Это что же – Джонас так ухаживает? Объясняется на языке еды? По всей видимости – да. С другой стороны, ланчи детям ведь родители готовят? Не хочу пополнить команду подопечных Джонаса Дэниэлса. Стать для него единственной – вот чего мне надо.
Такие мысли донимают меня все утро. Когда настает время перекусить, я снимаю верхний кусок хлеба. Может, ответ зашифрован в начинке. Помидор и моцарелла – ингредиенты для старбаковского «римского» сэндвича. Отсылка к «Римским каникулам»? Намек на Ромео? Или чисто дружеский жест, платоническое желание накормить ближнего?
– Лавандовая краска закончилась.
– А?
Я и забыла, что на работе нахожусь. Хлопаю глазами на клиента.
– Ой. Извините. Сейчас принесу из подсобки.
Первый кусочек выдает тайну – здесь не обошлось без бальзамического уксуса и щепотки соли. За счет последней помидор кажется почти сладким. Пряность базилика дразнит вкусовые рецепторы. Божественно; сытно; тает во рту. Ощущение отеческой заботы. Я будто влилась в семью Дэниэлс. Потребность в еде – одна из базовых; но из нее вытекает и другая потребность – в человеке, который готовил бы эту еду заботливо и любовно. Жую – и впитываю эти чувства.
Насыщаюсь ими в той же мере, что и хлебом с помидорами и моцареллой.
Кажется, перенасытилась; по дороге домой меня просто распирает, я останавливаюсь у ресторана. Он представляется мне крупной деталью пазла под названием «Семья Дэниэлс». Здание кирпичное, любовно обустроенное; внутри мило, хотя сразу бросаются в глаза неиспользованный потенциал пространства, устаревший интерьер, острая нужда в косметическом ремонте. Зато теперь я чуть больше поняла про Дэниэлсов.
За стойкой парень что-то строчит в блокноте.
– Добрый день. А можно Джонаса Дэниэлса?
Парень поднимает взгляд, хитро улыбается.
– Конечно, можно. Иди за мной.
Он оставляет меня в коридорчике перед кухней, и я грызу налакированные ногти, пока не появляется Джонас в поварском фартуке поверх белой футболки, которая ему в плечах тесновата. Из кухни подначивают, Джонас оглядывается, усмехается. Остряки мигом исчезают за дверью.
– Не обижайся. Что возьмешь с кучки идиотов?
Джонас явно только что вымыл руки, держит их на весу, как хирург после операции. Ждет, пока сами высохнут. Интересно, от какого блюда я его отвлекла? Впрочем, Джонас мне рад, и здесь, в ресторане, он не так напряжен, как дома.
– В смысле – привет, Виви.
– Привет, – отвечаю без улыбки. – Ты для меня сэндвич приготовил. Почему?
– Почему? Не знаю. Готовил ланч для Наоми, решил, сэндвичем больше, сэндвичем меньше. Подумал, что тебе перекусить на работе не повредит. И вообще, я мимо студии хожу.
Джонас смотрит неуверенно.
– Хлеб не отсырел? От помидоров, бывает, хлеб сыреет, но…
Делаю шаг к нему, хватаю за горловину футболки, прижимаюсь ртом к его рту. Поцелуй не затяжной, но и не мимолетный. На губах Джонас остается отпечаток алой помады.
– Все было супер. Увидимся завтра.
В дверном окне появляются две физиономии, одобрительно подвывают. Джонас хлопает ладонью по пластику, улыбается мне.
– Увидимся завтра.
Ухожу в растрепанных чувствах, с отпечатками мокрых пальцев на рубашке, в районе талии, там, где Джонас коснулся меня. А здорово я, оказывается, обольщалась насчет контроля над ситуацией. В груди что-то греет и светится, искрится, играет и пенится, как шампанское; вот-вот через край перельется.
Глава 6
Джонас
В последние три дня мой мозг работает как бетономешалка. Кажется, если хоть ненадолго отвлечь мысли от Виви, жизнь вернется в состояние вязкой серой каши, в каком полгода пребывала. Вот почему, готовя ланч для Наоми, я думал о громком смехе Виви. И о том, что Виви не шарахнулась в ужасе от моей семьи, и о том, что она вообще ничего не боится. Желание приготовить для Виви сэндвич возникло спонтанно. Потом, в ресторане, я сам себя чуть не съел с досады. Молодец, ничего не скажешь. Упаковал девушке ланч, будто дошколенку, который в первый раз в садик идет. Так я терзался почти всю свою смену.
А потом появилась Виви, поцеловала меня и исчезла.
В кино первому поцелую всегда много значения придают – и не преувеличивают. Ни на йоту не преувеличивают. Зато про мучения перед вторым поцелуем – ни гу-гу. Ни намека на продумывание его деталей, на страх новой встречи. Получается, если второму поцелую суждено случиться, он произойдет по моей инициативе. И он должен быть не хуже первого. Об этом я размышлял за завтраком.
Сейчас младшие накормлены и отправлены играть в обливашки (в гараже нашлись старые водяные пистолеты). Накладываю последнюю порцию овсянки, сдабриваю коричневым сахаром и пеканом.
К моему удивлению, мама поднялась с постели. Она сидит на полу, возле стеллажа, среди книг. Ставлю тарелку на туалетный столик.
– Спасибо, дружок, – говорит мама. – Вот решила ревизию провести. Слишком много здесь книг, к которым я больше никогда не притронусь. Надо бы их отдать кому-нибудь. Тогда освободится место на полках. Нехорошо книги на полу держать.
– Отличная мысль!
Сам знаю, что с энтузиазмом в голосе перестарался. Ну а вдруг это перелом в депрессии? Мама берет одну из своих любимых книг – роман Габриэля Гарсиа Маркеса; начинает перелистывать. Слышится икающий звук, затем – сдавленный возглас, далее – придушенный всхлип.
Пока мама не разрыдалась, забираю у нее книгу. Успеваю заметить надпись на форзаце. Папин почерк. «Для тебя, amore mio». Ну конечно. Ставлю книгу на полку, поднимаю маму, веду к кровати.
– Прости, – шепчет мама. – Прости меня.
Оставляю ее лежать, свернувшись клубком и мелко трястись от слез. На туалетном столике стынет овсянка. При мне мама только сильнее плачет, так что лучше я пойду. В кухне сажусь на табурет, роняю лоб в ладони. Через неопределенное время раздается скрип открывающейся двери, но я не тружусь поднимать взгляд.
– Привет, – говорит Виви.
Тон на целый децибел ниже, чем обычно. Виви уже поняла: что-то не так. Момент для первой встречи после первого поцелуя – лучше не придумаешь. Что обстановка, что настроение.
– Привет.
Слово как с поля боя с позором бежало.
Виви придвигает табуретку, пристраивается рядом со мной.
– Младшие во дворе играют. Сказали, что ты здесь. Что-то случилось?
Мне бы ее разуверить, да сил нет. Я просто качаю головой, не меняя позы. Я ведь ничего не рассказывал про истинное положение дел. Потому что ничего не хочу менять.
– Маме нездоровится.
Виви проходит к плите. Наполняет чайник водой, безошибочно выбирает горелку, предназначенную для чайника и кофейника. Одна чашка – мне, другая – Виви. Она ставит чашки на стол, снова садится рядом. Молча пьем чай. Когда с ним покончено, Виви берет чистую чашку, наливает еще чаю, ставит передо мной. Я несу чай маме. Мама извиняется за утренние слезы. Хочу скорее уйти, чтобы не нарушать ее уединение. Не годится оставлять Виви одну. Впрочем, я уверен – Виви не обидится. Поэтому я задерживаюсь, рассказываю, как вчера мы катались с водной горки. Хотя и знаю, что Лия маму уже просветила.
Вернувшись в кухню, обнаруживаю, что Виви успела загрузить посуду после завтрака в посудомоечную машину. Наверняка уже придумала благовидный предлог, сейчас сбежит от нас. Как минимум – начнет расспрашивать. Но Виви протягивает мне руку, в другой сминая клочки бумаги.
– Это подсказки для игры в находилку, – поясняет Виви.
Теряю ход ее мыслей. Зато понимаю, что лето мы с ней привыкли проводить совершенно по-разному. И вообще жить – тоже.
– Сегодня никак не могу, Виви. Нужно в супермаркет – бумажные полотенца кончились. И продукты на следующую неделю. И…
Виви улыбается.
– Почему это «никак»? Постой, ручка у тебя есть?
Подсказки отправляют младших рыскать по супермаркету и дают мне возможность спокойно заполнить тележку. Младших я обнаруживаю в отделе приправ. Виви исполняет роль арбитра. Берет детский обруч, командует:
– Чтобы получить следующую подсказку, один из вас должен прыгнуть в этот обруч, как цирковой дельфин!
– Я! Можно я? – кричит Исаак, мчится к обручу, немного медлит, наконец приземляется с другой стороны.
– Зачет! Исаак переходит к следующему этапу! – объявляет Виви.
Лия хлопает в ладоши.
– Подсказка находится… находится подсказка… в тележке для продуктов! Вы все должны помочь Джонасу выложить продукты на ленту, иначе никогда не найдете подсказку!
Младшие мчатся ко мне – даже Бека, которая обычно не снисходит до подобных вещей. Виви красноречиво поводит плечами, ослепительно улыбается. Импровизирует на ходу.
Дома она вовлекает в это дело Сайласа. Целый день мы рыщем по городу, следуя подсказкам Виви, и в итоге попадаем на вечерний сеанс в кинотеатр. Виви платит за всех, утверждая, что это и есть приз. Выходим из кинотеатра уже в темноту.
– Никогда лучшего фильма не видела, – объявляет Лия. Она так о каждом фильме говорит.
– И я тоже, – подхватывает Виви. – В нем все сошлось. Приключения! Битва воинов! Волшебство! Романтика!
Объевшиеся попкорна, напившиеся содовой, бредем домой. Младшие принимаются инсценировать только что увиденное. Распределяют роли: кому быть рыцарем, кому – принцессой, кому – колдуньей. Сайлас их поощряет. Без предупреждения Виви прыгает мне на спину и пришпоривает пятками, словно скакуна. Остальные бегут следом, хохочут. На окраине города сталкиваемся с офицером Хайаши. Он в полной форме, но без собаки. Мы резко останавливаемся. Исаак поддергивает очки, Сайлас напрягает позвоночник.
– Добрый вечер, – бесстрастно произносит Хайаши.
– Здрасте, – вразнобой откликаемся мы.
Одна только Виви, по-прежнему сидящая у меня на закорках, выкрикивает:
– Добрый вечер, офицер Хайаши!
Он смотрит на Виви, явно делает выводы.
– Осторожнее! С этакой личностью проблем не оберешься.
Черт! Это что, со мной проблем не оберешься? Таращусь на Хайаши, но Виви фыркает у меня над ухом.
– Ничего, как-нибудь справлюсь, сэр. Мне к проблемам не привыкать.
– А я говорю – поберегись. Ты с бедовой девчонкой связался, сынок.
– Да, я в курсе.
Откуда Хайаши знает Виви?
– Ну да, я такая – бедовая, – смеется Виви.
Спиной чувствую, как содрогается ее грудная клетка.
– Увидимся завтра, офицер Хайаши.
Когда мы достаточно удаляемся от Хайаши, я шепотом спрашиваю:
– Где это вы увидитесь?
– В закусочной. Мы иногда вместе завтракаем.
Прежде чем я успеваю задать следующий вопрос, перед нами появляется Бека, делает пасы руками, словно заколдовывает Исаака.
– Я, я хочу быть волшебницей! – кричит Лия.
– Тебе нельзя, потому что ты принцесса. Замри!
Бека переключает свои чары на Лию.
– Сайлас! – пищит Лия. – Так нечестно! Бека – злючка!
Жду, когда Виви соскользнет с моей спины. В самом деле, кому интересно все лето детские визги слушать? Кому интересно знать, получится или не получится у Сайласа разрулить ситуацию без детского рева? Но Виви только плотнее обхватывает меня за шею, устраивается повыше. Она остается.
Глава 7
Виви
Вот не ожидала от себя такого – что влюблюсь в целую семью! Поистине, жизнь полна сюрпризов. Сначала велит: закрой глаза, задуй свечи; а когда подчинишься – возьмет да и вмажет тебя физией в торт, прежде чем желание загадать успеешь. Но! Иногда, очень-очень редко, жизнь превосходит ожидания. Просишь летний роман с симпатичным парнем – а получаешь в нагрузку к парню еще и всю его чудесную семью.
Это хорошо, что я их люблю; потому что они все время, каждую минуту рядом. С тех пор как я поцеловала Джонаса, прошла неделя, а наедине мы оставались всего один раз, и то в неподходящий момент. Джонас вскидывает на плечо пляжную сумку, улыбается мне – и солнце, кажется, сильнее жарит мои щеки.
Едва ступив на пляж, мы с Лией пускаемся бежать, усиленно пыля песком. С визгом врезаемся в полосу прибоя. Подхватываю Лию, кружу так, чтобы пальцы ее ножек очерчивали широкие круги на воде. Изрядно замерзнув, мы, вслед за Бекой, ходим колесом по песку. Джонас устанавливает пляжный зонт, Исаак уже занял под ним местечко, уткнулся в книгу.
– Эй! – зовет Джонас. – Кремом от солнца кто мазаться будет?
Отряд возвращается в лагерь. Бека запускает руку в сумку-холодильник, извлекает упаковку фруктового льда. Под белыми обертками угадываются черничный и мандариновый оттенки.
– Как думаешь, бывает фруктовый лед из манго? А из маракуйи?
Задаю эти вопросы, размазывая солнцезащитный крем по предплечьям и икрам.
– А из граната?
Бека выбрала ананасный лед.
– Спорим, Джонас такое запросто приготовит!
Смотрю на Джонаса в упор. Это можно – на мне огромные солнечные очки «кошачий глаз». Лия втирает крем в пипочку носа, Джонас мажет ей плечики, подхватывает ее «хвостик», закручивает на самой макушке. В движениях видна сноровка. В груди что-то ноет сладко и томно. Красивый парень, голый до пояса, беспокоится, как бы сестренкина шейка на солнце не обгорела, – тут есть от чего голову потерять.
Весь день Джонас почти не сводит глаз с младших. Следит за Лией, когда она плещется у самого берега, руководит строительством песчаного замка, гасит ссоры. Джонас предугадывает и желания, и потребности Исаака, Беки и Лии; всего один раз я ловлю его взгляд на себе. Он улыбается уголком рта, будто мы с ним заговорщики. Джонас Дэниэлс и его секрет – веская причина почувствовать себя возникшей из раковины, посреди океана, как на картине «Рождение Венеры», с пеной у ног. А что, может, именно так я и явилась в мир; я же не помню сам момент, а с моей мамочки-художницы что-нибудь подобное вполне станется.
Не буду также отрицать, что классно выгляжу в купальнике. Он закрытый, в горошек; постыдная татушка спрятана, грудь кажется более пышной за счет бретельки-хомутика. На левом запястье тысяча браслетов – тоже для маскировки.
Мы купаемся, снова намазываемся солнцезащитным кремом, закапываем в песок Исаака, ваяем ему русалочий хвост. Счастливые часы тают, как разноцветный фруктовый лед; краски смешиваются в упаковке. Когда настает пора уходить, я удаляюсь на несколько ярдов – в списке пляжных дел остался один пункт. Еще раньше Исаак нашел для меня среди утесов палочку, и этой-то палочкой я вывожу на песке «здесь была Виви», даром что прибой в один прием все смоет.
– Что, еще одна?
Джонас стоит за спиной, смотрит на мою работу. Значит, он меня за этим занятием уже заставал. Пару дней назад я его уговорила высадить за домом цветы. Младшие взялись копать, мы им помогали, я по ходу дела рассказывала о биологии, о подсолнухах, как они растут. Импровизировала, но это нормально. Дошла очередь до цинний. Я достала из сумки обрывок чека и на краешке написала «здесь была Виви». Бумажку я зарыла в темную землю рядом со свежевысаженными почти-растениями. Представила: когда цветы вырастут, я все еще буду где-то рядом. Мы так вывозились, что пришлось по очереди лезть под летний душ. Джонас сказал, им несколько лет никто не пользовался. И знаете, что? Такая жизнь – с летним душем и пляжем под боком – мне очень, очень по вкусу. Иллюзия, что можно ливень с грозой устроить, когда заблагорассудится.
– Вив.
Джонас чуть подталкивает меня локтем, выводит из раздумья.
– Зачем ты это делаешь? К чему все эти записи?
– К тому, что время быстротечно. Океан был задолго до нас и останется после нас. И почти все деревья, и многие животные. Странно и даже как-то дико, правда? Представь, моя одежда меня саму переживет.
Не могу сдержать вздох. Вот бы жить вечно!
– Я просто ищу способ закрепиться в мире. Пусть мой автограф протянет чуточку дольше, чем я сама; пусть останется в тех местах, где мне было хорошо. Понимаешь?
Джонас сует руки в карманы, раскачивается на пятках. На нем темные очки, но я-то вижу – он всматривается в каждую букву.
– Понимаю. Просто я раньше об этом не думал. В смысле, думал, только по-другому.