Прерванная юность - Андреев Олег Андреевич


Annotation

Андреев Олег Иванович

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Андреев Олег Иванович

Посвящается светлой памяти защитникам родины, участникам второй мировой войны, моим родителям, тетям, племяннице и односельчанам поселка Охват Тверской области. Автор.

Глава 1

Восьмилетнему Ивану было мало дела до того, что после пятнадцатого съезда ВКП (б) началось свертывание НЭПа и наступление на капиталистические элементы города и деревни. Поэтому молодой капиталист безмятежно играл в зале на толстенном ковре оловянными солдатиками дореволюционной царской армии.

За большим обеденным столом под хрустальной люстрой сидел отец мальчика Андреев Максим Селифанович и "держал" речь.

Мать, Анна Васильевна, которая едва касалась, казалось, высокого резного стула красного дерева, внимательно слушала мужа, стараясь не расплакаться.

Дедушка Селифан Прохорович и бабушка Фаина Андреевна сидели рядом со снохой и подавленно молчали.

По другую сторону расположились: старшая дочь Максима Селифановича Анна - двадцати трех лет и ее муж Иосиф, дочь Феня - восемнадцати лет, пятнадцатилетняя Полина, Настя - двенадцати лет.

Шел 1928 год. Семья Андреевых с дореволюционных времен владела на шестнадцатой линии Васильевского острова Ленинграда трактиром в полуподвальном помещении, небольшой гостиницей и жилыми комнатами над ним.

Заведения приносили хороший доход, что давало возможность безбедно существовать большой семье. Красные власти снисходительно смотрели на мелкобуржуазное сословие, дожидаясь часа, когда появится возможность прихлопнуть, как надоедливую муху, плод новой экономической политики, чтобы повсюду восторжествовало социалистическая собственность и планово-распределительный механизм управления ею.

Прежний курс государства поддержания мелкого частного предпринимательства вдруг резко обвинили в правом уклонении от генеральной линии партии большевиков. Поэтому, видимо, государство увеличило ставку прогрессивного налога на доход от капиталистической собственности, что привело к свертыванию небольших заведений и фирм. Владельцев беспокоило также нагнетание в стране рабочих и крестьян враждебности к "сосущим кровь трудового люда" капиталистическим элементам страны. Поэтому настало время подумать о целесообразности вести дальше гостиничное хозяйство семье Андреевых.

- Я полагаю, что это не последнее повышение налога. Следующее придет скоро, оно не за горами, поверьте мне, и хозяйство станет настолько убыточным, что нас утянет на дно, разденет и разует, - Максим Селифанович посмотрел на отца с матерью, затем на детей.

- Что ты собираешься предпринять? - прервал молчание Селифан, приглаживая окладистую рыжую бороду.

- Сохранить, что заработали, не распылять капитал на поддержание нерентабельного заведения, закрыть его.

- Продать? - охнула Фаина Андреевна, прижимая руки к груди. Ее доброе полное лицо жалостливо сморщилось, а серые живые глаза наоборот, так широко распахнулись, что в них можно отчетливо наблюдать отражение горящих лампочек светильника Бра на межоконном простенке.

- Кто же купит убыточное хозяйство! Посмотрите, что творится вокруг. Рестораны спешно закрываются, магазины распродаются в ущерб себе, пошивочные мастерские заброшены и давно не обслуживают клиентов. Хозяева заведений разбегаются в панике кто куда! - Максим махнул обреченно рукой и продолжил. - Трактир и гостиницу отдадим в руки городского совета, а пятикомнатную квартиру переоформим на Анну с Иосифом. Они здесь останутся, Иосиф - инженер на заводе, ему ничто не грозит.

- Как же вы? - Анна схватила мужа за руку и посмотрела на родителей. Куда?

- Не беспокойся, Нюра. - Максим всегда так называл дочь-первенца Анну. - Я знал, что когда-нибудь нас вынудят закрыть заведение, поэтому готовился заранее к этому дню. В Старую Руссу поедем. Там Петр Селифанович присмотрел нам большой дом, будем рядом с ним жить.

Ломовые извозчики охотно согласились доставить мебель семьи в Старую Руссу. Им предстоял путь в триста верст. Максим Селифанович решил сам сопровождать груз, а женщин и стариков отправить поездом. Они уже к вечеру доберутся до Старой Руссы, где их встретит его старший брат. Максим поддался на уговоры маленького Ивана и, не смотря на протесты жены, взял его с собой.

- За неделю управимся, пускай мир посмотрит, привыкает к тяготам дороги! - заключил суровый Максим Селифанович, досадливо нахмурив карие глаза.

День выхода каравана в дорогу выдался пригожим. Солнце светило с утра на безоблачном небе. Иван, как король, восседал на первой телеге в маленьком кресле, прикрепленном к спинке дивана, на котором ему предстояло спать во время пути. Мальчик торжествующе посматривал на провожающих родственников, стоящих поодаль.

Анна Максимовна плакала, обняв за плечи высокую Феню, которая тоже оставалась в Ленинграде. Ее решили пока не срывать с места, чтобы смогла продолжить учебу в медицинском институте. Муж Анны, инженер Иосиф Купрейчик, ничего не имел против такого решения.

- Бог даст, избежим подселения, - надеялся он.

В городе всех, кто имел излишки жилой площади, "уплотняли". Насильно заселяли на "лишних метрах" пролетариат, который не имел жилья или ютился в полуподвальных помещениях. Так в городе образовались коммунальные квартиры, в которых стали проживать по несколько семей.

Новый дом в Старой Руссе понравился Ивану. Ему было, где прятаться в многочисленных комнатах и играть во дворе. Там стояли высокие качели и деревянный пароход, обвитый пронырливыми вьюнами и другими ползучими растениями. Мальчик, стоя на палубе за штурвалом корабля, часами "ходил" по морям и океанам, "боролся" с ураганом. Его с трудом загоняли домой, чтобы накормить или уложить спать. Домочадцы души не чаяли в кареглазом мальчугане, единственном подрастающем мужчине среди девичьего царства. Его любили и баловали сестры, мать и бабушка.

Максим пытался бороться с бабьим "произволом":

- Вы сделаете из него эгоиста! Не кружите вокруг Ивана, как курицы-наседки, выискивающие зерна цыплятам, пускай сам одевается, заставляйте больше работать. Он должен вырасти мужчиной, а не маменькиным сынком.

Но толку не было, Ивану не давали даже чихнуть, заранее пичкали лекарствами, а стоило ему заикнуться, что голоден или хочет пить, тотчас потчевали пирожками, наливали чай с вареньем.

Так в довольстве и сытости рос Иван, и ему исполнилось восемнадцать лет. Теперь уже не Ванька, а Иван Максимович бегал с друзьями на танцы и тайком от отца покуривал сигареты. Юноша немаленьким ростом выделялся в любой толпе, как дозорная каланча. Он виртуозно играл на балалайке и гитаре, был незаменим на вечеринках, балагурил и весело смеялся. Девушки сохли по нему, но он, казалось, не замечал их печалей, каждый раз танцевал и заигрывал без разбора с другими. Парни тех девчат обещали "намять ему холку". Они бы выполнили угрозу и ходить бы парню битому, но Ивану пришло время, отправляться на службу в армию. И он в сопровождении родни прибыл на сборный пункт.

Анна Максимовна с восьмилетним сыном Олегом и Феня - Феодора Максимовна - с шестилетней дочерью Полиной приехали из Ленинграда проводить любимого брата. Феня в 1933 году вышла замуж за Степана, который работал на заводе, где служил муж Анны. Степан Васильевич жил в общежитие, поэтому предприимчивый Иосиф разменял одну большую квартиру, доставшуюся им от Максима Селифановича, на две поменьше. Он с Анной поселился на Петроградской стороне, а Феодора со Степаном переехали на восьмую линию Васильевского острова. Они избежали уплотнения, сохранив собственное отдельное жилье.

Песни, музыка, слезы и смех сопроводили новобранца до теплушки на железнодорожной станции, и будущий воин впервые в своей жизни покатил прочь от дома, сытости, вечеринок и девушек.

Глава 2

Анна Максимовна смахнула рукой навернувшуюся слезу, помахала рукой удалявшемуся поезду и повернулась к отцу:

- Вот и Ваня вырос, в армию пошел, а давно ли ребенком носился по двору. Кто же ему будет теперь завтраки подавать? Время струится тихонько песочком сквозь пальцы, молодежь взрослеет, мы старимся. Так и не заметим, как жизнь пробежит мимо.

- Да, младший сын стал мужчиной, а тебе, Аннушка, рано причислять себя в старухи. Бога не гневи, ведь, тридцать три года стукнуло всего-то, все у тебя, как говорится, впереди. И все есть уже у тебя: муж, сын, здоровье. Сама, смотри, какая красавица стала - высокая, статная, лицом чистая, как родниковая водица. Так что не жалуйся на судьбу! А от службы не будет нашему Ивану вреда, только пользу принесет парню.

- Я и не плачу, папочка. У меня все в порядке, как и у нашей Фенечки. Теперь живи и радуйся, лишь бы не было войны, а то смутное предчувствие какое-то на душе, - оправдывалась обычно насмешливая дочь, хотя все заметили, как вспыхнуло румянцем ее щеки от похвалы всегда сурового и скупого на похвалу отца.

- Ть-фу-ты! - выругался Максим Селифанович. - Как старуха причитает. Какая война?

То, что происходит в Испании, нас не коснется, я читал в газетах.

Максим был грамотный, любил читать газету "Правда", которая сдержанно комментировала о поддержке фашистской Германией Франкистского режима в 1939 году. - Дай-то Бог!

- И запомни, Анна, если случится беда. Мой дом примет всегда детей и внуков.

На следующий день Анна Максимовна с сыном вернулась в Ленинград из Старой Русы.

Весна была в разгаре. Снег растаял почти и только кое-где виднелись небольшие снежные потемневшие от пыли бугорки.

Анна Максимовна с сыном поднимались по гулким лестничным ступенькам на четвертый этаж. Она не стала открывать дверь своим ключом, чтобы не ставить мужа в неловкое положение.

Анна, когда уезжала, оставила на хозяйстве свою подругу Марию. Анна Максимовна всегда заботилась, чтобы Иосиф ни в чем не нуждался в ее отсутствии - уж очень любила мужа.

Дверь открыла Мария. Иосиф был еще на работе.

- Ты же говорила, что задержишься на неделю, а побыла всего-то пару дней. Я не ждала тебя сегодня, - белокурая и высокая подруга Анны прикрыла рукой большие груди, выпирающие из разреза халатика, и поздоровалась с мальчиком, когда они вошли в квартиру. - Привет, черноглазый! Понравилось гостить у дедушки?

- Угу, - буркнул Олег. - Только побыли мало.

- Хватит с тебя, в другой раз дольше задержимся, - Анна Максимовн придирчиво осматривала прихожую - все ли в доме хорошо. Она так любила чистоту и порядок, что у нее портилось настроение, если видела брошенную вещь или пятно на мебели. Но придраться было не к чему, и Анна поставила на керосинку остроносый чайник, чтобы согреть воду для чая.

Мария сразу собрала свои вещи и попрощалась:

- Ну, принимай хозяйство и мужа в целости и сохранности, а я пошла домой, загостилась у тебя.

- Спасибо тебе! - не стала ее задерживать Анна Максимовна. - Приезжай к нам на дачу, когда поспеет редиска.

- Приеду! - крикнула уже за дверью она. Между двумя молодыми женщинами было все негласно определено. Мария всегда желанный гость в доме, но ничего лишнего не позволяла, когда Анна рядом с мужем. Но когда та уезжала на дачу или к родителям, Мария оставалась за нее хозяйкой в доме. Анна Максимовна отлично понимала, что пухленькая красавица не оставит равнодушным любого мужчину, на это и рассчитывала. Пускай муж гуляет со знакомой женщиной, чем бегает куда попало. Она не ревновала подругу, лишь бы Иосифу было хорошо. Такая уж у Анны Максимовны зародилась любовь к своему мужчине. Можно сказать, создала своим руками шведскую семью. А что же Иосиф? Вопрос напрашивается сам по себе. Ответ: а ничего! Он принимал все, как должное: всегда ухожен, накормлен, обстиран и ни одного дня без женской ласки. Иосиф любил свою темноволосую Аннушку, сына. Что говорил в их отсутствии неотразимой блондинке Марии, что чувствовал, любил ли ее тоже, навсегда осталось тайной.

Глава 3

Когда горе переполнило неокрепшую душу Павла так, что, казалось, вот-вот выплеснется отчаянным криком наружу, подросток забежал на сеновал и повалился на колкое прошлогоднее сено, зарывшись в него лицом. Он долго и горько плакал в пахучую траву, не понимая, за что судьба так жестоко обошлась с ним, отняв маму. Его рассудок до умопомрачения не хотел мириться с такой несправедливостью, и пятнадцатилетнему парню показалось, что все - неправда. Павлу стоит выйти из сарая и он увидит на подворье мать, которая ласково потреплет на голове сына светлые кудряшки, любовно заглянет в голубые глаза и заспешит по делам.

- Павлуша, сынок! - он услышал голос матери. - Принеси воды в дом.

Мальчик стремительно и радостно вскочил на ноги, скатился с сеновала и выскочил из сарая на улицу, залитую солнечным светом и пригретую майским солнцем. Возле ограды палисадника, за которым виднелись нежные ростки цветов, заботливо посаженные мамой, буднично бродили куры, над крышей дома деловито носились ласточки. Конечно же в такую погоду в их дом не могло вселиться горе.

Отец Павла, Семен, стругал возле амбара фуганком длинные тесины, и яркий приветливый дневной свет снова померк в потемневших глазах, когда мальчик понял: для чего готовятся доски. Невысокого роста мужчина взглянул на сына, и Павел уловил, как тяжело отцу - столько скорби и отчаяния отразились в его глазах, что перехватило дыхание.

Подросток тяжело вздохнул и принялся помогать отцу.

- Послышалось, вроде мамка звала, - безразлично, но с затаенной надеждой сказал он.

Семен внимательно посмотрел на сына и нахмурился, жалея мальчика:

- Не мать это зовет. Душа твоя кричит, кукожится. Ты бы поберег себя, сын, поменьше думал о горе. Мать уже не вернешь, а так переживая, заболеешь еще.

В день похорон возле тесового гроба, кроме отца и Павла, скорбно стояли с поникшими головами сестры и братья мальчика: Вера, Анна, Василий, Александр, Иван. Все проклинали болезнь, которая лишила их матери. На исходе весны, когда пришло тепло, природа радовалась, оживившись после холодов, мама получила воспаление легких и зачахла за короткое время, оставив большую семью без женских заботливых рук. Отпевание прошло недалеко от их деревни Алексино в Луговской церкви, затем усопшую понесли на руках на церковный погост. Когда опускали гроб в могилу, дети заплакали под приглушенные звуки, доносящиеся из рупора радио на крыше сельского совета деревни Луги, передавали речь Сталина на съезде стахановцев.

Отрывок из нее навсегда засел в памяти юноши:

- Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живется, работа спорится...

После смерти жены отец Павла, Семен, кроме шестерых детей, унаследовал большое единоличное хозяйство: две молочные коровы, две лошади, несколько поросят, пронырливых кур и неуклюжих уток. Кряжистый и жилистый мужчина обладал недюжинной силой, но он загрустил, оглядывая новый дом и просторное подворье, поставленные на собственной земле родной деревни Алексино ровно год назад:

Дальше