– Понимаю. – Женщина скорбно поджала губы, оглядела ее с головы до ног. – Запыхалась, бедная. Только сообщили, что ли?
– Да, да. Помогите!
– Да ладно. Не жаль. Накидка одноразовая. Бахилы тоже.
Женщина прислонилась спиной к стене, с трудом подтянула пятку к колену, стащила сначала одну бахилу, потом вторую. Сунула в руки Лиле. Сдернула с плеч накидку.
– Мне не понадобится больше. Выписывают моего благоверного. Слава богу, отходила сюда.
Она подхватила пустую хозяйственную сумку и пошла длинным коридором к лифтам. Лиля натянула на пыльные кроссовки бахилы, закуталась до подбородка в широкую белую накидку и вошла в хирургическое отделение.
Она не знала, куда идет. Просто шла, заглядывала в палаты. Миновала операционную. Над дверями светилась сигнальная надпись «идет операция». Мелькнула глупая мысль, а не лечь ли под нож хирурга, чтобы сбить с толку преследователей? Но с ее отменным здоровьем не получится. Глупо было даже думать об этом. Увидев широко распахнутую дверь палаты интенсивной терапии, она шагнула прямо туда. Осмотрелась. Много приборов. От них вязанка трубок, тянущихся к койке. Пустой койке! Возле окна стоит человек. Мужчина в белом халате и белой шапочке. Не посетитель. Доктор. Руки в карманах халата. Смотрит в окно. На шум ее шагов обернулся. Внимательно ее осмотрел.
– Вы разве не знаете, что сюда посторонним вход запрещен? – произнес он каким-то странно безжизненным голосом.
– Помогите! – прошептала Лиля, потянула дверь на себя, заперла ее изнутри и неожиданно упала на колени. – Помогите!
Она ждала всего, чего угодно.
Сейчас, вот сейчас доктор заорет, погонит ее прочь, и долго будет возмущаться ей в спину, сочтя обнаглевшей, обкурившейся. Он подойдет к двери, откроет ее и вытолкает Лилю в коридор. Или позовет охрану, позвонив на пульт. Поднимет шум, на который сбежится весь свободный от операции персонал.
Она ждала всего, чего угодно, но только не того, что он сказал.
– Территорию больничного двора оцепила полиция. По вашу душу, милая? – спросил тихим голосом доктор, подходя ближе. Скомандовал: – Встань.
Лиля послушно поднялась на ноги, хотя они ее не держали.
– Да. Наверное.
Она во все глаза смотрела на доктора. Он был молодым. Чуть за тридцать. Лицо гладко выбрито, очень бледное. Тонкие губы почти бескровны. Глаза смотрят равнодушно. Когда он подошел к ней почти вплотную, она обнаружила, что он почти одного с ней роста.
– Что натворила? Убила кого-то? Ограбила?
– Нет, нет, нет. Я ничего не делала. Просто оказалась не в том месте не в то время, понимаете, я…
– Заткнись, – приказал он тихим голосом, ощупывая ее лицо взглядом очень странных, почти бесцветных глаз.
Лиля замолчала. Но ненадолго. На мгновение.
– Помогите. Прошу вас! – взмолилась она, хватаясь за его руку, которую он держал в кармане. – Я сделаю для вас все, что вы пожелаете!
– Ух ты! – Его тонкие губы скривила недоверчивая ухмылка. – Звучит многообещающе.
– Помогите! – прошептала Лиля и зажмурилась.
Пальцы доктора тронули ее щеки, прошлись по губам, лбу, подбородку.
– Я бы здесь исправил. Здесь и здесь, – произнес он деловито, ткнув пальцами в ее скулы и нос. – Будет много лучше, чем теперь.
Ей вдруг показалось, что она слышит в коридоре какой-то шум. Отвратительный шум. Это могли быть ее преследователи. Полиция. Они найдут ее. И тогда она будет долго и мучительно умирать. Ни за что!
– Помогите! – взмолилась Лиля, втягивая голову в плечи. – Они убьют меня. Потому что я их видела! Грабителей видела.
– Да понял я, что ты ни при чем. На твоей одежде нет крови. От тебя не пахнет порохом. Я в этом деле разбираюсь. Охотился, – кивнул доктор, обернулся на пустую койку. Снова приказал: – Раздевайся. Догола. Быстро.
Лиля послушно избавилась от одежды. Сунула ее в протянутый доктором пакет. Встала, дрожа всем телом, возле пустой больничной койки.
– Красиво сложена, – с удовольствием осмотрел ее голую доктор и кивком указал на кровать. – Ложись. Быстро. Сейчас будем делать тебе перевязку.
У него ушло десять минут на то, чтобы превратить ее голову в кокон с крохотными щелками для глаз, носа и рта.
– У вас не будет проблем, доктор? Из-за меня? – запоздало спохватилась Лиля, наблюдая за тем, как он подключает ее к приборам.
– Я заведующий отделением, я здесь хозяин. И персонал не привык задавать мне вопросы. К тому же завтра у меня предпоследний рабочий день. Я уезжаю. Домой. На малую родину. – Он вогнал ей в вену иглу от капельницы. – Сейчас ты поспишь. Так надо. Чтобы ты не выдала себя, если вдруг сюда нагрянут твои палачи.
– А я? – пискнула Лиля, чувствуя, как наливаются тяжестью веки.
– Что ты?
– Вы уедете, а я? Что будет со мной?
– А с тобой, дорогая, будет все, что я пожелаю, – улыбнулся он едко, прекрасно зная, что она его уже не слышит. Она уже спит.
Глава 5
– Помянем, – скомандовал Кадашов присутствующим.
Тридцать человек, сидевших за овальным столом в его столовой, поднялись, сжимая в руках стопки с водкой. Кадашов подняться не смог. После гибели сына что-то случилось с его ногами. Они перестали его слушаться. Он почти не ходил самостоятельно, в основном передвигаясь на коляске.
– Помянем сыночка моего, невинную душу, – пробормотал он невнятно и быстро опрокинул в себя сто пятьдесят граммов водки.
Все присутствующие, почти все люди из его охраны, выпили следом за ним. Сели на свои места, загремели вилками и ножами. Кадашов не ел. Он сидел не двигаясь и терзал пальцами поминальный оладушек, вымазанный медом. Взгляд его – потухший, будто умерший, был направлен на портрет сына с траурной лентой.
– Три года… – прошептал Кадашов едва слышно. – Три года тебя нет с нами, Ванька. А я все еще не с тобой. Все еще не могу уйти с этого поганого света на твой. Потому что не могу найти их. Кто-нибудь ответит мне!
Тридцать человек замерли как по команде.
– Кто-нибудь ответит мне, когда я смогу отомстить за своего сына?! – повысил голос Кадашов, рассматривая присутствующих с неприязнью. – Егор!
Охранник, которого он назвал, резко вскочил на ноги. Это был тот самый парень, которого он принял сам за две недели до трагедии. Тот самый парень, который не побоялся лезть под пули. Который бросился догонять преступницу и который благополучно ее упустил.
– Егор, что нового?
Кадашов прекрасно знал, что нового ничего не случилось. Информации ноль. Ему ежедневно обо всем докладывали. Но он должен был покуражиться. Должен был дать выход своей неутихающей боли и ненависти. Должен был заставить этих бесполезных людей себя бояться, раз они сидят за его столом и жрут его хлеб.
– Павел Сергеевич, как я уже докладывал, поиски пока ни к чему не привели, – проговорил Егор невнятно, чуть не подавившись ложкой салата, которую толком не успел прожевать.
– Пока… Не привели… – повторил через паузу Кадашов и запустил в Егора истерзанным поминальным оладушком. – Три года, Егор! Три года тянется эта история. А вы ничего… Ничего не сделали! Сядь!
Егор послушно опустился на стул и перевел взгляд на парня, сидящего напротив и с хмурым видом спешащего прожевать то, что во рту. Сейчас должна была наступить его очередь.
– Станислав! – рыкнул Кадашов, не обманув их ожидания. – Что скажешь? Ты у нас действующий сотрудник полиции. Знаменитый на весь город опер. Зарплату получаешь сразу в двух местах. И государство тебе платит, и я. Что нового имеешь нам сообщить?
Тот поднялся, швырнул салфетку на стол и начал докладывать, прямо как на совещаниях у своего начальства.
– Как я уже ранее докладывал, Павел Сергеевич, личности нападавших грабителей установлены. Это некто…
– Знаю я их, досконально изучил их личные дела за три года. Всю их родословную изучил. Дальше!
– Разосланы ориентировки, ведется поиск, но результатов пока нет. Эти люди как сквозь землю провалились.
– А может, и провалились, майор? Ты не думал, что этих людей уже попросту нет в живых, а?
– Никак нет, Павел Сергеевич. Трупы не были обнаружены. Я бы знал.
– Тебе ли не знать, как можно тело спрятать. Можно спрятать так, что никто не найдет.
– Сразу троих? – усомнился майор. – Это вряд ли.
– Почему троих? Пятерых! А девка? Про девку ты забыл? А про Игоря? Ясно же, что он организовал это ограбление. Ты сам, майор, такую версию выдвигал. Почему троих? Пятерых мы ищем! Три года уже ищем, майор. И не можем найти.
– Павел Сергеевич.
Станислав вскинул на него укоризненный взгляд. Хотелось напомнить этому постаревшему жестокому наглецу, что первые полгода он дома не жил, работая в свое свободное время исключительно на него. Он жену забыл. Детей не видел шесть месяцев. Он землю носом рыл. Опросил сотни людей, работал со свидетелями, выдвинул с десяток версий и отработал их все. В свободное от своей основной работы время, между прочим! Ну не нашел он подтверждения ни единой своей версии. Не нашел.
Личности троих грабителей, устроивших бойню возле дверей черного хода одного из предприятий Кадашова, были установлены. Их физиономии не очень хорошо попали в камеры наружного наблюдения. Но нашелся фотограф-любитель из дома напротив. Как началась стрельба, он с риском для жизни завис возле окон и снял не все, но многое, на свой фотоаппарат. А потом предложил все снятое людям Кадашова. Не бесплатно, конечно. Благодаря его снимкам и удалось установить личности грабителей.
Это были люди с богатым криминальным прошлым. На дело сошлись, по версии следствия, случайно, поскольку раньше их пути никогда не пересекались. Уроженцы разных мест, сроки заключения отбывали в разных зонах, общих родственников и друзей не имели.
Чтобы только одно это установить, пришлось работать несколько месяцев. Кадашов, он что думает? Что вот явился на адрес такой бравый майор Станислав Иванович Гончаров, принялся задавать вопросы бывшим заключенным и дружкам подозреваемых, и ему сразу в клюве всю информацию и принесли. Так, что ли?
А вот хрен там! Потому что бравому майору Станиславу Ивановичу Гончарову собственным лбом приходилось пробивать такие непроходимые стены, что как цел остался, непонятно. И отчитываться приходилось и на службе, и в кабинете Кадашова.
– Я много лет Павел Сергеевич, – огрызнулся Кадашов и ткнул пальцем в портрет сына с траурной лентой. – А Ванька, мой Ванька, и побыл всего двадцать пять лет. Его… Его, как последнюю свинью на бойне, убили! Очередь в грудь! Это же… И главное, зачем?! Ну, забрали бы деньги и валили бы. Зачем так-то?
Как обычно случалось в такие моменты, Кадашов прикрыл глаза руками и затих. Все присутствующие замерли. Не гремели столовые приборы, не шуршали накрахмаленные салфетки, никто не жевал, многие дышали с осторожностью. Хозяин мог так просидеть от нескольких минут до часа. Полтора часа он просидел именно так – закрывшись от всех руками – сразу после похорон. И никто не двигался. Все ждали. Ждали распоряжений. Они должны были последовать и сейчас.
– Сядь, Станислав, – приказал он, дернувшись и роняя руку на подлокотник инвалидного кресла.
Тот послушно опустился на место. И насторожился. То, как смотрел на него сейчас Кадашов, не сулило добра. Взгляд не был злым. Он был с подвохом.
– А скажи мне, Станислав, где сейчас твой друг Сергей? Сергей Устинов? А?
Это вот «а» прозвучало щелчком хлыста со свиным наконечником. Гончаров судорожно сглотнул и отрицательно покачал головой, добавив короткое:
– Не знаю.
– О как! А он ведь был твоим закадычным другом. И, по утверждениям компетентных лиц, всем своим показателям по раскрываемости ты был обязан именно ему – Устинову Сергею Игоревичу.
Кадашов сунул руку в накидную сумку на подлокотнике инвалидного кресла, вытащил оттуда пластиковую папку отвратительного оранжевого цвета. Швырнул ее на стол, мало заботясь о том, что одновременно опрокинул две рюмки и соусницу.
– Здесь все о нем. Все о вас, – сильно растягивая слова, проговорил Кадашов, не спуская с него гадкого взгляда с подвохом. – Там много интересного, Станислав. Что скажешь?
– Не могу знать, Павел Сергеевич.
Станислав попытался встать. Но Кадашов остановил его небрежным:
– Сиди уже.
Гончаров остался на месте.
– Чего ты не можешь знать, Станислав? – Растрескавшиеся синюшного оттенка губы Кадашова расползлись в отвратительной ухмылке.
– Не могу знать, Павел Сергеевич, что в вашей папке.
– Да все ты знаешь, Стасик. – И Кадашов даже позволил себе легонько рассмеяться. – Все! И как друга своего использовал все то время, пока вы работали бок о бок и пока он твою задницу спасал. И как мозги его незаурядные использовал, Стасик, знаешь тоже. И как сдал его, когда от тебя этого потребовали. Высшее руководство. Помнишь, нет, как друга пустил под раздачу?
Гончаров молчал. Он сидел, сцепив на коленках руки. Он все понял. Догадался. По ядовитым ухмылкам охраны Кадашова понял, что последует дальше. Не понял и не догадался только, откуда Кадашов узнал про Серегу? Истории о нем давно мхом поросли. Он уже четыре года как на гражданке. Сначала в охранных предприятиях работал. Потом начал сильно пить, долго нигде не держался. Пытался частное детективное агентство открыть, не пошло. Жена от него ушла и уехала будто, куда-то за границу. И потом вовсе тишина. Никто о нем ничего не слышал. Заехать навестить друга Станислав не мог. Он был виноват в его увольнении. Не встал на его защиту. Молча кивнул, когда с него потребовали согласия.
– Так что ты о нем знаешь сейчас, Станислав? – не хотел униматься Кадашов.
– У меня нет о нем никакой информации, Павел Сергеевич. Последние два года нет.
– А потому что не интересовался. Закрутился с моими частными делами. Уж прости, дорогой, что я так тебя нагрузил, – произнес Кадашов с издевкой. Поставил локоть на подлокотник инвалидного кресла, опустил на кулак толстый подбородок. – А если бы ты был посвободнее, то узнал бы, что друг твой едва концы не отдал год назад. Напился, уснул с сигаретой, пожар устроил в квартире. Хорошо соседи вызвали вовремя и пожарных, и медиков. И квартиру спасли, и друга твоего откачали. И один добрый доктор, которому в свое время Сергей Устинов помог, даже взялся за его лечение. И не пьет теперь твой друг Сергей Устинов. Год уже как не пьет. Работает, правда, не по специальности и не по призванию.
– Где? – не выдержал, спросил Гончаров.
– А грузчиком в супермаркете трудится. До бригадира уже вырос. Какая-никакая, а карьера. Н-да… – Кадашов беззвучно шевельнул растрескавшимися губами, потом тяжело глянул на Станислава, проговорил: – Не хотел прерывать твою трапезу, по поводу все же собрались, не так просто – пожрать. Но…
Станиславу пришлось встать, потому что хозяин дома подкатил на своем инвалидном кресле к тому месту, где он сидел, и ткнул пальцем в его обтянутую дорогим пиджаком спину. Он встал, повернулся к Кадашову. Уставился в его холодные глаза, смотревшие зло, надменно.
– Но ты уволен, Станислав. Извини.
После того как Гончаров покинул столовую торопливым, сбивающимся на суетливый, шагом, воцарилась тишина. Каждый смотрел в свою тарелку, боясь поднять голову. Ждали увольнений. Работать на Кадашова было нелегко, но прибыльно. Он много требовал, но щедро платил. И каждый держался за свое место.
Но Кадашов снова удивил.
– Все свободны, – проговорил он, коротко взглянув на настенные часы. – До распоряжений.
Аккуратно поднявшись, не громыхнув ни единым стулом, народ из столовой неслышно исчез. За десять минут, в течение которых Кадашов рассматривал за окном набухшие под недельным дождем ели, со стола было убрано. Была поменяна скатерть. На стол поставили две чайные пары, горячий фарфоровый чайник, три вазы с постным печеньем, конфетами и домашним вареньем.
– Павел Сергеевич, он здесь, – тихо оповестил охранник Егор, с низко опущенной головой застыв возле двери в столовую.