Первой, как и положено, от бетонки оторвалась передняя стойка шасси, затем левое колесо основных шасси, последним – правое колесо.
Вертолет оторвался.
Фролов перевел режим связи на переговорное устройство.
Поднявшись на сто метров, Фролов выполнил разворот на нужный курс.
Штурман доложил:
– Курс шестьдесят, исправленный курс шестьдесят четыре, ветер усиливается!
– Принял!
Вертолет пошел над плато на высоте в тысячу метров, выдерживая скорость в сто пятьдесят километров в час.
Спустя десять минут он опустил машину до высоты шестьсот метров, снизив скорость до ста километров в час. Развернул в ущелье. Оно было широким, безопасным с точки зрения обстрела с плато. Миновали брошенное селение Астар, подошли к нужному кишлаку Тахарак.
Командир взглянул на Истомина:
– Что с площадкой?
– Есть и с запада, и с востока. Чистые, видно, местные подсуетились. Направление ветра попутное, так что придется развернуться.
– Делаем.
«Ми-8» прошел над кишлаком, на улице которого собралась приличная толпа. Люди махали пилотам, видно, что-то кричали. Выйдя из ущелья и развернувшись, Фролов сбросив скорость и высоту, тихо, как говорится, нежно, подвел «Ми-8» к селению и плавно посадил машину на восточной, дальней от кишлака, площадке. Закрепив шасси, он убрал «шаг-газ».
Лопасти еще вращались, когда борттехник открыл дверку грузовой кабины и выбросил трап.
По нему спустились медики, бойцы с носилками.
К ним бежали мужчины, размахивая руками.
Вскоре толпа налетела на медиков и бойцов. Двинулись в селение.
Истомин, видя все это, проговорил:
– Видать, действительно хреново дело у местного пацана, раз весь кишлак на улицу выскочил.
– Да они все тут родня.
– А что будет, если парень умрет до того, как мы заберем его?
– Хрен его знает. Все может быть, но местные нашим ничего не сделают, грубить, угрожать могут, а вот причинить вред вряд ли. Знают, у нас связь с базой и если что, то максимум через полчаса тут появятся «полосатые». И разнесут на хрен весь этот кишлак.
– Но нам-то от этого не легче? Ведь ты не поднимешь машину без медиков и солдат?
– Подняться поднимемся, отойти не отойдем. Но у нас есть крупнокалиберная пулеметная установка. Откроем предупредительный огонь.
– А они по нам!
– Илья?! У тебя опять депрессуха?
– Честно говоря, состояние не ахти, но в общем…
– Ну и помолчи. Смотри за приборами и будь готов к действиям, я отслеживаю обстановку, Бобров у машины смотрит.
Медики в кишлаке не задержались.
Вскоре толпа двинулась обратно. Мужчины несли носилки, бежали бегом, рядом врач, солдаты, за ними еле успевала медицинская сестра, кто-то из местных забрал у нее большой санитарный пакет.
Больного загрузили на борт, вместе с парнем остался афганец. Поднялся медперсонал и охрана. Борттехник поднял трап, закрыл дверь, прошел в кабину:
– Домой, командир, быстрее!
Толпа отбежала от вертолета.
Фролов поднял вверх ручку слева от сиденья, увеличивая мощность двигателя.
Машина медленно оторвалась от грунта, начала подъем.
Набрав высоту в двести метров, Фролов запросил курс, хотя знал, куда лететь. Но положено. Штурман доложил. Увеличивая скорость и высоту, «Ми-8» пошел над ущельем.
Борттехник зашел в кабину:
– Командир!
Фролов оглянулся:
– Что такое?
– Врач старлей требует связи с базой.
– А больше ему ничего не надо?
– Требуется подготовить операционную, чтобы начать операцию сразу по прилету.
– А что у пацана?
– Хрен его знает, но состояние тяжелое.
– Ладно, давай сюда медика.
При появлении врача штурман передал ему наушники с переговорным устройством, переключая кнопку на ручке управления в режим радиостанции.
– Позывной базы – Береста. Знаешь, как пользоваться связью?
Старший лейтенант, медик, держа гарнитуру, отрицательно мотнул головой.
– И чему вас только учат?
Истомин вызвал Волгина:
– Береста, Тридцать Третий!
– Да?! Береста на связи!
– Медик на борту хочет поговорить с полком.
– Понял, переключаю.
– Буян на связи, – ответил начмед.
Вообще-то Буян – позывной командира полка, но своего у медика не было.
Показав, как работать, Истомин вернулся к своим обязанностям.
– Буян! Василько!
Фролов с Истоминым переглянулись, усмехнувшись. Врач совершенно не имел понятия, как работать с радиостанцией. Вернее, как вести переговоры.
– Что у тебя?
Истомин слышал переговоры.
– Больного взяли на борт. У него перитонит. Готовьте срочно операционную, бригаду.
– Сколько у нас есть времени?
– На подготовку операционной?
– На то, чтобы спасти парня?
– Думаю, если в течение часа сделаем операцию, то выживет.
– Передай гарнитуру пилотам.
Ответил штурман:
– Буян! Тридцать Третий!
– Это начмед! Когда ожидать вас?
– Минут через десять будем на летном поле.
– Понял, хорошо!
– До связи, начмед! – не удержался Истомин.
– Что? – не понял начальник медицинской службы полка.
– Отбой!
Штурман отжал кнопку, включив самолетное переговорное устройство. Фролов вывел вертолет из ущелья, начал подъем.
Медик продолжал оставаться в кабине, завороженно глядя вперед. Такого он еще не видел. Полет из кабины.
– Старлей, – привел его в себя штурман.
– Да?!
– А что это за хрень, перитонит? Заразная?
– Не заразная. Перитонит – это, если попроще, воспаление брюшины, попадание в брюшную полость инфекционных и химических раздражителей.
– Ну спасибо, объяснил. А еще проще нельзя?
– У вас был аппендицит?
– Был, вырезали.
– Ну вот, у афганского мальчика тоже аппендицит, но началось осложнение, произошел разрыв червеобразного отростка, аппендикса. Гной попал в брюшную полость. Это, если не прооперировать срочно, приведет к смерти.
– Но вы успеете вытащить пацана с того света?
– Должны успеть. Забрали вовремя. Еще час – и мы бессильны были бы что-либо сделать.
– Мы всегда появляемся вовремя. А что за «дух» летит с нами? Я имею в виду мужика!
– Это отец ребенка.
Фролов спросил:
– Почему без моего разрешения?
– Извините, я думал, вы будете не против!
Фролов покачал головой:
– Ну медики, иди к больному, тут тебе не смотровая площадка.
– Да, да, извините.
Вертолет вернулся на базу в 11:00.
К нему подкатила санитарная машина, носилки с больным перенесли в «УАЗ», тот с медиками, больным и его отцом пошел к полковому медицинскому пункту. Бойцы пошли пешком в свое подразделение. Экипаж же отключил все системы, заглушил двигатели, вышел из машины. Борттехник остался в кабине. Ему еще предстояло провести ряд мероприятий.
Фролов направился на доклад к командиру эскадрильи.
Истомин развернул было к модулю, но капитан поправил его:
– Илюха?! Успеешь! Сейчас со мной!
– Но мне-то чего делать в штабе?
– Это приказ.
– Да брось, Володь.
– Я бутылку, в которой еще половина осталась, выброшу.
– Эх, бьешь прямо в душу. В штаб так в штаб.
Комэск принял доклад, поблагодарил летчиков.
Взглянул на штурмана:
– В порядке, Илья?
– Почти.
– Ничего, пообедаешь, все пройдет, а нет, так сходишь к своей сестричке, она даст какую-нибудь пилюлю. Это через нее получил допуск?
– Какая разница, товарищ подполковник? Выполнили задачу? Выполнили. Надеюсь, обратно больного парня в Тахарак сегодня тащить не заставите?
– Нет. Ему придется полежать.
– А отец его будет по гарнизону болтаться?
– Это не твоя забота, а особистов.
– Ясно!
– Отдыхайте.
Командир и штурман вышли из штабного модуля.
Фролов улыбнулся:
– К Людмиле за пилюлей?
– В отсек! Сейчас-то ты не запретишь мне подлечиться?
– Перетерпишь, к вечеру станет лучше, а встретишься с сестричкой, так она в постели вылечит тебя окончательно.
– Ага?! Если до постели я не загнусь.
– Ладно, пошли в отсек, добьешь свой пузырь.
– Вот это другой разговор, командир.
В отсеке Истомин допил бутылку, граммов сто двадцать, и этого хватило полностью поправить здоровье. Наконец-то он чувствовал себя здоровым, полным сил человеком.
Пришел борттехник, доложил о том, что проверил вертолет после полета, заправил, зачехлил.
Упал на койку, заложив руки за затылок. Взглянул на штурмана:
– Как дела, Илюша?
– Лучше всех!
– Ну слава богу, отошел.
Фролов усмехнулся:
– Надолго ли?
Истомин ответил философски:
– Это как получится. Как покойная бабка одной из моих училищных подружек говорила, все мы в руках Божьих. Я в Бога не верю, но с другой стороны, кто-то создал Землю, звезды, вообще все, что нас окружает, да и само человечество. Не могло же это появиться из ничего?
Бобров посоветовал:
– Читай, Илюха, теорию Дарвина, это насчет людей.
– Хрень полная, с моей личной точки зрения. Объясняю для прапорщика почему. Раньше, значит, люди могли происходить от обезьян, а сейчас нет? Я что-то не слышал, что где-то в Африке обнаружили племя уже не обезьян, но еще не людей, однако с признаками разума.
– Раньше и динозавры по земле бегали.
– Сказал, хрень все эти учения. А придумывается по трем причинам. Либо крышу срывает так, что в башке кавардак начинается. Либо ученые желают на этой хрени звания получать, профессоров, академиков, заполучить хату в Москве, рядом дачку, известность, несмотря на то, какую бы ерунду ни придумали. Либо тупо хотят бобло сбить. И лучше не в Союзе, а где-нибудь в Канаде, выставив себя диссидентом. Там нужны люди ученые или хотя бы такие, которые идеально косят под них. Вот тебе и Нобелевская премия, все условия, а главное бобло. Взамен же мелочь: поливай грязью Союз, если не можешь проявить себя в науке.
Техник с удивлением посмотрел на штурмана:
– Ну ты, Илюха, задвинул. Тебе в замполиты переходить надо. Любому запудрил бы мозги.
– Пошел ты, Юра!
– И куда? Я у себя.
– Не знаешь куда?
– Догадываюсь, но не пойду. А вот тебе придется.
– С чего бы?
– А кто договаривался с Румянцевой провести романтическую ночь в медпункте?
Истомин оторопел. Их разговора с Людмилой борттехник слышать не мог.
– Ты чего несешь, Юра?
– Хорош, Илья, ломать дурачка. Мне лично до одного места, что за отношения у тебя с Людкой. Но не надо было при мне такое говорить. Могли по крайней мере выйти из ПМП.
– Значит, слышал?
– Конечно. Ладно, все это ерунда. Что-то в последнее время десантура на месте сидит. То минуты спокойно не было, приходилось бросать взводы то на восток, то на юг, а то затишье. Затишье же, как известно, часто бывает перед бурей. Вопрос, что дальше будет.
Истомин взялся за эспандер.
– Да какая тебе разница? День прошел и черт с ним. Ближе к замене.
– Это так! Но ты сплюнь, а то сглазишь. И придется нам опять по три вылета в сутки делать.
Штурман ответил:
– Плюй не плюй, без толку, все это предрассудки.
Незаметно пролетел день. После ужина экипаж вернулся в модуль.
Истомин принял душ, оделся в спортивные штаны, майку, натянул новые кроссовки.
Наблюдая за ним, техник усмехнулся:
– Илюха, ты лучше тапки надень или сланцы.
– Зачем?
– Сваливать из медпункта проще будет. А кроссовки пока наденешь…
– Это не твоя забота, дай-ка лучше свой французский одеколон.
– У тебя же есть.
– Он с каким-то табачным привкусом, твой же помягче, послаще.
– Говорил, бери этот, нет, дороже ему подавай.
– Юра?! Я попросил одеколон. Зажал, так и скажи, обойдемся.
– Да бери, вон на тумбочке.
Фролов, лежа на кровати, вставил:
– Ты его, как «Шипр», на себя не лей. Иначе твое присутствие в полковом медицинском пункте будет слышно в штабе и в командирском модуле.
– Знаю!
Побрызгавшись одеколоном, взглянув на себя в зеркало, Истомин поднял руку:
– Адью, господа, я удаляюсь.
Фролов спросил:
– Ты уходишь из экипажа?
– С чего? Сам знаешь, куда иду. На рассвете буду на месте.
– Но ты же попрощался с нами.
– Не понял?
– Адью, Илюха, по-французски – прощай. Навсегда, понимаешь?
– Да какая разница?
– Если уходишь на время, говори «до свидания». Можно даже по-французски.
– Я изучал английский. Читаю и перевожу со словарем. Причем хреново, в училище еле на тройку вытянул.
– «До свидания» по-французски, раз ты так любишь этот язык и желаешь уходить, – «аревуар».
– А ты откуда знаешь?
– А я учил французский, в школе, на «отлично».
– Ну тогда всем аревуар.
– Давай, Казанова.
– Не скучайте, я вернусь.
Истомин вышел на территорию. Стемнело. Вообще в Афганистане темнеет, по нашим меркам, рано и быстро. Казалось бы, конец июня, самые длинные дни и короткие ночи, но в восемь часов здесь уже темно. Освещение есть, но слабое, там, где это необходимо. Периметр гарнизона под охраной усиленного караула. Выйти за пределы невозможно, да и не надо штурману за пределы. Ему надо в полковой медицинский пункт.
Он прошел, как говорится, окольными путями. Подошел к светящемуся окну с торца здания. Заглянул.
Румянцева сидела за столом, заполняла какой-то журнал.
Он постучал.
Она вздрогнула, посмотрела на окно.
Там вовсю улыбался штурман «33-го».
Она покачала головой, улыбнулась, кивнула в сторону входа.
Истомин подошел к входу, осмотрелся. Вот здесь свет был ни к чему, все крыльцо как на ладони. Взялся за ручку, но дверь открыла медсестра.
– Ты чего так рано?
– В смысле рано? Девятый час!
– Отойдем в курилку.
Они прошли под навес из арматуры, по которой разросся виноград. Там их не было видно.
– У меня в стационаре больные еще не спят.
– А что, есть больные?
– Да, Илюшенька, люди иногда болеют. Да еще афганский мальчик. Мне необходимо круглосуточно смотреть за ним.
– Надеюсь, отца его в санчасти нет?
– Нет, тот у особистов.
– Так что получается, даже и после отбоя мы не сможем с тобой расслабиться как следует?
– Сможем. Но недолго, часик.
Истомин вздохнул:
– Что такое часик, Люда, я так соскучился?!
– Правда?
– Честное слово.
– Ну полтора.
– Это уже кое-что.
– Но сейчас иди, погуляй, приходи после десяти, все!
– Слушай, а начмед наведаться может? Из-за афганского пацана?
– Вряд ли, операцию провели успешно, жизни ничего не угрожает, надо только давать антибиотики строго по часам. Да смотреть на показания аппаратуры. Существует вероятность криза, малая, но существует.
– Ты мне этими терминами голову не забивай. Все равно не пойму. После десяти, значит после десяти.
– И еще, Илья, смой, пожалуйста, с себя одеколон. От тебя за версту им тянет. Французский, что ли?
– Заметно?
– Сказала же за версту. А в кабинете и до завтрашнего вечера не выветрится.
– Я же только слегка мазанул.
– Мог бы и без этого, знаешь же, что не в отсек идешь.
– Ладно.
– Ступай, мне пора на место.
– Давай, перекурю, прогуляюсь, мне один хрен делать нечего.
Румянцева ушла.
Истомин присел на скамейку курилки, достал пачку «Ростова», выбил сигарету, прикурил. Курил не спеша, некуда спешить.
Возвращаться в модуль не хотелось, прошел в клуб. Там офицеры играли в бильярд. За стойкой бара – вольнонаемный бармен, который откровенно скучал. До того как началась антиалкогольная кампания, это место было золотым, сейчас же спиртные напитки запрещены. Только в магазине и в ограниченном количестве.
Посмотрев за бильярдистами, Истомин подошел к бармену:
– Тоскливо, Толик?
– Не говори, Илья. Вот хочу в Кабул перевестись. Там веселее.
– В Кабуле есть кому работать.
– Тоже верно. Будешь чего?
– А что у тебя есть? Томатный сок?
– Ну почему? – Бармен хитрыми глазками осмотрел зал клуба. – Для своих людей найдем и кое-что покрепче.