Хорошо, что они пришли рано. Будет время разведать обстановку, подготовиться. Они легко смогут выбраться отсюда целыми и невредимыми…
— Эй! — снова крикнул Шуи.
Он вышел на сцену, подогнув колени, в классической «крадущейся» позе. У него не было оружия. Стоило бы вооружиться, прежде чем заходить в ту дверь…
Глаза Шуи привыкли к освещению, и он обернулся посмотреть в зал. Ему показалось, что он заметил что-то, примерно в десяти метрах в глубине зала. Потом ему показалось, что он что-то услышал — шарканье, хрипящие звуки.
Шуи моргнул, вдруг увидев их — всего в пяти метрах, они шли прямо к нему. Их было не меньше двух десятков. Они не были пьяны и явно пришли сюда не развлекаться. И они не оставили свое оружие в казармах, освободив руки, чтобы бить мужчин, хватать женщин и вцепляться в любую еду, оказавшуюся поблизости.
Это были крупные сильные грязные твари с раздутыми животами и сгорбленными спинами, одетые в запачканную, плохо подобранную форму; многие из них также носили маски. Они были вооружены клинками и дубинками, лазганами и огнеметами. Костлявый экскубитор в середине нес на спине огнемет, из ствола которого, направленного на Шуи, стекали капли прозрачного розоватого прометия, в тяжелом медном воротнике вокруг шеи экскубитора были видны отверстия для разъемов.
Шуи сжался, словно пытаясь стать меньше, сгорбившись и сжав колени, в нос ему ударил резкий запах его собственной мочи.
Существо с огнеметом сплюнуло на пол перед ним комок густой мокроты. Шуи непроизвольно перевел взгляд на нее. Она была фиолетовой, пузырилась и пахла больными легкими, гнилым дыханием и вонючими стручками.
— Вои ленг атрага, — произнесло существо и взялось за спусковой крючок огнемета. Монстр, стоявший рядом, толкнул его, показывая, что пока не стоит жечь маленького засранца, и шагнул вперед, снимая с плеча дубинку, похожую на уплощенную булаву.
Шуи видел, как опускается первый удар, словно в замедленной съемке. Он хотел пригнуться, но не смог, потому что удар был нацелен не в голову, а на высоте его пояса. Если бы он еще мог соображать, то отпрыгнул бы назад, но все его способности к соображению уже покидали его тело вместе с содержимым кишечника, и полагаться на них было безнадежно.
Первый удар с глухим буф! выбил воздух из его легких. Шуи показалось, что он услышал, как сломалась пара ребер. Его глаза выпучились, а ноги словно приросли к полу. Почему он еще не упал?
Вдруг его поразила мысль, что он стоит на сцене «Барабана». Он знал, что здесь происходило. Весь их мир оказался сейчас на такой сцене, и многим не уйти с нее живыми.
В безнадежном отчаянии он смотрел, как вокруг сцены собираются вражеские солдаты. Что бы Шуи ни сделал, теперь он труп. Он попытался сжать губы и свистнуть, но звука не было. Он пытался танцевать, но ноги не слушались. Расширившимися глазами он увидел нацеленный на него лазган. Прицел немного опустился и сверкнул выстрел.
Колено Шуи подогнулось, и схватившись за ногу, он упал.
— Ут дрех! — сказал один из солдат.
Шуи уперся руками в пол сцены, пытаясь подняться, но левая рука попала в лужу крови и соскользнула.
— Чт-то… магир? — выдохнул Шуи.
— Вставай, — повторил солдат.
Едва Шуи смог встать на здоровую ногу, как ему прострелили и ее.
Когда солдаты поднялись к нему на сцену, он прожил недолго. Никто на Рередосе за эти три года не умирал достойно, но немногие погибали с меньшим достоинством, чем Шуи на той сцене.
Наконец растерзанное тело Шуи было сброшено со сцены, и солдаты стали кричать и улюлюкать. Их аппетит разгорелся, они хотели еще — и сейчас же.
Они начали топать ногами и свистеть, среди кровожадных тварей вспыхнули одна или две драки.
Эйлли стоял рядом с тележкой, совершенно не зная, что делать дальше. Когда поднялся крик, его лицо побелело, глаза расширились. Последнее, что он слышал — как Шуи крикнул «Эй!», выбежав из кухни, но это было несколько минут назад, а эти крики были дикими, злобными и пугающими. Мальчик раньше не слышал ничего подобного. Он все еще стоял, объятый страхом, когда Маллет протянул ему оружие.
Командир ячейки нес на спине огнемет, а в руках длинноствольный лазган, и, казалось, успел спрятать несколько гранат в карманы куртки. Маллет вооружился своим верным автоганом, а на его плече висел еще один длинноствольный лазган.
— Что…? — начал Эйлли, на секунду вновь обретя дар речи.
— Они там, — сказал Бедло. — Пора.
— Но… — снова заикнулся мальчик. Он трясся, ему казалось, что ноги не слушаются.
Маллет хлопнул Эйлли по спине с такой силой, что едва не швырнул его вперед, хотя, вероятно, это был лишь товарищеский, ободряющий жест, и протянул ему лазган.
Бедло подошел к двери на сцену «Барабана» и поднял указательный палец левой руки: приказ. Потом вытянул ладонь перед собой. Маллет встал рядом с Бедло, готовый к бою, как всегда. Эйлли подумал, сможет ли он когда-нибудь так же быть готов.
В следующую секунду они прошли сквозь двери в темноту театра. Бедло включил зажигательное устройство огнемета, и оранжевый свет выхватил из тьмы ряд врагов, выстроившихся прямо перед ними. Они тоже были готовы, и их было множество.
Эйлли услышал странный дребезжащий звук совсем рядом, заставивший его вздрогнуть. Он медленно поднял руку к лицу — руку, которая должна была держать оружие. Он понял, что этот звук — от его лазгана, упавшего на пол. Он выронил оружие. Он уже не владел собой.
Они видел, как странные злые люди смотрят на него, идут к нему, словно сквозь воду, медленно, неторопливо. Он не видел их ртов, скрытых под странными бесстрастными масками, но слышал долгий, протяжный стон, совсем непохожий на слова. Он не услышал треска лазгана Маллета, но видел отблеск выстрелов из него.
«Что происходит? Во имя Императора… Что происходит?»
Маллет первым открыл огонь. Он сражался всю свою жизнь. Он участвовал в стычках и засадах; он воевал на фронте и отступал одним из последних; он сражался на любом расстоянии, мог стрелять из любого оружия, и переходил врукопашную, когда не оставалось иного выбора. Его не пугал бой с таким множеством врагов, без всякой надежды на победу.
Он стрелял из лазгана почти непрерывно, поражая любую цель, попадавшую в прицел. Смерть не пугала его; она даже не вызывала злости. Он убивал восемь лет на законном основании. Он убивал двадцать лет. Он жил, убивая и, если получится, умрет, убивая.
Бедло выстрелил из огнемета и смотрел на открывшееся перед ним зрелище. Это было не то, чего он ожидал.
Все это должно было быть не так. Как же это случилось? Кто предал их? Где Шуи? Почему он не вернулся, чтобы предупредить их? Сколько врагов стоят сейчас здесь перед ними? Остались ли пути к отступлению? Можно ли еще спастись? Скольких он успеет убить, прежде чем все закончится? Как это случилось? Кто виноват?
Спустя три минуты Маллет с изумлением обнаружил, что еще жив и стреляет.
Босс оставил огнемет и стрелял из лазгана в толпу врагов, едва различимых во мраке.
Эйлли не смог сделать ни одного выстрела. Его ноги словно приросли к полу, а руки безвольно повисли. Все происходило очень медленно, и ему казалось, что прошли часы с тех пор, как они вышли из кухни.
Твари как-то смогли отделить мальчика от Бедло и Маллета. Более опытные подпольщики продвигались вправо, подальше от сцены и большей части ответного огня врага.
Бедло не знал, попадает ли он в кого-то, если вообще в кого-то попадает, но знал, что в него еще не попали. Как будто специально стреляли мимо. Бедло и Маллет отошли вправо. Мальчик не двигался.
Враги собрались вокруг Эйлли, почти игнорируя двух остальных подпольщиков. Твари начали смеяться и тыкать в него. Они были очень близко. Мальчику казалось, что сейчас он перестанет дышать. Они хотели, чтобы он двигался; он хотел двинуться, но не мог.
Кто-то выстрелил в пол. По крайней мере, Эйлли показалось, что стреляли в пол, но потом он почувствовал что-то на своей ноге. Она была мокрой и горячей. Он боялся посмотреть вниз, но не падал. Что они говорили? Почему он не видел, как двигаются их рты, но слышал их странное рычание? Ни на чем невозможно было сосредоточиться.
Потом один из врагов схватил Эйлли, перекинув через плечо, и по ступенькам поднял его на сцену. Поставив мальчика на ноги, он спрыгнул со сцены обратно в толпу своих товарищей.
Эйлли онемел и не мог двигаться. В глазах все расплывалось, и он даже не мог нормально слышать. Но он больше не был испуган. Просто невозможно так долго оставаться настолько испуганным.
Он был готов делать то, что они от него хотели, но не знал, что это. Он не знал, что Шуи плясал и кривлялся для них. Он не знал, что они хотели развлечься, прежде чем убить его. Он уже должен был умереть.
Внезапно прямо перед ним появился квадрат света. Силуэты десятков монстров вырисовывались на фоне открытой двери, за которой был дневной свет. Вдруг все чувства снова вернулись к Эйлли. Он слышал вой и свист толпы, и видел врагов, повернувшихся к вошедшему. Он чувствовал запах крови Шуи, оставшейся на сцене. Он ощущал боль в раненой ноге. Он чувствовал, как мышцы кишечника сжимаются, и рвота подступает к пищеводу — реакция его тела на ситуацию.
Его движения все еще не были сознательными, но реакция тела заставила Эйлли согнуться и извергнуть содержимое своего желудка на сцену. После этого он уже не мог стоять.
Кто-то из врагов, или заскучав, или будучи раздражен, или просто реагируя на внезапное появление, выстрелил в человека, открывшего дверь театра — и не он один. Высокий седой старик упал под градом огня. Он умер мгновенно, от какого-то из семнадцати выстрелов, поразивших его тело, прежде чем он упал.
Эйлли не узнал человека, пришедшего им на помощь. Он видел лишь темный силуэт на фоне дневного света, содрогавшийся от попаданий лазерных выстрелов. Теперь Эйлли осознавал происходящее, даже более чем в тот момент, когда вошел в кухню театра — и это сознание убило его. Мальчик тихо упал на пол сцены, хотя в него больше не стреляли, и не было никаких признаков, что он сейчас умрет. Неважно, что убило его. Не имело значения, был ли это инсульт или сердечный приступ, разорвался ли какой-то сосуд в его хрупком теле.
Эйлли умер без боя, не сделав ни единого выстрела, и лишь легкое ранение в ногу указывало, что он подвергался опасности. В его смерти не было достоинства. Ни малейшего.
Когда открылась дверь театра, Бедло и Маллет обернулись. На долю секунды Бедло подумал, что кто-то пришел к ним на помощь, может быть, та ячейка, которая дала им оружие. На секунду в нем воскресла надежда. Маллет не почувствовал ничего, а просто продолжал стрелять, радуясь дополнительному освещению, когда к нему привыкли глаза.
Он не удивлялся тому, что противник не стреляет в них. Он знал почему.
Убив вошедшего, враги вернулись к травле Маллета и Бедло. Мальчик разозлил их тем, что умер слишком быстро, ничего не сделав для их развлечения, и они хотели наверстать упущенное. Они хотели этого так сильно, что среди них вспыхнуло несколько ожесточенных драк, и трое солдат погибли от рук своих же товарищей. Бедло и Маллет ранили еще нескольких, но число убитых на счету их обоих начало стремительно расти — врагов освещал дневной свет через открытую дверь, которую никто не позаботился закрыть.
Маллет продолжал стрелять все время, пока никто не стрелял в ответ. Он решил отплатить врагам той же монетой, и начал целиться в их ноги и руки, вместо того, чтобы бить насмерть в голову и грудь.
Твари пытались разделить Маллета и Бедло. Но теперь это не имело значения. Они подошли очень близко. Маллет видел, как один из монстров ударил командира по голове, заставив его пошатнуться. Другой удар пришелся по коленям, и Бедло с трудом устоял. Потом двое солдат начали стрелять в пол под ноги Бедло, и Маллет видел, как голова его командира дергается вверх-вниз. Это выглядело в точности так, будто Бедло танцевал.
Маллет продолжал целиться и стрелять, краем глаза наблюдая за Бедло. Вскоре Маллет увидел, как командир их ячейки оказался на деревянной сцене, избитый и окровавленный. Маллет забросил лазган на плечо и сделал три шага, требовавшихся, чтобы подобрать огнемет, который Бедло сбросил несколько минут назад.
Он никогда не делал то, что собирался сделать. Но один раз он видел, как это совершил один психопат-гвардеец, который знал, что делает, и чьи действия они все встретили радостными возгласами и аплодисментами. Он не знал, сможет ли он сделать это. Он понимал, что в помещении это означает самоубийство, но все равно он скоро умрет.
Большинство звероподобных уродов смотрели на сцену, наслаждаясь своим жутким маленьким шоу. Маллет взялся за ремень огнемета и взвесил оружие в руке. Резервуар был неполным, но этого должно было хватить.
Маллет взял автопистолет в правую руку, а в левой начал раскручивать огнемет. Раскрутив его, наемник повернулся лицом к сцене, и, используя вес резервуара, швырнул оружие в воздух. Целиться из автопистолета не было времени, и Маллет начал стрелять почти сразу после того, как отпустил ремень. Огнемет полетел почти вертикально вверх и, отскочив от одной из балок, поддерживавших конструкцию здания, рухнул вниз и взорвался прямо над головами врагов, окатив их потоками пламени. Чем выше — тем хуже.
Огнемет взлетел почти вертикально и упал так же. Маллет оказался прямо под взрывом, его автопистолет был все еще нацелен в направлении резервуара. Маллет погиб первым, но забрал с собой полдюжины врагов. Внимание большинства монстров было отвлечено от несчастного, ковылявшего по сцене.
Те враги, которые еще дрались далеко от сцены, услышали взрыв и заметили, как здание содрогнулось, но они были близко к открытой двери и выскочили из театра, хохоча и улюлюкая, забыв, из-за чего они дрались.
Еще несколько вражеских солдат смогли подняться после взрыва и выбрались из здания, шатаясь, хромая и скуля.
Один из последних выживших оглядывался вокруг минуту или две, ошеломленный взрывом. Наконец он нашел то, что искал. Склонившись над высоким телом с вздувшимися суставами в плохо подобранной форме и броне, которую носили оккупанты, он поднял труп и посмотрел ему в лицо. Взяв голову мертвеца в руки, он слегка стукнулся лбом о его лоб. После этого выживший солдат посмотрел на человека, все еще ползавшего по сцене. Он прицелился из лазерного пистолета и выстрелил в несчастного семь раз. Шесть попаданий лишь еще больше изувечили Бедло. Когда седьмой выстрел попал в цель, Бедло уже сошел с ума, ожидая, когда же, наконец, придет смерть. Последний выстрел подорвал одну из гранат в его кармане, а потом другую. Взрыв подбросил труп над сценой, заставив тело извиваться в воздухе, правда, слишком поздно, чтобы позабавить солдат.
Пожар горел недолго. Не было ни рабочих, ни средств для ремонта «Барабана». Некоторые из жителей трущоб заработали корку или две, убирая кровь, дерьмо и трупы. Это был хороший день, а на следующий шоу продолжалось, несмотря на обгорелую сцену и новые пятна гари на потолке.
Когда Логир расплатился с уборщиками, он освидетельствовал всех убитых участников ячейки, в том числе старого священника — айятани Ревере, с потрясающей наглостью вошедшего в парадную дверь театра. Архон едва ли будет доволен тем, сколько его солдат погибло в «Барабане», но оно того стоило, чтобы уничтожить ячейку и подорвать моральный дух участников сопротивления по всей планете. Он проявил себя ценным коллаборационистом и сумел одурачить старика.
Озия стоял у входа в переулок на заднем дворе «Барабана», глядя, как Логир расплачивался с жалкими обитателями этого дна, выполнявшими его распоряжения. Он прижался к стене, когда Логир прошел мимо, подбрасывая и ловя что-то на ходу. Озия незаметно последовал за ним. Придется действовать быстро, прежде чем они покинут трущобы подулья.
Спустя две или три минуты Озии выпал шанс. Логир свернул в узкий переулок между нависающими зданиями, немногим больше, чем темный коридор, свет в его конце был виден лишь в нескольких сотнях метров далее.
Прежде чем Логир успел обернуться и увидеть, кто следует за ним, Озия быстро подскочил к нему и, подняв болт-пистолет к затылку предателя, разнес его голову одним выстрелом. Подхватив падающее тело, Озия уложил его под стеной здания. Он предпочитал встречать врага лицом к лицу, но в случае с Логиром решил не рисковать.