С наступлением темноты, которая пришла почти сразу за полднем, вой приблизился. Преследователи не изменяли своей тактики. Собаки дрожали от страха, метались в панике, путая постромки, что еще больше угнетало людей.
– Ну, теперь, безмозглые твари, никто из вас не сбежит, – сказал с довольным видом Билл, когда на очередной стоянке закончил свою работу.
Генри оторвался от стряпни и подошел посмотреть. Его спутник привязал собак по индейскому способу, к палкам. Вокруг шеи каждой собаки он обвил кожаный ремень, а к ремню, настолько близко от шеи, чтобы собака не могла достать зубами, привязал толстую палку длиною в четыре или пять футов. Другой конец палки был притянут к вбитому в землю колу. Собака не могла перегрызть ремень около шеи, палка же мешала ей добраться зубами до ремня на другом конце. Генри одобрительно кивнул.
– Это единственный способ удержать Одноухого, – сказал он. – Этот пес перегрызает ремень так чисто, как будто перерезает ножом, и с такой же быстротой.
– Все собаки, надо полагать, окажутся целы при утренней кормежке.
– Держу пари, что окажутся, – подтвердил Билл. – Если пропадет хоть одна, я откажусь завтра от кофе.
– А ведь знают, что у нас нечем хватить по ним, – заметил Генри, указывая на сверкающие точки. – Если бы послать в них пару зарядов, они стали бы держаться попочтительнее. Каждую ночь они подходят все ближе… Отведи глаза от костра и посмотри внимательно вон туда. Видишь?
Некоторое время оба с интересом наблюдали за движениями неясных силуэтов за чертой озаренного костром круга. Пристально всматриваясь в пару сверкающих глаз, удавалось разглядеть смутные очертания зверя. Можно было даже видеть, как эти звери переходят с места на место.
Возня собак привлекла внимание мужчин. Одноухий с резким визгом рвался в темноту, все время пытаясь схватить палку зубами.
– Смотри, Билл, – прошептал Генри.
В круг, освещенный костром, боком скользнул зверь, похожий на собаку. Он двигался трусливо и в то же время нагло, все внимание обращая на собак, но не упуская из виду людей. Одноухий тянулся к нему на всю длину палки и нетерпеливо скулил.
– Это волчица, – шептал Генри, – она погубила Толстяка и Фрога. Она завлекает собак, а стая набрасывается и сжирает их.
В огне затрещало. Головня откатилась с шипением. При этом звуке странный зверь отпрыгнул во мрак.
– Я думаю, Генри…
– Что ты думаешь?
– Я думаю, что этого-то зверя я и попотчевал дубинкой.
– Вне всякого сомнения, – был ответ.
– Я хочу лишь обратить твое внимание на то, – продолжал Билл, – что она привыкла к кострам, – и это подозрительно.
– Да, она знает больше, чем полагается знать уважающей себя волчице, – согласился Генри. – Волчица, хорошо знающая время кормежки собак, немало повидала на своем веку.
– У старого Виллэна когда-то собака ушла с волками, – размышлял вслух Билл. – Мне надо бы это помнить. Я же и застрелил ее в стае волков, когда мы охотились на лосей у Литл-Стика. Старик Виллэн плакал тогда как ребенок. Он не видел ее около трех лет, как он говорил. Все это время она провела в стае и совершенно одичала.
– Считаю, что ты близок к истине, Билл! Это не волк, а собака, которая не раз ела рыбу из рук человека.
– Если представится случай, я покончу с ней, будь она волк или собака. Мы не можем больше терять собак.
– Да, но у тебя всего три заряда, – возразил Генри.
– Постараюсь убить наповал, без промаха.
Поутру Генри разжег костер и готовил завтрак под аккомпанемент храпа товарища.
– Ты спал на славу, – сказал Генри, принимаясь с ним за еду. – Мне было жаль тебя будить.
Полусонный Билл ел вяло. Он заметил, что его чашка пуста, и потянулся к кофейнику. Но кофейник стоял возле Генри, и его нельзя было достать.
– Послушай, Генри, – сказал он кротко, – не забыл ли ты чего-нибудь?
Генри посмотрел очень внимательно вокруг себя и покачал головой. Билл поднял пустую чашку.
– Ты не получишь кофе, – объявил Генри.
– Он опрокинулся?
– Нисколько.
– Ты находишь, он вреден для моего желудка?
– Нисколько.
Краска гнева залила лицо Билла.
– В таком случае я был бы очень благодарен, если бы ты объяснил мне…
– Крепыш исчез, – отвечал Генри.
Не торопясь, с видом полнейшей покорности судьбе, Билл обернулся и, не сходя с места, пересчитал собак.
– Как это случилось? – безучастно спросил он.
Генри пожал плечами:
– Не знаю. Если только Одноухий не перегрыз ему ремень. Сам он не мог, конечно, сделать этого.
– Проклятая тварь! – Билл говорил увесисто и медленно, без всякого признака гнева, который кипел в нем. – Если не мог перегрызть своей привязи, так выпустил Крепыша.
– Что ж, все тревоги для Крепыша кончились: я полагаю, его уже переварили за это время и он теперь в кишках двадцати волков.
Такую эпитафию сказал Генри последней погибшей собаке.
– Пей кофе, Билл!
Но Билл покачал головой.
– Пей же! – настаивал Генри, протягивая кофейник.
– Пусть меня повесят, если выпью. Я сказал, что не стану пить, если какая-нибудь собака пропадет, и я сдержу слово.
– Отличный кофе! – сказал Генри с видом искусителя.
Но Билл был непреклонен и ел всухомятку, посылая Одноухому проклятия за сыгранную шутку.
– Сегодня ночью я привяжу каждую собаку порознь, – сказал Билл, когда они тронулись в путь.
Не прошли они и ста ярдов, как Генри, бывший впереди, нагнулся и поднял какой-то предмет, за который задели его лыжи. Было темно, и он не мог разглядеть, что это, но узнал на ощупь. Генри отбросил его назад, так что предмет этот ударился о сани и отскочил к лыжам Билла.
– Может быть, тебе еще понадобится эта штука, – сказал Генри.
Билл ахнул. Это было все, что осталось от Крепыша, – палка, к которой он его привязал.
– Его сожрали вместе с привязкой. Ремень на палке съеден начисто на обоих концах. Да, они дьявольски голодны, Генри. И раньше чем окончится наша поездка, они до нас доберутся.
Генри вызывающе рассмеялся:
– Хоть и не случалось, чтобы за мною гонялись волки, но я попадал в переделки похуже и все-таки пока жив. Нужно кое-что посерьезнее стай назойливых тварей для твоего покорного слуги, Билл, сын мой!
– Не знаю, не знаю, – зловеще бормотал Билл.
– Ладно, узнаешь, когда доберемся до Мак-Горри.
– Не очень-то верится в это, – стоял на своем Билл.
– Просто ты не в духе, вот в чем дело, – решительно заявил Генри. – Тебе необходимо принять хины; погоди, я заставлю тебя проглотить изрядную дозу, дай только добраться до Мак-Горри.
Билл недовольным ворчанием выразил свое несогласие с таким диагнозом и умолк.
День прошел, как все прежние. В девять часов рассвело, в двенадцать горизонт на юге несколько порозовел от невидимого солнца, а вскоре затем начал сгущаться холодный серый вечер, который через три часа должен был перейти в ночь.
Когда солнце сделало слабую попытку появиться, Билл вытащил из-под поклажи в санях ружье.
– Держи прямо, Генри, а я пройдусь, посмотрю, что тут такое творится.
– Лучше бы тебе не отдаляться от саней, – запротестовал товарищ. – У тебя всего три заряда, а как знать, что может еще случиться.
– Ну, кто из нас теперь скулит? – с торжествующим видом спросил Билл.
Генри ничего не ответил и пошел вперед, часто и беспокойно оглядываясь на серую пустыню, где вскоре пропал из виду его спутник.
Час спустя по следу саней вернулся Билл. Он сказал:
– Они бродят врассыпную, не упускают из виду нас и в то же время ищут другую добычу. Видишь ли, в нас-то с тобой они уверены; знают, что надо только еще немного подождать, а пока они охотно подобрали бы все, что попадется из съедобного.
– По-твоему, они думают, что уверены в нас? – колко возразил Генри.
Билл не обратил на ответ внимания.
– Видел я некоторых из них. Страшно тощие. По всему судя, они неделями не видели ни кусочка, если не считать Толстяка, Фрога и Крепыша. А их так много, что эта добыча только разожгла их аппетит. Да, удивительно тощие, ребра, как палки, а животы втянуты под самые позвонки. Словом, вид отчаянный, скоро всякий страх забудут, и тут уж берегись!
Через несколько минут Генри, который теперь шел за санями, издал тихий предупредительный свист.
Билл обернулся, посмотрел и спокойно остановил собак. Позади из-за последнего поворота и совершенно на виду по их свежим следам рысью бежал косматый зверь. Он принюхивался к следам и бежал как-то особенно легко, скользящей рысцой. Когда люди остановились, встал и он, подняв морду и пристально смотря на них, ноздри его вздрагивали, он ловил людской запах.
– Волчица, – сказал Билл.
Собаки лежали на снегу. Билл обошел их и приблизился к товарищу. Оба они рассматривали странного зверя, который преследовал их столько дней и уже истребил половину собачьей упряжки.
Осмотревшись, зверь сделал несколько шагов. Так повторилось несколько раз, пока расстояние не сократилось ярдов на сто. Тогда он остановился с вытянутой мордой, нюхая воздух и следя за людьми. Зверь смотрел на них странно, тоскливым взглядом собаки, в котором, однако, не было и следа собачьей преданности, а был лишь голод, свирепый, как его клыки, беспощадный, как эта стужа.
Зверь был велик для волка; такое большое тело могло бы принадлежать разве только крупнейшим представителям этого рода.
– Почти два с половиной фута ростом, – определил Генри. – И, бьюсь об заклад, в ней не меньше пяти футов длины.
– И совсем особенной масти! – добавил Билл. – Я никогда не видал таких рыжеватых волков, почти цвета корицы.
Конечно, зверь не был цвета корицы. Его шерсть была совершенно волчьей. Преобладал серый цвет с рыжеватым оттенком, который, собственно, и сбивал с толку, то проступая, то исчезая, и шерсть становилась иногда серой, а иногда красновато-рыжей.
– Больше всего зверюга походит на большую косматую упряжную собаку, – сказал Билл. – Я не удивлюсь, если он замотает хвостом.
– Эй! Как тебя, лохматый! – позвал он. – Поди-ка сюда.
– Не очень-то подманишь! – засмеялся Генри.
Билл угрожающе замахнулся и громко крикнул, но животное не выказало страха. Можно было подметить в нем лишь одну перемену: оно еще больше насторожилось. Оно продолжало смотреть на них с беспощадной, голодной тоской. Перед ним была еда, а зверь голодал, и он бросился бы на них, если бы посмел.
– Слушай, Генри, – сказал Билл, бессознательно понижая голос до шепота и что-то обдумывая, – у нас три заряда. Но надо наповал. Не могу упустить. Эта тварь лишила нас уже трех собак, и мы должны это прекратить. Что ты скажешь?
Генри кивнул головой, соглашаясь. Билл осторожно достал из саней ружье.
Он уже прицелился, но выстрелить не удалось, потому что волчица мгновенно прыгнула в сторону и исчезла среди елей.
Люди посмотрели друг на друга. Генри выразительно посвистал.
– Я мог бы это предвидеть, – упрекнул себя вслух Билл, кладя на место ружье. – Конечно, волк, знающий время кормежки собак, должен быть знаком и с ружьем. Клянусь, Генри, что эта тварь – причина всего нашего бедствия: ведь у нас оставалось бы шесть собак вместо трех, если бы не она. И еще скажу, Генри, что я решил убить эту волчицу. Хотя она слишком хитра для того, чтобы застрелить ее на открытом месте, но все-таки я уложу ее: я застрелю ее из засады, и это так же верно, как то, что меня зовут Билл.
– Только не отходи слишком далеко, – посоветовал спутник. – Если эта стая нападет на тебя, твои три заряда для них будут, как пробки. Звери чертовски голодны, и если набросятся, то наверняка сожрут тебя, Билл!
В эту ночь они рано сделали привал. Три собаки не могли, конечно, тащить сани ни так долго, ни так быстро, как это делали бы шесть, и выглядели усталыми. Люди рано легли спать, и Билл улегся первый после того, как привязали собак ремнями отдельно одну от другой.
Но волки стали еще смелее и не раз будили их.
Они подходили так близко, что собаки начинали бесноваться от страха. Необходимо было подкладывать дрова в огонь, чтобы держать обнаглевших хищников на расстоянии.
– Я слышал от моряков об акулах, сопровождающих корабли, – заметил Билл, залезая под одеяло после того, как он в очередной раз подбросил топлива. – Так вот волки – это сухопутные акулы. Они знают свое дело получше нашего и бегут за нами вовсе не для моциона. Они уверены, что сожрут нас, Генри!
– Ты уже съеден наполовину, если все время об этом говоришь, – резко возразил Генри.
– Они сжирали людей и получше нас с тобою, – ответил Билл.
– Да перестань же ты каркать! Ты меня бесишь.
Генри сердито повернулся на другой бок, удивляясь, что Билл не вступил с ним в перекоры. Это не походило на Билла, потому что его легко было вывести из себя резкими словами. Генри долго думал об этом, перед тем как заснуть, а когда его веки уже слипались, успел сделать заключение: «Без сомнения, Билл упал духом. Завтра я подбодрю его».
Глава 3
Песнь голода
День начался благополучно. За ночь не пропало ни одной собаки, и путники бодро двинулись в путь, углубляясь в безмолвие, мрак и холод. Билл, казалось, позабыл свои ночные предчувствия и даже шутил с собаками, когда те опрокинули сани.
Это была досадная неловкость. Сани перевернулись и застряли между стволом дерева и большим утесом. Билл и Генри были вынуждены снять с собак постромки. Наклонившись над санями, они старались поставить их прямо, когда Генри заметил, что Одноухий несколько отдалился.
– Назад, Одноухий! – крикнул он собаке.
Но Одноухий бросился бежать, волоча постромки. А там, где оставались их колеи, выйдя из-за сугробов, ждала его волчица. Пес приблизился к ней и вдруг насторожился, замедлил шаги и остановился. Он смотрел на нее внимательно и недоверчиво, хотя и похотливо. Она же, казалось, улыбалась ему, скаля зубы скорее благосклонно, нежели угрожающе. Она игриво сделала несколько прыжков и остановилась. Одноухий двинулся за ней медленно и осторожно, подняв хвост и уши, вытянув морду. Он попытался обнюхаться с ней, но она игриво отпрыгнула. На каждый шаг вперед с его стороны она отвечала шагом назад. Она заманивала его, шаг за шагом уводя от защиты людей. Вдруг как будто неясное подозрение остановило его, он оглянулся и посмотрел на опрокинутые сани, на своих товарищей по упряжке и на людей, подзывавших его. Но если мысль об опасности и зародилась у него в мозгу, она быстро была рассеяна волчицей, которая подбежала к нему на мгновение, обнюхала его и возобновила игру, уводя его все дальше.
Между тем Билл вспомнил о ружье, но оно было придавлено опрокинувшимися санями, и пока Генри помогал ему поправить груз, Одноухий и волчица оказались слишком близко друг к другу, чтобы стрелять с такого расстояния.
Слишком поздно Одноухий понял свою ошибку. Еще не догадываясь, в чем дело, оба человека заметили, что пес повернулся и бросился назад. И тут они увидели, что десяток тощих серых волков несутся по снегу под прямым углом к пути наперерез Одноухому. Сразу окончились заигрывания волчицы. С рычанием она прыгнула на Одноухого, но он отбросил ее плечом; видя, что прямая дорога назад отрезана, и все еще надеясь добраться до саней, он бросился к ним по кругу. Но волков прибывало все больше и больше, и все они участвовали в погоне. Волчица была ближе всех, на расстоянии прыжка позади Одноухого.
– Куда? – вдруг крикнул Генри, схватив товарища за плечо, но Билл стряхнул его руку.
– Хватит! – сказал он. – Больше они не получат ни одной собаки.
С ружьем в руках он бросился в кустарник, окаймлявший дорогу. Его намерение было ясно. Приняв сани за центр круга, по которому бежал Одноухий, он рассчитывал пересечь круг в точке, ближайшей к преследователям. С ружьем да еще среди бела дня можно было напугать волков.
– Билл! – крикнул ему вслед Генри. – Будь осторожен! Не рискуй!
Генри присел на сани и стал ждать – больше ему ничего не оставалось. Билл уже скрылся из виду, но меж кустов и елей то тут, то там можно было видеть Одноухого. Собака явно понимала опасность, но она бежала по внешнему кругу, в то время как стая волков по внутреннему, более короткому. И напрасно было думать, что Одноухий настолько опередит своих преследователей, что сможет прорваться сквозь них и добежать до саней.