А вечный двигатель продолжал работать. Два миллиона лет подряд колесо, вихляя и поскрипывая, мотало обороты и остановилось совсем недавно — в 1775 году, в тот самый день, когда Французская академия наук объявила официально, что никаких вечных двигателей не бывает и быть не может.
И сослалась при этом на первое и второе начала термодинамики.
У истоков словесности
(Пещерная хроника 003)
В юности многие пишут стихи и Миау не был в этом смысле исключением. Он был исключением совсем в другом смысле — до Миау стихов не писали.
Начал он, естественно, с лирики.
За первое же стихотворение — простое и искреннее — его вышвырнули из пещеры под проливной дождь. Там он очень быстро освоил сатиру, и вот целое племя, похватав топоры, кинулось за ним в ливень.
Хряп в облаве не участвовал. Дождавшись конца ливня, он вышел из пещеры и сразу же наткнулся на дрожавшего за кустиком Миау.
— Ловят? — посочувствовал Хряп.
— Ловят, — удрученно ответил ему Миау.
— Сам виноват, — заметил Хряп. — Про что сочинял-то?
— Да про все сразу…
— А про меня можешь?
…Тот, кто хоть однажды был гоним, поймет, какие чувства поднялись в груди юного Сына Пантеры после этих слов вождя. Миау вскочил, и над мокрой опушкой зазвучали первые строфы творимой на месте оды.
Оторопело моргая, Хряп узнавал о том, что яростью он подобен носорогу, а силой — мамонту, что грудь его есть базальтовый утес, и что мудростью он, Хряп, превосходит буйвола, крокодила и вепря, вместе взятых.
Племя ворвалось на опушку в тот момент, когда Миау звенящим голосом объявил, что если Хряпа ударить каменным топором по голове — камень расколется, древко сломается, рука отсохнет, а ударивший умрет на месте от изумления.
Храп взревел и, воздев огромные кулаки, кинулся вдогонку за быстро сориентировавшимися гонителями.
Племя пряталось в лесах несколько дней и вернулось сильно поумневшим. Теперь, прежде чем устраивать облаву на Сына Пантеры в связи с каждым новым его произведением, предварительно выясняли: а как к этому произведению относится Хряп…
Рыцарь хрустальной чаши
Широкий стальной клинок еще дымился от крови дракона, когда человек в доспехах привязал всхрапывающего от ярости и страха коня к низкому уродливому дереву и, тяжело ступая, сошел в расселину.
Солнце садилось. В расселине было темно, и все же ржавую железную дверь он увидел издали, сразу.
Он искал ее без малого десять лет.
Там, за дверью, в недрах зачарованной пещеры, таилась Хрустальная Чаша. Околдованный древней легендой, ради неё он оставил пиры и турниры, ради нее он скитался по диким землям и совершал подвиги, которые некому было воспеть.
Что-то больно толкнуло его в сердце. Потом еще раз. Это звала Чаша! Рыцарь выпрямился и, откинув забрало, негромко, торжественно, слово за словом, произнес заклинание, вырванное им пять лет назад из злобных уст умирающего колдуна.
И дверь, заскрежетав, отворилась.
Понимая, что прежние подвиги — ребячья забава по сравнению с тем, что предстоит ему сейчас, он переступил порог и оказался на складе, освещенном двумя стоваттными лампочками. Запах упаковки натолкнул его на мысль об адской сере, и, призвав имя Господне, рыцарь двинулся вдоль стены из картонных ящиков.
Проход вывел его к дверному проему, задернутому легкой тканью. ТАМ! Острием черного от запекшейся крови меча он отбросил портьеру. Пластмассовые кольца свистнули по металлическому стержню, и рыцарь ворвался в огромное светлое помещение.
Рабочий день кончился, и в магазине была одна кассирша. Увидев рыцаря, этот демон в виде огромной женщины с зелеными, как у ящерицы, веками и золотыми кольцами в ушах сначала остолбенел, а затем разинул окровавленный рот и испустил леденящий сердце визг.
Рыцарь отважно взмахнул мечом, но демон боя не принял — кинулся наутек.
Тогда он обернулся, и меч едва не выпал из внезапно ослабевшей десницы. Перед рыцарем высился стеллаж. И на каждой его полке стояли Чаши. Много Чаш.
Мысли спутались. Чаша — одна! Чаш не может быть много! Но уже в следующий миг он понял, что именно в этом и заключалось последнее испытание — угадать Настоящую.
— Господи, не покинь! — в отчаянии взмолился он, и Господь его не покинул. Тучи над городской окраиной разомкнулись, и тонкий закатный луч, пересекши наискосок пустой магазин, словно указующий перст, уперся в одну из Чаш.
…Вызванная на место происшествия милиция отнеслась к делу скорее юмористически, нежели серьезно. «А может, разыграли вас, девушка? Может, кто-нибудь из знакомых?» Вспыхнув, кассирша отвечала, что среди ее знакомых придурковатые, конечно, есть, но недомерков не было и не будет. Осмотрели магазин, но никакого «алкаша в железяках», естественно, не нашли. Не нашли его и на складе.
А Рыцарь Хрустальной Чаши уже ставил ногу в стремя по ту сторону ржавой волшебной двери.
Медленным шагом, бросив поводья, в доспехах, облитых луной, проехал он мимо поверженного им дракона, и в руках его мерцало сокровище, равного которому нет в мире. Хрустальные грани наливались лунным светом, и ночной ветерок шевелил плохо приклеенный к донышку квадратик тонкого непрочного пергамента с таинственными знаками на неведомом рыцарю языке:
«Уценено до 4 рублей 99 копеек».
Государыня
По роду службы ему часто приходилось вторгаться в мир чьих-либо грез и, причинив этому миру по возможности минимальный ущерб, приводить человека обратно — в реальную жизнь.
Проклятая, признаться, должность…
Вот и сейчас — ну что это за строение возвышалось перед ним? Храм не храм, дворец не дворец — нечто безумно вычурное и совершенно непригодное для жилья.
Он осторожно тронул костяшками пальцев металлическое кружево дверец, и все же стук получился громким и грубым. Как всегда.
С минуту все было тихо. Потом из глубины дворца послышались быстрые легкие шаги, тревожный шорох шелка — и двери отворились. На пороге, придерживая створки кончиками пальцев, стояла синеглазая юная дама ошеломительной красоты.
— Фрейлина государыни, — мелодично произнесла она, с удивлением разглядывая незнакомца.
«С ума сошла! — обескураженно подумал он. — Да разве можно окружать себя такими фрейлинами!»
В двух словах он изложил причину своего появления.
— Государыня назначила вам встречу? — переспросила фрейлина. — Но кто вы?
— Государыня знает.
Синеглазая дама еще раз с сомнением оглядела его нездешний наряд. Незнакомец явно не внушал ей доверия.
— Хорошо, — решилась она наконец. — Я проведу вас.
И они двинулись лабиринтом сводчатых коридоров. Он шел, машинально отмечая, откуда что заимствовано. Таинственный сумрак, мерцание красных лампад… И хоть бы одна деталь из какого-нибудь фильма! Можно подумать, что государыня вообще не ходит в кино.
— А где у вас тут темницы? — невольно поинтересовался он.
— Темницы? — изумилась фрейлина. — Но в замке нет темниц!
— Ну одна-то по крайней мере должна быть, — понимающе усмехнулся он. — Я имею в виду ту темницу, где содержится некая женщина…
— Женщина? В темнице?
— Да, — небрежно подтвердил он. — Женщина. Ну такая, знаете, сварливая, без особых примет… Почти каждую фразу начинает словами «Интересное дело!..»
— Довольно вульгарная привычка, — сухо заметила фрейлина. — Думаю, государыня не потерпела бы таких выражений даже в темницах… если бы они, конечно, здесь были.
Коридор уперся в бархатную портьеру. Плотный тяжкий занавес у входа…
— Подождите здесь, — попросила фрейлина и исчезла, всколыхнув складки бархата.
— Государыня! — услышал он ее мелодичный, слегка приглушенный портьерой голос. — Пришел некий чужестранец. У него странная одежда и странные манеры. Но он говорит, что вы назначили ему встречу.
Пауза. Так… Государыня почуяла опасность. Никаким чужестранцам она, конечно, сегодня встреч не назначала и теперь лихорадочно соображает, не вызвать ли стражу. Нет, не вызовет. Случая еще не было, чтобы кто-нибудь попробовал применить силу в такой ситуации.
— Проси, — послышалось наконец из-за портьеры, и ожидающий изумленно приподнял бровь. Голос был тих и слаб — как у больной, но, смолкнув, он как бы продолжал звучать — чаруя, завораживая…
— Государыня примет вас, — вернувшись, объявила фрейлина, и ему показалось вдруг, что говорит она манерно и нарочито звонко. Судя по смущенной улыбке, красавица и сама это чувствовала.
Поплутав в складках бархата, он вышел в зал с высоким стрельчатым сводом. Свет, проливаясь сквозь огромные витражи, окрашивал каменный пол в фантастические цвета. В тени у высокой колонны стоял резной деревянный трон — простой, как кресло.
Но вот вошедший поднял глаза к той, что сидела на троне, и остановился, опешив.
Все было неправильно в этом лице: и карие, небольшие, слишком близко посаженные глаза, и несколько скошенный назад подбородок, да и нос излишне длинноват…
Каким же образом все эти неправильные, некрасивые черты, слившись воедино, могли обернуться столь тонкой, неповторимой красотой?!
— Простите за вторжение, государыня, — справясь с собой, заговорил он, — но я за вами…
— Я поняла… — снова раздался этот странный глуховатый голос, после которого все остальные голоса кажутся просто фальшивыми.
— Вы выбрали крайне неудачное время для уединения… — Он чуть ли не оправдывался перед ней.
Не отвечая, государыня надменно и беспомощно смотрела куда-то в сторону.
— Мне, право, очень жаль, но…
— Послушайте! — яростным шепотом вдруг перебила она. — Ну какое вам всем дело!.. Даже здесь! Даже здесь от вас невозможно укрыться!.. Как вы вообще посмели прийти сюда!
И что-то изменилось в зале. Видимо, освещение. Многоцветные витражи побледнели, краски начали меркнуть.
— Ну что делать… — мягко ответил он. — Работа.
— Паршивая у вас работа! — бросила она в сердцах.
Пришелец не обиделся. В мирах грез ему приходилось выслушивать и не такие оскорбления.
— Да, пожалуй, — спокойно согласился он. — Но, знаете, не всегда. Дня три назад, к примеру, я получил от своей работы истинное наслаждение — отконвоировал в реальность вашего замдиректора.
— Что?.. — Государыня была поражена. — Замдиректора?.. И какие же у него грезы?
— Жуткие, — со вздохом отозвался он. — Все счеты сведены, все противники стерты в порошок, а сам он уже не заместитель, а директор. Предел мечтаний…
— А вы еще и тактичны, оказывается, — враждебно заметила государыня. — Зачем вы мне все это рассказываете? Развлечь на дорожку?
Стрельчатые высокие окна померкли окончательно, в огромном холодном зале было пусто и сумрачно.
— Пора, государыня, — напомнил он. — Вы там нужны.
— Нужна… — с горечью повторила она — Кому я там нужна!.. Если бы вы только знали, как вы не вовремя…
— Но вас там ищут, государыня.
Похоже, что государыня испугалась.
— Как ищут? — быстро спросила она. — Почему? Ведь еще и пяти минут не прошло.
Он посмотрел на нее с любопытством.
— Вы всерьез полагаете, что отсутствуете не более пяти минут?
— А сколько?
— Два с половиной часа, — раздельно выговорил он, глядя ей в глаза.
— Ой! — Государыня взялась кончиками пальцев за побледневшие щеки. И что… заметили?
— Ну конечно.
Портьера всколыхнулась, и вошла синеглазая красавица фрейлина. Красавица? Да нет, теперь, пожалуй, он бы ее так назвать не рискнул. «В них жизни нет, все куклы восковые…» — вспомнилось ему невольно.
— Государыня! К вам Фонтанель!
Стрельчатые окна вспыхнули, камни зала вновь озарились цветными бликами, и стоящий у трона человек закашлялся, чтобы не рассмеяться.
Стремительно вошедший Фонтанель был строен и пронзительно зеленоглаз. Немножко Сирано, немножко Дон Гуан, а в остальном, вне всякого сомнения, какой-нибудь сорванец из переулка, где прошло детство и отрочество государыни. Придерживая у бедра широкую, похожую на меч шпагу, он взмахнул шляпой, одно перо на которой было срезано и, надо полагать, клинком.
— Я прошу извинить меня, Фонтанель, — явно волнуясь, начала государыня. — Поверьте, я огорчена, но… Срочное государственное дело…
Мастерски скрыв досаду, зеленоглазый бретер склонился в почтительном поклоне, но взгляд его, брошенный на пришельца, ничего хорошего не обещал. Цепкий взгляд, запоминающий. Чтобы, упаси боже, потом не ошибиться и не спутать с каким-нибудь ни в чем не повинным человеком.
— Это… лекарь, — поспешно пояснила государыня, и взор Фонтанеля смягчился. Теперь в нем сквозило сожаление. «Твое счастье, что лекарь, — отчетливо читалось в нем. — Будь ты дворянин…»
— Да вы хоть знаете, что такое «фонтанель»? — тихо и весело спросил пришелец, когда они вдвоем с государыней выбрались из зала.
— Не знаю и знать не хочу! — отрезала она.
Лабиринт сводчатых переходов вновь натолкнул его на мысль о темнице, где должна была по идее томиться сварливая женщина без особых примет, однако от вопроса он решил тактично воздержаться.
Вскоре они пересекли ту неуловимую грань, за которой начинается реальность, и остановились в пустом прокуренном коридоре. Дверь отдела была прикрыта неплотно.
— Слышите? — шепнул он. — Это о вас…
— Интересное дело! — вещал за дверью раздраженный женский голос. Мечтает она! Вот пускай дома бы и мечтала! Она тут, понимаешь, мечтает, а мне за нее ишачить?..
— Так а что ей еще остается, Зоя? — вмешался женский голос подобрее. — Страшненькая, замуж никто не берет…
— Интересное дело! Замуж! Пускай вон объявление в газету дает — дураков много… Интересное дело — страшненькая! Нет сейчас страшненьких! В джинсы влезла — вот и фигура. Очки фирменные нацепила — вот и морда… А то взяла манеру, сидит-сидит — и на тебе, нет ее!..
Государыня слушала все это, закусив губу.
— Знаете, — мягко сказал он, — а ведь в чем-то они правы. Если бы время, потраченное вами в мире грез, использовать в реальной жизни… Мне кажется, вы бы достигли желаемого.
— Чего? — хмуро спросила она. — Чего желаемого?
Он вздохнул.
— Прошу вас, государыня, — сказал он и толкнул дверь кончиками пальцев.
В отделе стало тихо. Ни на кого не глядя, государыня прошла меж уткнувшимися в бумаги сотрудницами и села за свой стол.
С горьким чувством выполненного долга он прикрыл дверь и двинулся прочь, размышляя о хрупких, беззащитных мирах грез, куда по роду службы ему приходилось столь грубо вторгаться.
Свернув к лестничной площадке, он услышал сзади два стремительных бряцающих шага, и, чья-то крепкая рука рванула его за плечо. Полутемная лестничная клетка провернулась перед глазами, его бросило об стену спиной и затылком, а в следующий миг он понял, что в яремную ямку ему упирается острие широкой, похожей на меч шпаги.
— Вы с ума сошли!.. — вскричал было он, но осекся. Потому что если кто и сошел здесь с ума, так это он сам. На грязноватом кафеле площадки, чуть расставив ботфорты и откинув за плечо потертый бархат плаща, перед ним стоял Фонтанель.
— Как вы сюда попали?.. — От прикосновения отточенного клинка у него перехватило горло.
— Шел за вами. — Зеленоглазый пришелец из мира грез выговорил это с любезностью, от которой по спине бежали мурашки. — Сразу ты мне, лекарь, не понравился… А теперь, если тебе дорога твоя шкура, ты пойдешь и вернешься сюда с государыней!..
Сила действия равна…
— А ну попробуй обзови меня еще раз козой! — потребовала с порога Ираида. — Обзови, ну!
Степан внимательно посмотрел на нее и отложил газету.
Встал. Обогнув жену, вышел в коридор — проверить, не привела ли свидетелей. В коридоре было пусто, и Степан тем же маршрутом вернулся к дивану. Лег. Отгородился газетой.
— Коза и есть!..
Газета разорвалась сверху вниз на две половинки.
Степан отложил обрывки и снова встал. Ираида не попятилась.
— Выбрали, что ль, куда? — хмуро спросил Степан.