— Это вы писали мне, чтобы я отказался от борьбы?
— Да.
— И это вы просили меня не ходить в театр «Водевиль»?
— Да, привратница заметила, что Виктория подслушала разговор по телефону между мной и Добреком, а Балу, который наблюдал за домом, видел, как вы ушли. Я, конечно, поняла, что вы в этот вечер будете следить за Добреком.
— А работница, которая пришла сюда однажды вечером?
— Это была я… Я хотела вас видеть, но не решилась.
— И вы взяли письмо Жильбера?
— Да. Я узнала его почерк на конверте.
— Но ведь Жака с вами не было?
— Он был на улице в автомобиле с Балу. Я его заставила влезть в окно гостиной, и он проскользнул в комнату через отверстие в дверях.
— Что было в письме?
— К несчастью, упреки Жильбера. Он обвинял вас в том, что вы его бросили, заботитесь только о себе. Одним словом, это укрепило мое недоверие к вам. И я убежала.
Люпен гневно пожал плечами.
— Сколько потерянного времени! И как фатально то, что мы раньше не могли сговориться друг с другом! Чего мы играли в прятки? Ставили нелепые западни. А время, драгоценное время, уходило безвозвратно.
— Видите, видите, — сказала она вздрагивая… — Вы тоже боитесь будущего!
— Нет, я не боюсь, — воскликнул Люпен. — Но я думаю о том, сколько мы уже могли сделать шагов, полезных нашему делу, если бы мы согласовали наши действия. Я думаю о всех тех ошибках и неосторожностях, которых мы бы избежали, если бы работали сообща. Я думаю, что ваша попытка сегодняшней ночью обыскать одежду Добрека была столь же тщетной, как и все другие, и что в этот момент, благодаря нашей глупой борьбе, благодаря шуму, который мы наделали в особняке, Добрек предупрежден и будет еще осторожнее, чем раньше.
Кларисса Мержи покачала головой.
— Нет-нет, не думаю. Этот шум не мог его разбудить, потому что мы отложили эту попытку на день, чтобы Клементина могла прибавить к вину очень сильное наркотическое средство.
И медленно прибавила:
— И видите, ничего не случилось такого, чтобы Добреку нужно было насторожиться. Вся его жизнь — это сплошная настороженность перед опасностью. Для него ничего не представляет случайности. Наконец, разве не все козыри в его руках?
Люпен приблизился к ней и спросил:
— Что вы этим хотите сказать? Что касается вас, то у него нет никаких надежд? Он никакими средствами не мог бы добиться цели?
— Но… — пробормотала она, — есть одно средство… единственное…
Она закрыла свое побледневшее лицо руками и снова вздрогнула, точно в лихорадке.
Он догадался о причине ее боязни и, приблизившись к ней, тронутый ее страданием, сказал:
— Прошу вас, отвечайте прямо. Это из-за Жильбера, не правда ли? Ведь суд, к счастью, не раскрыл ни его имени, ни его прошлого? Но есть кто-то, кто об этом знает? Значит, Добрек узнал вашего сына Антуана под маской Жильбера?
— Да, да…
— И он обещал вам спасти его, не так ли? Он предлагает вам его свободу, побег и все прочее? Это самое он вам обещал однажды ночью в своем кабинете, в ту самую ночь, когда вы хотели его убить?
— Да, да… это…
— При единственном условии, единственном гнусном условии, какое только этот негодяй может потребовать? Я понял, да?
Кларисса не отвечала. Казалось, что силы ее ушли в этой длительной борьбе с врагом, который день за днем захватывал все новые и новые территории.
Люпен видел в ней покорную добычу неприятеля, брошенную на произвол его каприза. Кларисса Мержи, любящая жена Мержи, убийцей которого был Добрек, мать Жильбера, которого Добрек погубил. Кларисса Мержи, спасая своего сына от эшафота, должна была, как это ни было гнусно, подчиниться желаниям Добрека. Она будет любовницей, женой, послушной рабой Добрека, этого чудовища, с видом хищника, этой ужасной личности, о которой Люпен не мог думать без отвращения.
Он сел рядом с ней и, с сострадательной мягкостью заставив поднять голову, сказал, глядя ей прямо в глаза:
— Слушайте меня внимательно. Я клянусь вам, что спасу вашего сына… Я вам клянусь… Ваш сын не умрет, слышите? Нет на свете такой силы, которая, пока я жив, покусится на жизнь вашего мальчика.
— Я верю вам… Я верю.
— Да, да, верьте! Даю слово человека, не знающего отступления. Я добьюсь! Только умоляю вас принять одно непременное условие.
— Какое?
— Вы не увидите больше Добрека.
— Клянусь.
— Вы выбросите из головы всякую мысль о соглашении с Добреком, о каком бы то ни было торге с ним…
— Клянусь.
Она смотрела на него с облегчением и абсолютным доверием, и он под этим взглядом испытывал горячее желание сделать счастливой эту женщину или, по крайней мере, дать ей спокойствие и забвение от ее страданий.
— Ну, — сказал он радостным тоном. — Все прекрасно. У нас два-три месяца впереди. Это больше, чем нужно… При условии, что я буду свободен в своих действиях. А для этого, видите ли, вы должны удалиться с поля битвы.
— Как?
— Да, исчезнуть на некоторое время, устроиться в деревне. Разве вам не жалко вашего Жака? Ведь бедный мальчуган от всех этих историй расшатал свои нервы… Он вполне заслужил свой отдых… Не правда ли, Геркулес?
На следующий день Кларисса Мержи, подавленная всеми этими событиями, поселилась со своим мальчиком у своей приятельницы, у самой опушки Сен-Жерменского леса. Она очень ослабела от преследующих ее кошмаров и всякого рода пережитых ею нервных потрясений. Малейшее волнение выводило ее из себя, и она уже несколько дней находилась в подавленном и почти бессознательном состоянии. Она ни о чем не думала. Чтение газет было ей запрещено.
Однажды, в то время как Люпен, изменив свою тактику, изыскивал средства похищения депутата Добрека, а Гроньяр и Балу, которым в случае удачи было обещано прощение, наблюдали за приходом и уходом врага, в то время как все газеты ежедневно возвещали о близком разбирательстве дела его двух товарищей, обвиняемых в убийстве, около четырех часов дня раздался внезапный звонок по телефону в его квартире на улице Шатобриан.
Люпен снял трубку:
— Алло?
Задыхающийся женский голос произнес:
— Господин Мишель Бомон?
— Это я. С кем имею честь?
— Скорее, приезжайте как можно скорее, госпожа Мержи только что отравилась.
Люпен, не расспрашивая, бросился из дому, сел в автомобиль и поехал в Сен-Жермен.
Подруга Клариссы ждала его на пороге.
— Умерла?
— Нет. Доза была недостаточна. Доктор только что ушел. Он ручается за нее.
— Почему она отравилась?
— Ее мальчик Жак исчез.
— Похищен?
— Да. Он играл возле леса. Какой-то автомобиль остановился. Вышли две старые дамы. Потом раздались крики, Кларисса хотела бежать, но упала без сил и простонала: «Это он… этот человек… все погибло». Она обезумела. Вдруг она схватила флакон, поднесла ко рту и выпила.
— И потом?
— Потом с помощью мужа я перенесла ее в комнату. Она страшно мучилась.
— Откуда вы узнали мой адрес и мое имя?
— От нее, в то время как доктор возился около нее. Я позвонила к вам.
— Никто этого не знает?
— Никто. Я знаю, что у Клариссы большие неприятности и что она предпочитает во всем тайну.
— Можно ли мне ее видеть?
— Сейчас она спит. Доктор запретил волновать ее.
— Врач не беспокоился за ее здоровье?
— Он боится горячки, нервного возбуждения или какого-нибудь припадка, в котором больная повторит свою попытку. И на этот раз…
— Что надо, чтобы избежать этого?
— Одну или две недели абсолютного покоя, а это невозможно, пока Жак…
Люпен прервал ее:
— Вы думаете, что если ей вернуть ее сына?..
— Ну да, конечно, тогда нечего бояться!
— Вы уверены?.. Вы уверены?.. Да, конечно, очевидно. Ну, хорошо, когда госпожа Мержи проснется, вы скажете ей от моего имени, что сегодня вечером раньше полуночи я приведу ей ее сына. Сегодня вечером, до полуночи. Мое обещание совершенно точно.
При этих словах Люпен быстро вышел из дому, сел в автомобиль и крикнул шоферу.
— В Париж, сквер Ламартин, к депутату Добреку.
СМЕРТЕЛЬНЫЙ ПРИГОВОР
Автомобиль Люпена представлял собой не только кабинет, снабженный книгами, бумагой, чернилами и перьями, это было, кроме того, жилище актера с ящиком для грима, чемоданом, наполненным разнообразной одеждой, и другим ящиком, где были разные аксессуары трансформатора, зонтики, трости, галстуки, очки и тому подобное, одним словом, все, что позволяло ему преображаться с головы до ног.
Около шести часов вечера у дома Добрека позвонил несколько полный господин в черном пальто и цилиндре, в бакенах и очках на носу.
Привратница проводила его до подъезда, куда вышла вызванная звонком Виктория.
Он спросил ее:
— Может ли господин Добрек принять доктора Верна?
— Господин у себя в комнате и в это время…
— Передайте ему мою карточку.
Он написал на полях слова:
«От г-жи Мержи», и повторил:
— Возьмите, я не сомневаюсь, что он примет меня.
— Но… — проговорила Виктория.
— Ах, пойдешь ты, наконец, старуха!
Она обмерла и пробормотала:
— Ты… Это ты!
— Нет, Людовик XIV.
И, толкнув ее в угол передней, сказал:
— Слушай… Как только я окажусь с ним вдвоем, зайди в свою комнату, забери вещи и моментально удирай.
— Что?
— Делай, что тебе говорят. Ты увидишь мой автомобиль недалеко на бульваре. Ну скорей, доложи обо мне, я подожду в конторе.
— Но ведь ничего не видно.
— Освети.
Она повернула выключатель и оставила Люпена одного.
— Здесь находится хрустальная пробка. Именно здесь… Если только Добрек не носит ее с собой… Нет, если есть хороший тайник, то им пользуются. А этот превосходен, потому что никто… до сих пор…
Он с напряженным вниманием осматривал все предметы в комнате и вспомнил послание к Прасвиллю:
«Под самым носом у тебя… Ты касался его… Еще немного… и ты взял бы его…»
Как будто ничего не изменилось с того дня. Те же вещи валялись на столе, книги, счета, бутылка чернил, коробка для марок, табак, трубки, вещи, которые уже столько раз ощупывали и осматривали.
— А, дьявол. Он хорошо сделал свое дело.
В сущности, Люпен, так точно рассчитавший, что он будет делать и как поступать, не мог предвидеть всех тех неожиданностей и случайностей, которыми чревата была встреча с таким сильным противником. Возможно было, что Добрек останется хозяином положения, победителем на поле битвы и разговор примет совершенно не тот оборот, который ему пожелает придать Люпен.
И эта перспектива несколько раздражала его.
Он приготовился, услышав приближающиеся шаги.
Это был Добрек.
Он вошел молча, сделал знак Люпену, чтобы он уселся снова, и сам сел за стол, рассматривая карточку.
— Доктор Верн?
— «Да, господин депутат, доктор Верн из Сен-Жермен.
— Я вижу, вы от госпожи Мержи. Это ваша пациентка, не правда ли?
— Да, моя случайная пациентка. Я ее не знал до того момента, когда меня к ней позвали при совершенно критических обстоятельствах.
— Она больна?
— Госпожа Мержи отравилась.
— Да?
Добрек вскочил и продолжал, не скрывая своего волнения:
— Да? Что вы говорите? Отравилась?.. Она умерла?
— Нет, доза недостаточная. Я считаю, что госпожа Мержи спасена, если не будет никаких осложнений.
Добрек замолчал и сидел неподвижно, повернувшись к Люпену.
«Смотрит он на меня или у него закрыты глаза?» — спрашивал себя Люпен. Его ужасно стесняло то, что он не видит глаз противника, защищенных двойными стеклами очков, снаружи темных. Как проследить, не видя выражения глаз, за тайным ходом его мыслей. Это было почти то же, что бороться с врагом, оружие которого скрыто.
Спустя минуту, Добрек заговорил:
— Итак, госпожа Мержи спасена… И она посылает вас ко мне… Я не понимаю… Я почти не знаю этой дамы.
«Вот он, щекотливый момент, — думал Люпен. — Ну, смелей!»
Добродушным тоном, сквозь который проглядывала застенчивость, он произнес:
— Боже мой, господин депутат, бывают случаи, когда обязанности врача очень осложняются… и вы, может быть, подумаете, что, выполняя это поручение… Короче говоря, вот… В то время как я за ней ухаживал, госпожа Мержи пыталась еще раз отравиться. К несчастью, флакон находился возле нее. Я вырвал его из рук. Между нами произошла борьба. И в лихорадочном бреду она отрывисто произнесла: «Это он… это он… Добрек, депутат… Пусть отдаст мне сына… Скажите ему… Или я умру. Сейчас же, сегодня. Я хочу умереть». Вот, господин депутат… Тогда я подумал, что нужно вас об этом известить. Нет никакого сомнения, что отчаяние этой дамы… Конечно, я не понимаю точного смысла этих слов… Я никого не расспрашивал… Я пришел сюда, подстрекаемый непосредственным чувством.
Добрек довольно долго думал, потом сказал:
— Одним словом, доктор, вы пришли спросить меня, не знаю ли я, где ребенок… который исчез, не правда ли?
— Да.
— И, в таком случае, если я понимаю, вы отвезете его к матери!
— Да.
Долгое молчание. Люпен подумал опять:
«Неужели он поддастся на эту удочку? Достаточна ли для него угроза смерти? Нет, посмотрим, это невозможно… И все-таки… все-таки… он колеблется».
— Вы позволите? — спросил Добрек, придвинув к себе телефонный аппарат… — Спешное сообщение.
— Пожалуйста, господин депутат.
Добрек позвонил.
— Алло! Барышня, дайте 822-19.
Он повторил номер и ждал.
Люпен улыбнулся.
— Сыскная полиция? Не правда ли? Главный секретариат…
— Да, доктор… Вам известен номер?..
— Да, в качестве судебного врача мне иногда приходится звонить…
И Люпен мысленно спрашивал себя:
«Что все это значит, черт возьми? Главный секретарь — Прасвилль… Ну и что же?»
Добрек приложил трубку к уху и произнес:
— Номер 822-19? Я прошу секретаря, господина Прасвилля… Его нет? Да нет же, он всегда в это время в кабинете. Скажите, что от Добрека… Добрек, депутат… Очень важное сообщение.
— Может быть, я мешаю? — спросил Люпен.
— Нет, нет, нисколько, доктор, — уверял Добрек… — Это сообщение имеет отношение к вашему делу… И, прервав себя: — Алло! Господин Прасвилль? Да, это ты, мой друг Прасвилль? Ты как будто удивлен? Да, верно, мы давно не виделись. Но, в сущности, мысленно мы не расставались… И меня даже часто посещали твои помощники. Правда, в мое отсутствие… Но, не правда ли… Алло!.. Что?.. Ты занят? А, извини… Я, в общем, тоже… Ну, прямо к цели… Я хочу тебе оказать небольшую услугу. Да подожди же, животное… Ты не пожалеешь… Дело идет о твоей славе. Алло! Ты слушаешь? Ну так возьми с собой полдюжины людей… преимущественно сыщиков, конечно, садитесь в два автомобиля и в два счета сюда… Я предлагаю тебе замечательную дичь, старина… Высокопоставленного господина, самого Наполеона… Короче — Арсена Люпена.
Люпен вскочил на ноги. Он ждал чего угодно, только не такой развязки. Но нечто более сильное, чем удивление, заговорило в нем. Какой-то естественный порыв заставил его, смеясь, воскликнуть:
— Браво! Браво!
Добрек, в знак благодарности, склонил голову и пробормотал:
— Это еще не конец… Еще немного терпения, можно?
И продолжал:
— Алло… Прасвилль… Что… Да нет же, старина, это не мистификация. Ты найдешь Люпена здесь, в моей конторе, рядом со мной, Люпена, который меня преследует, как и все другие… Одним больше, одним меньше, мне наплевать. Но этот уж слишком бесцеремонен. И я прибегаю к твоей дружбе. Освободи меня от этой особы, прошу тебя… Полдюжины сыщиков и тех двух, что перед моим домом — совершенно достаточно. Да! Когда будешь здесь, раньше чем войти ко мне, подымись на третий этаж и захвати мою кухарку… Знаменитую Викторию… Знаешь? Старая кормилица господина Люпена. Потом подожди, еще одно указание… Видишь, как я люблю тебя. Пошли отряды на улицу Шатобриан, на углу улицы Бальзака… Это жилище нашего национального героя Люпена, под именем Мишеля Бомона… Понял, старина? Ну, за работу. Шевелись!