Джон Терни (Jon Turney) – писатель и редактор, рецензент книг о науке, преподавал научную коммуникацию и научную журналистику в Университетском колледже, Биркбекском колледже, Имперском колледже и Городском университете (все – в Лондоне). Был управляющим редактором проекта Nanopinion (2012–2014) и журналистом The Times Higher Education Supplement. Автор книг Frankenstein’s Footsteps: Science, Genetics and Popular Culture (Yale University Press, 1998), Rough Guide to Genes and Cloning (Rough Guides, 2007, co-authored with Jess Buxton) и Rough Guide to the Future (Rough Guides, 2010). Соредактор сборника A Quark for Mister Mark: 101 Poems about Science (Faber, 2000, with M. Riordan).
Стивен Йерли (Steven Yearley) – профессор социологии научного знания в Эдинбургском университете. Изучал экологический подход к проблемам науки и разногласия, связанные с наукой, – от проблемы изменения климата до ГМО, от синтетической биологии до охраны диких оленей. Работает над проектом мониторинга изменений климата в Британии и – в сотрудничестве с Университетом Осло – над научными консультациями для политиков по вопросам климатологии. Автор книг Making Sense of Science (Sage, 2005), Cultures of Environmentalism: Empirical Studies in Environmental Sociology (Palgrave Macmillan, 2005, 2009) и Sage Dictionary of Sociology (2005, with Steve Bruce).
Предисловие ко второму изданию
Представляя первое издание этого пособия в 2008 г., мы выражали надежду, что книга будет способствовать большей устойчивости и ясности в планировании научной коммуникации, равно как и ее изучению и освоению на практике. И хотя мы не можем сказать, какой именно вклад внесло наше пособие, очевидно, что с момента его выхода научная коммуникация как род практической деятельности и как область академических исследований становится более ясной и осознанной. Можно говорить, что перед нами поле все более разнообразной и напряженной практической и научной деятельности.
Публикации, курсы, образовательные программы, связанные с научной коммуникацией, распространяются по миру. Возросло количество университетских курсов, научных журналов, сборников статей. Международные конференции по общественной коммуникации в сфере науки и техники, организованные международной сетью PCST в Индии (2010 г.), Италии (2012 г.) и Бразилии (2014 г.), год от года привлекали все большее число участников и отличались все бóльшим разнообразием тем исследований и аспектов практической работы.
Все это, как и положительные отклики на нашу работу, побудило нас подготовить новое издание пособия. Первое издание, как говорилось во введении к нему, «представляло собой попытку составить возможно более полную карту стремительно развивающейся области, не только с точки зрения практика, но и с позиции исследователя и внешнего наблюдателя с учетом всего богатства и различия подходов». С 2008 г. взгляды участников процесса развивались и претерпевали изменения. В пересмотренных главах учтены не только новые публикации, но также идеи, возникшие в ходе дальнейших размышлений над проблемами, и плоды сотрудничества с новыми авторами. Кроме того, переиздание отражает два тренда, куда более заметных сейчас, чем шесть лет назад: глобальное распространение научной коммуникации и ее переход в цифровой формат. Некоторые главы были практически полностью переписаны, так как авторам пришлось переработать свою аргументацию.
В новое издание не вошли отдельные главы, посвященные развивающимся странам и интернету. Процесс глобализации рассматривается в более широком масштабе, а роль онлайновых медиа, их использование и влияние затрагивается почти в каждой главе. Мы также добавили несколько глав, посвященных таким недавно возникшим сюжетам, как роль знаменитостей в науке и научная полемика, а также предложили наш собственный синтетический взгляд на концептуальную устойчивость изучаемой области и некоторые теоретические вызовы, с которыми она может столкнуться. Пособие предназначено для специалистов-практиков, исследователей, студентов и преподавателей научной коммуникации. Именно в расчете на студентов мы включили в каждую главу по три-четыре «ключевых вопроса» в надежде, что они станут предметом обсуждения на семинарах и основой для самостоятельных работ, а также подтолкнут студентов к изучению дополнительного материала.
Мы благодарим уже известных авторов и особенно приветствуем авторов новых, столь охотно включившихся в этот проект. Массимиано Букки хотел бы также поблагодарить Мадридский университет Карлоса III за поддержку, полученную в сотрудничестве с «Банко Сантандер».
Глава 1
Исследования научной коммуникации
Сюжеты и вызовы
Массимиано Букки и Брайан Тренч
Наука и общество. Театрализованный диалог{1} и введение
Переулок в европейском городе. Ранняя весна, после полудня.
ОБЩЕСТВО (прогуливается, разговаривая по мобильному).
НАУКА (подходит, запыхавшись, в руках лэптоп и кипа бумаг).
ОБЩЕСТВО (оторвавшись от мобильного). НАУКА, ты? Без белых одежд тебя и не узнать… Куда спешишь?
НАУКА. Ох, прости, на международный симпозиум, в Швецию. Будем обсуждать строительство нового ускорителя частиц.
ОБЩЕСТВО. Как, еще одного? Вы же недавно в Женеве такой построили. Знаменитый эксперимент, Земля должна была провалиться в черную дыру. Однако это была не черная дыра, верно?
НАУКА. Ничего-то ты не упустишь! Черная дыра – это, как всегда, преувеличение журналистов. Зато трафик на сайтах физических институтов тогда побил все рекорды.
ОБЩЕСТВО. Ну, популярность им не повредит. Вспоминаю, интервью с тем знаменитым физиком… как его… Ну, ты знаешь, о ком я. Но скажи, этот новый ускоритель – для чего он, собственно, нужен?
НАУКА. Для чего, для чего… Прости, но вот тетушка твоя – для чего? Для экспериментов с нейтронами, результаты которых помогут нам лучше понять природу определенных материалов и будут иметь важные теоретические и практические последствия. Но зачем тратить время на объяснения? Ты меня не слушаешь, не понимаешь – и понимания между нами не было никогда. Мы знаем друг друга 400 лет, а наши отношения все хуже и хуже! Я хотя бы не боюсь признать, что тебе на меня наплевать! А еще ты меня немного побаиваешься, так?
ОБЩЕСТВО. Побаиваюсь? Я? Да я каждый год тебя на Фестивале науки слушаю, ни одной научной телепрограммы не пропускаю!
НАУКА. Но, когда дело доходит до того, чтобы раскошелиться, тебя ничем не проймешь, здесь ты устойчивее стафилококка.
ОБЩЕСТВО. Слушай, что ты несешь? Я просто чудом свожу концы с концами. Хотело бы я посмотреть, как ты платишь за медицину, образование, охрану порядка. И неправда, что я не трачу деньги на исследования. Во сколько мне обходятся нанотехнологии в Европе, знаешь? Знаешь? Назови цифры!
НАУКА. Да знаю, знаю… Но ведь деньги, которые ты на меня тратишь, – это хорошо потраченные деньги. Это инновации, развитие, рабочие места, технологии – и все благодаря мне.
ОБЩЕСТВО. Не сомневаюсь. Кстати, тут писали, что генетические исследования позволят продлить жизнь, люди смогут жить до 150 лет. Это правда?
НАУКА. Ну, мы работаем над этим. Потребуются еще годы труда, инвестиции, ресурсы…
Отношения между наукой и обществом часто представляют как взаимное непонимание, преодолеть которое можно, заполнив некие пробелы и наведя мосты. Этот стереотип позиционирует науку как нечто отдельное и отличающееся от общества содержанием, способами организации, устремлениями, процессами коммуникации. Такой подход предполагает, что для установления связей между наукой и обществом требуется некий перевод, делающий компоненты научной сферы понятными, доступными и в конечном счете привлекательными.
Этот традиционный взгляд имеет некоторые исторические основания, поскольку социально-исторический процесс на протяжении XVII–XIX вв. определил науку как особый социальный институт, экономическая, политическая и культурная роль которого со временем возрастает (Ben-David 1971; Merton 1973; Ezrahi 1990).
Однако в последние несколько десятилетий ученые и обозреватели отмечали значительную трансформацию как в практике и организации научных исследований, так и в динамическом взаимодействии науки и общества (Ziman 2000; Metlay 2006; Bucchi 2014). В частности, недавние исследования привлекли внимание к все большей проницаемости границ между наукой и обществом, Например, в таких областях, как биомедицина или информационные технологии, ученые-эксперты взаимодействуют с неэкспертами и квазиэкспертами (организациями пациентов, общественными организациями, группами пользователей) посредством гетерогенных сетей, которые все больше заменяют традиционные экспертные сообщества (Callon 1999; Callon et al. 2001; Bucchi 2009; см. также статью Айнзидель в настоящем сборнике).
Эта трансформация охватывает и отражает саму динамику научной коммуникации. Далее мы обрисуем некоторые вызовы, которые эти перемены бросают ученым, но вначале дадим краткий обзор текущего состояния дел и часто используемых терминов, поскольку это требует внимания и ученых, и практиков.
Концептуальный обзор в десяти ключевых словах
Этот концептуальный обзор теоретических работ по научной коммуникации основан на анализе десяти часто употребляемых терминов: популяризация, модель, дефицит, диалог, вовлеченность, участие, «аудитории» (publics), экспертиза, известные ученые, научная культура. Мы определим спектр значений, приобретенных этими терминами, включая некоторые значения, резко отличающиеся друг от друга, но сосуществующие в современном употреблении. Опираясь на эти термины и понимая, как их можно применять нормативно, описательно или аналитически, читатель сможет свободно ориентироваться в сфере исследований научной коммуникации. Все эти термины будут появляться в разных главах нашего пособия. Во многих случаях нюансы этих понятий будут исследованы более тщательно. Мы включили в текст некоторые ссылки на литературу, но не стали подтверждать ими каждое наше замечание о ходе дискуссий, поскольку это очень затруднило бы чтение. Этот раздел также может быть полезен читателю как вспомогательный источник или словарь, к которому можно обратиться, чтобы уточнить значение понятий при чтении последующих глав{2}.
Популяризация – термин, имеющий самую долгую традицию использования при описании широкого спектра практик, делающих научную информацию доступной для неспециалистов и широкой аудитории. Ранние примеры популяризации включают написанные Фонтенелем «Беседы о множественности миров» с некой маркизой (1686). На протяжении XVIII в. научно-популярная литература постепенно определилась как особый жанр, часто, кстати, обращенный к женщинам, несведущим, но любознательным – «символам невежества, добродетели и любопытства» (Raichvarg and Jacques 1991: 39) – например, в классическом изложении «Ньютонова учения для дам» Альгаротти (1739) или «Астрономии для дам» Лаланда (1785). Позже возникли другие важные каналы поступления научной информации – о научных открытиях сообщали в прессе и научных музеях, на публичных лекциях, а также на выставках и ярмарках, демонстрировавших посетителям последние чудеса науки и техники. Во второй половине XIX в. популяризация и популяризаторы немало выиграли благодаря переменам в издательском деле и росту читательской аудитории, голоса их сделались влиятельными, однако успех их свидетельствовал о росте значения науки как культурной силы. Объем продаж таких книг, как «Путеводитель по научным сведениям об известных вещах» Брюэра (к 1892 г. было продано 195 000 экземпляров), впечатляет даже по современным меркам. В своих книгах и лекциях популяризаторы (шоумены науки), такие как Дж. Пеппер и Дж. Вудс в Англии или Паоло Мантегацца в Италии, сделались звездами своей эпохи (Lightman 2007). В следующем столетии и особенно после Второй мировой войны новый глобальный и политический ландшафт переопределил популяризацию с концептуальной и даже идеологической точки зрения, в особенности в США и Западной Европе. Новую общественную и политическую роль науки удачно уловил Ванневар Буш, назвав ее «гусыней, несущей золотые яйца» (в частности, при правильном кормлении – экономическое процветание, социальный прогресс и военную мощь). Предполагалось, что популяризация должна «продавать науку» широкой аудитории ради укрепления общественной поддержки и легитимности (Lewenstein 2008){3}. Это способствовало развитию новых стратегий и каналов популяризации, в том числе появлению интерактивных научных центров и партнерству между научными организациями и Голливудом. В новой фазе критической рефлексии относительно роли науки для развития и для общества в целом популяризация подверглась критике как патерналистская, диффузионистская концепция научной коммуникации (Hilgartner 1990){4}. Однако позже этот термин вновь оценили и нашли удобным для описания специфических типов и контекстов коммуникативного взаимодействия между наукой и широкой общественностью{5}. В Китае, например, под «популяризацией» понимают широкий спектр взаимодействия науки и общества.
Модель коммуникации – одно из ключевых теоретических понятий научной коммуникации. Тем не менее четко сформулированных моделей научной коммуникации выдвинуто и предложено очень немного. Более 20 лет назад социологи и специалисты по теории коммуникации определили на теоретическом и понятийном уровне проблемы в преобладавших тогда практиках популяризации науки (например, Dornan 1991; Wynne 1991). В этом смысле они были связаны с моделью коммуникации, подразумевавшей сознательное выстраивание отношений между участниками коммуникативного процесса. Такую модель коммуникации определяли как «иерархическую» и «нисходящую» и подчеркивали, что она подразумевает некий дефицит знаний у целевой аудитории (см. ниже Дефицит).
В течение двух десятков лет в кругах исследователей и практиков шла дискуссия об ограниченности моделей научной коммуникации, доставшихся от прошлого, и о том, какие их черты соответствуют современному положению вещей. Порой мнения, высказанные в ходе дискуссий, претендовали на нормативность и подразумевали лишь две позиции: одни коммуникативные модели объявлялись устаревшими и дискредитировавшими себя, другие – новыми и соответствующими моменту. При таком подходе переход предпочтений от одной модели к другой представлялся эволюционным и необратимым.
Сторонники более описательного и аналитического подхода ставили целью лучше понять спектр возможных моделей, то, как они применяются, как язык, используемый для описания той или иной практики, может маскировать модель, которая фактически определяет практику (Wynne 2006), как могут сосуществовать различные модели (Miller 2001; Sturgis and Allum 2005) и что обусловливает выбор одной из них. Предпринимались попытки определить широкий спектр моделей, включающих более узко определяемые возможности, которые могли бы применяться в специфических и меняющихся обстоятельствах (Trench 2008b).
Дефицит – ключевая концепция, определяющая интеллектуальные или идеологические основания отношений науки и общества и давшая толчок их критике. Часто модель дефицита основана на двух допущениях: общественное мнение и политики, принимающие решения, плохо информированы о науке и проблемах, которые возникают в ходе ее развития; эта неосведомленность подпитывается неадекватным и сенсационным освещением научно-технической проблематики в СМИ. Считается, что ситуация усугубляется плохим качеством базового естественнонаучного образования и общим падением интереса к научным исследованиям со стороны институций и культурных слоев общества. Соответственно, и граждане, и принимающие решения политики рассматриваются как жертвы иррациональных страхов, которые подпитывают их подозрительность к целым направлениям научных исследований и технических инноваций (ядерная энергетика, ГМО, стволовые клетки).