Командованием была разработана целая операция по эвакуации раненых Вари и Ильи. Их сколько могли, везли на повозке по проселочным дорогам. Затем переложили раненную партизанку на носилки и четверо бойцов, сменяя друг друга, понесли ее дальше по лесным тропинкам. Илья, который согласился отправиться "на большую землю", шагал сам впереди Николая, который прикрывал тыл группы.
К месту партизанского аэродрома вышли вовремя, оставалось несколько часов до прилета самолета. Поздним вечером запалили костры. Яркие языки пламени отвоевали у темени лесную поляну, причудливо играли всполохами по деревьям и кустарникам.
Лена не отходила от Вари. Девушки предчувствовала долгую разлуку.
- Ничего, война кончится, увидимся в родной деревне, - сказала Лена.
- А если немцы сожгут наши дома? - голос Вари задрожал от страха.
- Не горюй, подружка, спалят, новые построим, еще лучше прежних. Лишь бы войне пришел конец.
- И живыми остаться, - добавила Варя.
В полночь прилетел самолет. Он низко прошелся над кострами, взмыл в воздух и исчез в темноте. Затем неожиданно бесшумно вынырнул из-за леса и пошел на посадку.
Летчик явно нервничал и поторапливал партизан:
- Быстрее, товарищи, выгружайте груз и заводите раненых в салон.
Партизаны поспешно выбросили увесистые тюки из машины и помогли подняться раненным товарищам. Летчик, махнув на прощание рукой, убрал лестницу и закрыл дверь. Самолет взревел рассерженным зверем, легко разбежался и, оторвавшись от земли, пропал в темноте. Костры прогорели и вернули поляну ночи. Партизаны зажгли фонарь
"Летучая мышь", чтобы ориентироваться в дороге. Карманные фонари берегли, батареек в лесу не сыщешь, поэтому пользовались ими в исключительных случаях.
Они не ожидали, что груз будет тяжелым. Командир говорил о почте и небольшой посылки для отряда.
- Подводу нужно просить в ближайшей деревне, - сказал Николай. - Без лошади не допрем груз до базы.
- В Луги заходить нельзя. Там останавливаются часто немцы, не напороться бы на них,
- предупредил молодой партизан Федор. Парень часто ходил в разведку в этих краях.
- Нам ни к чему сейчас ввязываться в бой с фашистами, - сказал командир группы Михаил Пугач. - Груз доставить сейчас важнее, чем шлепнуть пару фашистов. Какая деревня ближе?
- Величково, но туда тоже соваться опасно без разведки. Лучше в Анихоново, километра два-три до деревни.
Командир достал карту, определил направление, затем сказал:
- Николай и двое бойцов остаются с грузом, остальные за мной! Михаил, Федор и Елена ушли в деревню Анихоново.
На окраине села прислушались: никого, даже псы молчали, не гавкали на чужаков. Партизаны прошли в темноте по улице до середины деревни и остановились у колодца с высоким журавлем.
- Похоже, немцев нет, - вполголоса сказал командир. - Ладно, стучимся в этот дом. Михаил указал рукой на один из домов и направился к нему.
Тихонько постучали в окошко и прижались к стене. Тишина и темень, хоть в глаз коли. Месяц на небе спрятался за тяжелое облако и не хотел выходить из укрытия. Пугач снова постучал в окно, но уже настойчивее.
Только на третий раз партизаны услышали тяжелые шаги и увидели, как загорелась керосиновая лампа. Кто-то подошел к окну и громко спросил:
- Кто тут?
- Люди! - ответил Федор. - Открой дверь, поговорить надо!
- Что за люди ходят по ночам? Утром приходи разговаривать, спим мы! - голос пожилого мужчины слегка дрожал от волнения.
- Отец! Ты не бойся нас! Мы партизаны, нам нужна помощь, - Михаил Пугач шагнул к окну и стал напротив, чтобы попасть в полосу света керосинки, которую человек в доме поднес к стеклу, чтобы разглядеть путников.
После минутного молчания из дома послышался голос:
- Сейчас открою, в избе поговорим.
В доме уже суетилась хозяйка, которая гостеприимно указала партизанам на лавку у стола:
- Садитесь за стол, сейчас что-нибудь поесть сварганю.
- Спасибо, хозяюшка, только нет времени нам рассиживать за столом, спешим мы очень! - весело поблагодарил Федор, усаживаясь за стол. Елена примостилась рядом, поглядывая на занавеску, которая подрагивала, будто кто за ней подглядывал, что творится в горнице.
- Доченька! Раз не спишь, лети в подпол за соленой капустой, огурцами, - не обращая внимание на слова Федора, приказала хозяйка. - Картошка вареная осталась с ужина, ржаной хлеб. Хоть и холодное все, а перекусите на дорожку малость.
Из-за занавески вылетела стройная девушку в домотканом платьице и, чиркнув мельком живыми взглядом по гостям, внимательно осмотрела с ног до головы Елену и побежала в чулан.
Вскоре она вернулась, поставила на стол деревянные миски с капустой и ядреными огурцами и села рядом с партизанкой, исподтишка рассматривая ровесницу.
- Тебя как звать? - спросила Елена.
- Нюра.
- Анна, значит, а меня Лена, будем знакомы.
- Ты партизанка?
- Не видно?
- Что за одежда на тебе? - не отвечая на вопрос, спросила Нюра.
- Да обыкновенная, солдатская форма, командир выдал для удобства. Что, к нам хочешь?
- Не, я боюсь. У тебя и ружье есть? - глаза девушку светились неподдельным и живым любопытством. Елена рассмеялась:
- Коли партизан, то непременно должен с ружьем бегать по лесу. Нет, мне хватает без этого работы в отряде: картошку чистить, стирать, одежду латать.
На лице Нюры отразилось явное разочарование, и Лена поспешно добавила:
- Раненных перевязывать приходилось, а если стрелять придется, то не промахнусь тоже, не сомневайся!
- Ишь, какая!
- Какая?
- Боевая! Не то, что я. А где находитесь вы?
- Военная тайна, не спрашивай!
- Ишь, ты!
Глава 23
Шел шестой месяц фашистской неволи. Изменился быт пленных. К зиме их перевели в бараки, одели в шинели и шапки, снятые с убитых солдат. Немцы привезли ворох одежды и сбросили на землю, чтобы пленные солдаты подобрали себе. Павлу досталась шинель с дыркой от пули на груди.
- Зато шапка цела, - горько усмехнулся он.
- У меня - наоборот: шинель без дыр, а шапка велика и прострелена, отверстие в два пальца. Голова будет мерзнуть!
- На пилотку надевай, не будет слетать и дыра закроется.
Военнопленных гоняли каждый день на работу. Павел расчищал завалы на дорогах, засыпал воронки. Он, молча, выполнял тяжелую работу, поглядывая по сторонам, выжидая удобный случай, рвануть в ближайший лес, убежать из постылой неволи. Но немцы надежно охраняли плененных красноармейцев.
Кругом лежали сугробы. В них по колени тонули ноги, было холодно, и недоедающие слабеющие люди даже не помышляли бежать зимой. Молодые парни боролись за жизнь, никому не хотелось умирать. Но к февралю 1943 года из двухсот человек ремонтной бригады, куда входили Павел и Илья, остались девяносто изможденных мужчин. Остальные умерли от голода и ран.
Тяжелая работа с рассвета до заката солнца и скудное питание измотали друзей, и они безразлично выполняли приказы немцев, прислушиваясь к артиллерийской канонаде, которая день ото дня приближалась к городу Ржеву.
- Никак наши лупят по фашисту! - радовался Павел Семенович, прислушиваясь к далеким взрывам. - Смотри, как встревожились немцы.
Илья кивнул головой и сказал:
- Скорее бы освободили нас, а то сил нет работать на супостата.
Враг заспешил, каждый день отправлял на запад эшелоны со скотом, оборудованием, вывозил на работы в Германию молодежь. По шоссе в тыл катились вереницы грузовиков, набитых людьми и награбленным добром.
Военнопленные не дождались освобождения. 23 февраля их построили и погнали на железнодорожную станцию, погрузили в вагоны и отправили в город Ярцево Смоленской области.
Там выгрузили и в сопровождение охраны с рвущимися с поводков собаками повели на сборный пункт военнопленных. Старинный город встретил красноармейцев опустевшими улицами и разбитыми домами. К весне сорок третьего года в городе осталось около четырех тысяч жителей, в десять раз меньше, чем до войны.
Павла Семеновича с утра лихорадило, он с трудом передвигал ноги. Илья, видя состояние друга, шел рядом, поддерживая его за плечи. Когда их затолкали в барак, Павел рухнул на ближайшие нары и потерял сознание.
На крики Ильи пришли солдаты, они долго о чем-то говорили, поглядывая на Павла Семеновича. Затем один из них ушел и вернулся через десять минут с носилками и фельдшером, который осмотрел больного и сказал:
- Тиф. Несите его в инфекционный барак.
- Не выживет, к утру умрет, - сказал один солдат.
- Русские живучие, пару дня протянет, - возразил другой, показывая автоматом на хмурые лица военнопленных кругом.
- Ты, не прав, Курт, этот парень не умрет. Спорим на две рейхсмарки? - возразил фельдшер.
- Многовато будет, пожалуй, для этого доходяги, но я согласен. Деньги твои, если он останется на этом свете, ну, а если подохнет, значит, ты отстегнешь две марки. Согласен?
- По рукам!
Павла унесли в карантинный барак и положили на нары. Рядом лежали такие же
бедолаги в тифозном жару. Многие бредили в беспамятстве, бормотали о чем-то или звали на помощь. Между ними сновали военнопленные санитары, мочили в моде тряпки и прикладывали к головам стонущих людей, поили их, когда те приходили в себя. Больше они ничем не могли облегчить страдания умирающих от болезни красноармейцев. К утру десять человек затихли навечно, некоторые пришли в сознание, остальные продолжали метаться по нарам в бреду.
В барак вошел вчерашний фельдшер с солдатами. Они привели военнопленных солдат для уборки трупов и обработки тифозного барака дезинфицирующим раствором. Павел Семенович был жив, но лежал без памяти. Фельдшер осмотрел его и удовлетворенно кивнул головой. Парень даже в бреду цеплялся за жизнь и просил воды. Подозвав кивком русского пленного санитара, фельдшер приказал напоить больного и сменить на лбу повязку. То ли денег было жалко, и он хотел выиграть две марки. То ли немолодой медик сочувствовал молодому голубоглазому человеку и искренне хотел, чтобы тот поднялся на ноги. Он навещал Павла два раза в день. Всякий раз подходил и наблюдал за ним. Павел Семенович на второй день так же лежал на нарах безвольной колодой с запекшимися от высокой температуры губами.
Фельдшер, покачав сочувственно головой, уходил прочь, приказав в очередной раз напоить больного водой.
На третий день Павел пришел в себя. Температура спала, и молодой человек тихо лежал, но уже не бредил. Санитар принес в котелке немного баланды и накормил его. Молодой организм пересилил болезнь, и Павел Семенович пошел на поправку.
Через день он поднялся на ноги и помогал санитарам поить и кормить больных. На следующее утро Павла перевели в общий барак, и он встретился с Ильей.
- Эко тебя скрутила хворь, братец. Кожа да кости остались, качаешься от ветра, - сочувственно присвистнул он, рассматривая изможденного друга.
- Болезнь не по лесу ходит, а по людям. Ничего, кость цела, а мясо наживем.
Но окрепнуть физически Павлу немцы не дали. Через день ранним утром построили и куда-то повели.
К вечеру уставшие и отупевшие от долгого пути люди увидели город.
- Никак, Смоленск, братцы! - услышал Павел удивленный голос позади. - Я воевал здесь. Значит, драпает немчура на запад, а то с чего бы отправили нас сюда.
- Нам-то, что с того, если бегут гитлеровцы? Все равно не вырваться на волю! - горький возглас заросшего бородой до ушей солдата резанул по сердцу Павла Семеновича.
- Правду говорит человек. Семь месяцев гнием в плену и ни одной попытки бежать, - вполголоса сказал Илье он.
- Ага, тебе сейчас в самый раз тикать отсюда! - укоризненно покачал головой друг, бережно поддерживая за руку ослабевшего Павла. - Да и как уходить, когда везде охрана с собаками.
В Смоленске пленных задержали полмесяца на ремонтных работах. Вновь водили на восстановление разбомбленных советской авиацией шоссе и железнодорожных путей, кормили впроголодь. Одежда прела от сырости и расползалась по швам. Пока спасали шинели, в которую пленные закутывались поплотнее и неспешно брели на работу в сопровождении фашистов. Ни окрики, ни толчки в спину не могли заставить их прибавить шаг. Постоянный холод и голод обрыдли людям так, стало безразлично: сейчас придет к ним смерть или позже.
Павел посматривал по сторонам, надеясь в удобный момент сигануть под откос в ближайший лес. Но ноги становились, как колоды, распухли от недоедания и простуды, походили на слоновьи. Какой побег, когда не стало сил даже подниматься на ноги...
Глава 24
Горячие головы решили подобраться к танкеру на шлюпке. Танкер не дался в руки матросам. Один за другим прогремели два взрыва на судне, взметнувшееся пламя предупредило, чтобы моряки не лезли на транспорт. Но судно не шло на дно, дрейфовало дальше.
Всю ночь пылающий транспорт не давал покоя. То и дело звонило начальство, ругало:
- Почему не добили? Немцы к себе утащат!
- Сам сгорит, жалко снаряды!
- Смотрите у меня!
Ветер загнал танкер в залив Матти-вуоно к берегу противника. Там он сел на мель. С северо-запада опять наползают снежные заряды. Батарея Пушного принялась обстреливать транспорт.
Но и днем танкер по-прежнему горел на мели.
Нешуточно пригревало землю солнце, снег стал таять и вода затопила землянки. Матросы бросились делать сточные канавы, мутная вода ушла из расположения батарей. Но оказалось, что продовольственный склад тоже пострадал от наводнения, растаяли два мешка сахару. Кладовщик Коля Черепанов во время боя подносил на орудия снаряды. Он устал и заснул. За это его отдадут под суд. На батарею прибыл следователь. За мешок сахара могли расстрелять.
Коля - хороший и смелый человек. Командиры бросились спасать парня, просили оставить на батарее, чтобы искупил вину.
Проклятый танкер все горел и дразнил матросов. Приливо-отливное течение сняло поврежденное судно с мели и понесло на северо-восток. Артиллеристы думали затопить его при входе в залив Петсамо, но танкер вынесло в открытое море.
Его решили добивать. Иван замерил расстояние - сорок кабельтов, доложил.
Лучший наводчик сел к механизму наводки. Залп. Снаряд упал рядом с небольшим
недолетом. Второй точно поразил цель, но танкер дал лишь крен и остался на плаву. Считая этот, двадцать восемь снарядов из тридцати двух поразили транспорт, но не утопили.
Жалко тяжелые заряды, которые нечеловеческими усилиями загружали на батарею. Однако через полчаса радостный наблюдатель заорал:
- Тонет!
Все бросились смотреть. Танкер перевернулся и погрузился в воду, выплюнув из пучины огонь.
Артиллеристы повеселели - не зря потрудились. Вскоре позицию посетил всенародный староста Калинин и сообщил, что батарею представили к ордену Боевого Красного Знамени.
В июне пришло тепло. Снег растаял, но в оврагах белели остатки полярной зимы. Звонко побежали ручейки. Буйно полезла трава и красиво распустились бутоны цветов. В кустарнике суетятся чижи, ладят гнезда, не пугаясь людей. Рев самолетов и взрывы снарядов не отвлекали пернатый мир, они в грохоте войны заботились о новом поколении. Матросы тоже радовались солнышку. Землянки опустели, дверь и окна раскрылись для просушки. Все собирали щавель и дикий лук - первое средство от цинги.
Некоторые бойцы умудрялись загорать на позиции в минуты затишья.
Но война есть война. Снова слышится шум моторов - летят самолеты. Краснофлотцы одеваются и скрываются в землянках.