карман, съел хлеба с сыром и глотнул вина.
Затем поднялся и сделал еще несколько обходов, проверяя ловушки. Я сижу в этих гротах по меньшей мере месяц. Все эти туннели, коридоры и залы я исходил вдоль и поперек в поисках выхода. Выхода не было нигде. Сперва я бегал по пещерам с одержимостью маньяка и до крови ободрал кулаки о холодные стены. Потом я резко сбавил темп и принялся целенаправленно и скрупулезно разыскивать трещины и замаскированные проходы. Я много раз пытался сдвинуть булыжник, которым был заткнут выход, — без толку. Он был подбит клиньями, и я даже не сумел пошевелить его. Похоже, что застрял я надолго.
Ловушка…
Со времени последней инспекции ничего не изменилось. Булыжники как булыжники, висят себе на сводах — но готовы рухнуть, едва кто-нибудь зацепит скрытые тенью обрезки шнура, который я содрал с ящиков в кладовой.
Кто-нибудь?
Льюк, конечно. Кто ж еще? Разве не он упек меня сюда? И если он вернется, — нет, когда он вернется! — ловушки-сюрпризы будут наготове. Он вооружен. У него преимущество — он появится сверху, я торчу внизу. Не выйдет. Внизу меня не будет. Я заставлю его спуститься… и тогда…
Задумавшись, я вернулся в свои апартаменты.
Закинув руки за голову, я лежал и мысленно проглядывал планы кампании. В ловушке человека может убить, а смерти Льюка я не желал. И не от избытка сентиментальности. Льюка я считал своим лучшим другом — пока не узнал, что он убил дядю Кэйна и, кажется, жаждал уничтожить всю нашу родню. И все из-за того, что Кэйн убил отца Льюка — дядю Брэнда, — человека, прикончить которого был бы рад любой из нашей семьи. Да, мы с Льюком… то есть, как выяснилось, Ринальдо… были двоюродными братьями, и у него имелась причина развязать новую внутрисемейную вендетту. Тем не менее охоту сразу на всех родственников я посчитал бы несколько самонадеянной.