Крестьянин живет в мире традиций, не стремится к личному обогащению и к возвышению над другими людьми. Даже если крестьянин совсем необразован и живет только для совершения самых простых дел, его мысли и чувства более благородны, чем мысли и чувства ремесленника и особенно торговца.
После жрецов-брахманов, знатоков священных книг, в Индии следовали воины-кшатрии, а за ними – вайшьи, по преимуществу крестьяне. Шудры, в основном ремесленники или сельские батраки, поставлены на четвертое место в этой системе. Ниже их, презреннее только «неприкасаемые», потомки тех, кто совершил кастовые преступления, например женился на женщине чересчур высокой для него касты.
Выше всех людей китайцы ставили ученого-книжника, много лет изучавшего священные книги, постигавшего философские тайны. После него вторым по важности был сельский землевладелец, а уж потом – купец или ремесленник. А ниже всех стоял военный, который вообще ничего не производит, а только мешает жить другим и отнимает чужое.
Даже в Японии, где так многое напоминало Европу, где купцы и промышленники богатели и жили в быстро растущих городах, было так же. Япония вышла из междоусобной войны в те же годы, что и Московия: с 1603 года установилась в ней новая династия военных правителей-сеееегунов – Токугава. Все население Японии Токугава разделили на четыре главных сословия; выше всех, конечно же, стояли князья-дайме и воины-самураи. На втором месте стояло крестьянство. «Земледелие – основа государства!» – говорили японцы, и каждый год император Японии ритуально наваливался на плуг, проводил первую в этом году борозду. На третьем месте стояли ремесленники. На четвертом – презренные бездельники-купцы, которые ничего не производят, а только перепродают произведенное более высокими сословиями.
Только одна цивилизация Земли считала иначе – античная, то есть древние греки и древние римляне. В античном мире граждане жили в городах, а в сельской местности, на виллах, обитали презренные «вилланы» – рабы или полурабы, стоявшие несравненно ниже граждан. От слова «цивитас» – городской избирательный округ происходит слово «цивилизация». От слова «пагус» – сельский избирательный округ происходит слово «поганый», то есть язычник, деревенщина.
Для античной цивилизации горожане были выше, совершеннее сельских жителей, и в средневековой Европе, наследнице античности, начали считать так же. Для эллинов и римлян, а вслед за ними для европейцев, высоко ценивших личные качества человека, личный труд и личный успех, горожане казались не хитрее и не коварнее, а умнее и активнее селян. Пожалуй, только в этом находили общий язык жители Западной Европы и греки, жившие в Византийской империи: и те, и другие ставили горожан на более высокую ступеньку общественной лестницы, чем сельских жителей, а купцов – на более высокую, чем земледельцев.
Так вот, на Руси тоже посадские считались ничем не ниже, если не выше селян, а купцы однозначно были выше земледельцев. Когда крестьяне Амосовы или Строгановы сделались купцами, их положение в обществе поднялось, а вовсе не опустилось. Предпочтение городской культуры, стремление видеть в земледельцах отнюдь не «второе», а «третье» или даже «четвертое» сословие характерно только для европейских обществ, обществ христианской культуры, испытавших античное наследие!
В королевской Франции со времен Жанны д’Арк и до Французской революции 1789 года «первым сословием» было духовенство, вторым – дворянство, а все остальное население называлось «третьим сословием». При этом ни в быту, ни в нравах буржуазии и купцов ничто не отвращало от них крестьянство. Для очень многих французских крестьян именно богатый предприниматель был духовным вождем и лидером в общественной жизни… Как Амосовы и Строгановы для многих черносошных крестьян, особенно старообрядцев.
Московия и в этом отношении была частью Европы, а не Азии.
Но самой яркой особенностью Московии, сближавшей ее с Европой, была одна особенность ее власти: власть в Московии XVII века брала свои права из рук народа и правила, постоянно советуясь с народом, спрашивая у него мнения о самых различных вопросах.
Это так не согласуется с установившейся точкой зрения, что уверен: вот в этом-то месте мне не захотят поверить очень и очень многие читатели. Как?! Разве Буровский не знает, что Московия, допетровская Русь – общество авторитарное, жестокое и уж, конечно, абсолютно не демократичное?! Он что, этот Буровский, решил рассказывать сказки про какую-то там демократию в Древней Руси?! Мало того, что автор обижает Великого Петра и его великие реформы, он еще не знает самых элементарных фактов?!
На это я отвечу очень уверенно: да, Московия XVII века – это государство, где рядом с традициями авторитарными, с традициями жесткой властной вертикали сосуществует другая, и тоже народная, традиция, выходящая прямо из общины традиция принятия коллективных решений – «обчеством», при участии всех заинтересованных лиц. Можно привести множество примеров того, как сочетаются эти традиции в системе управления страной. И что общество лояльно к государству и активно его поддерживает.
Да, Московское государство жестоко и грубо, в большой степени уже от отсутствия опыта, от неумения действовать более тонко. Да, оно стремится подавить человека своим величием, демонстрацией своей силы и огромности. Да, оно готово в любой момент к применению самого жестокого насилия и на внешней арене, и внутри страны, против любых «ослушников», «бунтовщиков» и «крамольников».
…Но кто сказал, что это государство противостоит обществу? Что общество не согласно с такими методами ведения государственных дел, в том числе с такими методами управления? Нет никаких оснований для таких утверждений.
Общество в Московии ничуть не менее грубо и дико, чем государство. Государство практикует «торговую казнь» – публичное битье кнутом? Но в семьях порка жены плетью, сечение взрослых сыновей (на глазах детей и жен) объявлены даже не правом, а обязанностью, и притом даже религиозной обязанностью главы семьи. Публичные порки взрослых мужиков и баб в общинах производятся совершенно открыто, на глазах детей тех, кого секут. Это обычнейшая, повседневная практика.
Государство рубит вору правую руку, казнит за самые незначительные (с нашей точки зрения) провинности, применяет такие чудовищные виды казней, как колесование, закапывание живьем и посажение на кол.
Но ведь и крестьяне, поймав конокрада, сажают его на кол, и этот древний обычай держался очень устойчиво. Первое упоминание о таком обычае встречается еще в описаниях Московии XVI века, последние случаи зарегистрированы во время Гражданской войны 1918–1922 годов. А казни и порки кнутом собирают огромную аудиторию любителей таких зрелищ: в Москве это десятки тысяч людей, которые приходят целыми семьями, с женами и детьми. Ученые монахи в дни казней водят воспитанников посмотреть: они считают зрелище преступников, захлебывающихся кровью на колесах, полезным и назидательным для подростков.
Да, государство едино с официальной Церковью, и оно вторгается в деликатнейшие сферы, в области религиозных убеждений человека. Оно, Московское государство, способно прямо предписывать, во что верить, сколькими пальцами креститься, и готово жестоко карать за ослушание. Да, оно способно запрещать своим подданным путешествовать в другие, «неправедные» страны или переходить в «басурманскую» веру (само решая, какая вера «басурманская», а какая – нет).
Но ведь и общество не менее жестоко контролирует своих членов в том, что оно считает «правильным». Если невеста в брачную ночь оказалась «нечестной», обычай не то что разрешает, нет! Обычай предписывает вымазать ее ворота дегтем – чтобы все знали! Если девица лишилась «чести» до брака, уже не уполномоченные общиной, а вообще каждый прознавший, и как только прознал, должен пойти и вымазать ворота дегтем. Это в XX веке можно было мазать ворота, а можно и не мазать. В старину вымазать ворота «нечестной» девицы дегтем было гражданской обязанностью, вроде как предупредить о нападении неприятеля. Парадокс еще и в том, что получается – вымазать ворота должен как раз тот, кто и лишил девицу «чести» (как первый «прознавший»)… Вот ведь дичайшая ситуация!
Правда, если девицу оклеветали, она может попросить нескольких почтенных женщин удостоверить ее состояние. Или община по просьбе ее родителей, родственников, большака назначает таких «дознавательниц». Собирается весь «Mip», в избу к девице заходят почтенные дамы и через какое-то время возвещают всем (включая опять же детей): мол, Дуня-то «целая», все в порядке! Оболгали ее… Тогда община обрушивается уже на оболгавшего и жестоко сечет его, да еще заставляет просить прощения. А бывает, община выдает лжеца семье оболганной «головой», причем обиженная семья имеет право сделать с ним все, что угодно, даже убить.
Так что я не вижу, по правде говоря, никакого противостояния, никакого взаимного непонимания общества и государства или тем более их взаимного недовольства. Согласно всему, что мы знаем, государство в Московии – это действительно «комитет по управлению делами общества». Судя по всему, большинство московитов считает его вполне адекватным и очень полезным инструментом. Общество готово помогать государству в его внешних войнах, в подавлении внутренних неурядиц, в сборе налогов, в судебных делах. Уже приводились примеры участия выборных людей в делах государства; на мой взгляд, это и есть примеры совместной государственно-общественной работы, а таких примеров очень много.
Глава 3. Демократия XVII века
Демократическая Московия
И уже это одно позволяет мне говорить с большой уверенностью: Московия XVII века – демократическое государство. Демократическое, конечно, по понятиям того времени, а не нашего. Причем Россия во многих отношениях демократичнее даже, чем Британия или Франция.
Различий в пользу стран Европы я лично вижу два.
1. В Британии и во Франции меньший процент населения может оказаться жертвой государственного террора. Европейский дворянин и даже горожанин имеют неотъемлемые права, которые не может ни отменить, ни игнорировать даже король.
В Московии таких прав нет практически ни у кого. Захотел царь – и сослал в Боровск, держал в земляной яме, уморил до смерти княгиню Урусову и боярыню Морозову.
Не надо думать, что в странах Европы общество более культурно, гуманно и просвещено и что государство там действует менее варварскими средствами.
В том же XVII столетии в Британии существовали такие виды казни, при которых преступника (например, «врага короля») разрубали на части. А куски трупа направляли в разные части королевства, чтобы добропорядочные подданные могли убедиться, как опасно и как нехорошо становиться врагами королей.
Во Франции за карманное воровство, например, палач публично перебивал в нескольких местах руки вору, а фальшивомонетчиков варили живьем.
Но в Британии и Франции хотя бы знатные не могли быть жертвами произвола и государственного садизма. Они не могли быть изуродованы, разрублены на куски, закопаны живыми.
2. Помощь общества своему государству в странах западного христианства (и католических, и протестантских) выражена в несравненно более четких, более оформленных видах.
Участие в суде? В Европе подробно прописывается, в каких случаях судит преступника королевский судья, а в каких ему помогает суд присяжных. Какие действия может совершить должностное лицо и по отношению к кому именно.
Участие в управлении? И так же четко прописано, какие из городских и какие из сельских общин могут выбирать каких должностных лиц, с каким кругом обязанностей и с какими границами прав. И в каких случаях правительство начинает сбор налогов или набор рекрутов через своих чиновников, а когда это делают выбранные лица.
Тут вообще надо оговорить одну любопытнейшую тенденцию: то, что существует в странах восточного христианства аморфно, нерасчлененно, в виде тенденции, в странах западного христианства оформлено конкретно и определенно. Можно долго рассуждать, с какими особенностями западного и восточного христианства это связано и как именно исторически складывалось такое положение вещей, но книга наша не об этом. Ограничусь констатацией факта: западное христианство более рационально, больше склонно к анализу, к тому, чтобы разрешить проблему «полностью и окончательно», а потом заняться другими делами. В восточном же православии постоянно недоговаривают, оставляют множество незавершенных процессов и в результате отстают.
При этом общества, сложившиеся на базе восточного христианства, никак не восточные. Они постоянно стремятся создать те же типы общественных отношений, тот же тип государства, что и общества западного христианства. Западные и восточные христиане решают одни и те же проблемы и практически в одних и тех же терминах, в одной системе понятий.
Вот в 1920–1930-е годы Иван Ильин начал выяснять, как должна Церковь относиться к войне с большевиками, и выяснилось: в православии нет детального осмысления противоречия между провозглашаемой идеей миролюбия, ценностью любви к ближнему (одной из основных в христианстве) и необходимостью браться порой за меч. Иван Иванович сумел сформулировать эту проблему так, что православные священники высказались в духе: «Церковь всегда примерно так и думала!»
А для католиков написанное Ильиным ценности не представляло, потому что католическая церковь не только «так и думала», но со Средневековья, с «Суммы теологии» Фомы Аквинского (XIII век) существуют тексты, в которых решается проблема.
Точно так же обстоит дело и в сфере принципиальных, базовых отношений общества и государства: то, что на западе Европы прописано четко и однозначно, на востоке выражено неопределенно, позволяет самые различные толкования. Та же идея разделения ветвей власти – законодательной, судебной и исполнительной… Ну кто мешал идти этим же путем (или создавать другие формы представительской демократии) и в православной Руси, и в других православных государствах? Ладно, на Руси мог мешать низкий уровень общей культуры, молодость народа и государства. А в Греции? В Грузии? В Сербии? Конечно, никто не мешал и ничто не мешало – как и выразить в чеканных формулировках отношение восточной Церкви к необходимости воевать, то есть творить насилие и убивать людей.
Не в этой ли особенности, может быть, корень или, по крайней мере, один из корней того, что история православных стран полна катастроф, социальных катаклизмов и внезапных распадов государственности, которые, казалось бы, невозможно предвидеть? Эту удивительную закономерность видят многие ученые; мне доводилось обсуждать ее с людьми, по справедливости занимающими очень видные места в мире науки. Но сформулировать эту мысль и опубликовать ее взялся только один человек, потомок старообрядцев и католиков – А.А. Бушков. Случайно ли это?
Генеральные штаты, парламент и Земские соборы
Но вернусь к своему высказыванию, с которого начал: может быть, теперь оно будет встречено большим доверием читателя. Итак, Московия является довольно демократическим государством. Это обстоятельство выражается в самых различных сферах жизни, но сильнее всего, наверное, в том, что общество в Московии учреждает свое государство и власть не существует автономно от общества. Власть постоянно спрашивает мнения общества по сколько-нибудь значимым вопросам.
Инструментом учреждения власти и связи власти с народом выступают Земские соборы. Большинство историков считает, что Земские соборы – это такой «институт представительской монархии» вроде Генеральных штатов во Франции. Только во Франции Генеральные штаты были четко оформлены и постепенно стали основой для парламентской демократии. А на Руси Земские соборы зависели от царя и потому основой для парламентской демократии не стали. Иногда даже слышатся утверждения, что Земские соборы не издавали законов и потому не могут быть сравнены с парламентами Европы. Это уже полное вранье, потому что многие соборы только законодательству и были посвящены, а собор 1648 года полностью был посвящен такому важнейшему документу, как Соборное уложение 1649 года – самый полный свод законов Московии.