- Я не говорил об этом, - Гамов пристально вглядывался в Пеано. Тот сбросил свою маскирующую улыбку и снова, как в схватке с Мордасовым, стал истинным - злым, решительным, скорым на дело.
- Вы думали об этом, полковник. Все ваши передачи били в одну точку. Пора от стереопередач перейти к действиям активней.
- С обоими генералами вы говорили, Пеано?
- Нет, конечно. С Коркиным говорить бесполезно, он распался. А генерал Прищепа и сам понимает, что вы задумали и на что решились.
- Задумал, решился!.. Вы уверены, что разбираетесь в моих невысказанных намерениях?
- Уверены! - в один голос отозвались они втроем.
- Раз так, будем ждать завтрашнего дня, - сказал Гамов.
«Завтрашний день» растянулся на десять суток.
День за днем мы двигались в радостном марше по своей территории к Забону. Каждодневно возобновлялась одна и та же картина - тысячи встречающих на сельских дорогах и в городах, цветы, подарки и речи, речи, речи! Конечно, мы знали, что победы наши должны производить впечатление на фоне постоянных неудач. Знали, что стереопередачи чрезвычайно усиливают нашу известность, но даже Гамов, диктовавший содержание передач, не подозревал, что так быстро превратится из неизвестного полковника во всенародного героя.
До города Парку мы двигались по шоссе, из Парку шли железные дороги на Забон и на Адан. Здесь корпус должен был погрузиться в поезда: пустые составы уже стояли на всех путях. На вокзале ко мне кинулась жена. Ее сопровождал Джон Вудворт. Елена с рыданием обняла меня, прижалась лицом к груди. Я целовал ее щеки и глаза, не мог насмотреться. Она похудела и посерела, но была еще красивей, чем раньше, - так мне показалось. Допускаю, впрочем, что если бы она и подурнела, я бы этого не заметил - она всегда была для меня лучше всех женщин.
- Ты жив! Ты жив! - твердила она, не переставая плакать. - Я так боялась! Такие сражения!..
- Жив, даже не ранен! - Я протянул руку Вудворту. - Рад увидеться, Джон. Вас не попросили под конвоем в добровольцы?
До Вудворта шутки решительно не доходили.
- Я сам просился в добровольцы. Но отказали. Я теперь референт Маруцзяна по международным делам.
- Если бы не Джон, я бы не пробралась в Парку, - сказала Елена. - Сюда гражданских не пропускают. А я не могла дождаться тебя в Забоне. Джон выдал мне пропуск сюда.
- Я начальник эшелона, в котором вы поедете, - сказал Вудворт. - Вам с Еленой выделили отдельное купе. Вот ваш поезд. В салоне, наверно, уже собрались ваши офицеры. Когда поезд тронется, я тоже приду в салон.
Он чопорно поклонился и отошел. Мне не понравилось, что он назвал Елену так по-приятельски - по имени.
- Ты подружилась с Джоном, Елена? И, кажется, увлеклась?
- Глупый! Я увлеклась в своей жизни однажды - и, боюсь, навсегда! Тобой увлеклась, дружище! Тобой одним! Ты и он - разве вас можно сравнивать?
- А что? Высокий, умный, красивый!..
- Некрасивый! Аскет! И по внешности, и по натуре. Перестань ревновать, а то я рассержусь.
- Уже перестал. Не сердись. Идем в вагон.
В салоне сидели генерал Прищепа, Гамов, Павел, Пеано и Гонсалес. Я представил товарищам Елену. Все приветствовали ее, а Гамов вгляделся, словно старался открыть в ее лице что-то тайное - она покраснела от бесцеремонного взгляда, - потом сказал чрезмерно вежливым голосом:
- Очень рад познакомиться, Елена. Ваш муж никогда не говорил, что вы такая красивая.
- Он не замечает моей красоты. Мой муж реалист и никогда не видит того, чего нет.
- Отличное свойство! Но только в военном деле. Не дай бог видеть на поле боя то, чего там нет. Но для женщины нужна психологическая фантастика. Если женщине говорят, что она красива, она сразу становится красивой.
- Вы часто так говорите своей жене, полковник Гамов?
- Я не женат, Елена. Семья - нечто для меня недоступное.
В салон вошел Вудворт. Поезд погромыхивал на стыках рельс. За окном открывался унылый пейзаж, окрестности Парку никогда не радовали живописностью. Меня удивила малая скорость движения, я сказал об этом Вудворту. Он громко ответил, чтобы слышали все в салоне:
- Вы плохо представляете себе положение, Семипалов. Главное горючее, сгущенная вода, давно не поступает на транспорт. Локомотивы переоборудуются на старинное топливо - уголь и нефть.
- Кто вы сейчас, Вудворт? - со сдержанным недоброжелательством поинтересовался Гамов - он не забыл их резкого спора на «четверге» у Готлиба Бара.
- Я уже объяснил Семипалову мое положение. Я референт главы правительства по международным отношениям. В данный момент - командир эшелона, везущего вас с одним батальоном ваших войск в Забон. Остальными эшелонами командуют назначенные мной люди. А пришел к вам, чтобы сделать важное заявление. Но прежде попрошу посторонних лиц удалиться из салона.
Такое распоряжение могло относиться лишь к Елене, других посторонних лиц не было. Она сказала, что отдохнет в купе, и вышла.
- Полковник Гамов, я должен перед вами извиниться, - начал Вудворт в своей церемонной манере. - На вечере у нашего друга Готлиба Бара вы очень грубо отозвались о моем нынешнем шефе, лидере максималистов Артуре Маруцзяне. Я столь же грубо возражал вам. Ныне я работаю под его непосредственным началом и убедился, что вы были правы в своих негативных оценках.
Вудворт промолчал, чтобы дать нам справиться с изумлением. Пеано, по обыкновению, улыбался - только не радостно, а насмешливо. Он один не удивился, что Вудворт, начав работать с Маруцзяном, так круто изменил свое мнение о нем. На худом лице Вудворта установилась мина решительности и твердости. Вудворт продолжал:
- Понимаю, вы поражены, многие не верят. Поверят после дальнейших объяснений. Начну с информации о некоторых фактах. Мне было приказано в ваш эшелон посадить только больных и раненых, а в остальных эшелонах перемешать солдат дивизий «Стальной таран» и «Золотые крылья». Я не сделал ни того, ни другого. Раненым выделен отдельный эшелон. В этом поезде находится тот батальон, который совершил диверсионный рейд в тыл родеров и отбил машины с деньгами. Солдаты этого батальона сейчас в вашем поезде и под вашим командованием.
- Вы узнали из наших сводок и стереопередач о том, как ведут себя отдельные наши подразделения? - осведомился Гамов.
- Не только из них. В моих руках и та информация, которую капитан Прищепа передавал своим доверенным людям.
Павел вздрогнул, приподнялся на стуле и снова сел. Его глаза, нормально серые, вдруг потемнели.
- Нас хотят арестовать? - спросил Гамов.
- Охотно бы арестовали, но при вашей нынешней популярности это опасно. План такой: повысить вас в званиях и разъединить. Генералов Гамова и Семипалова пошлют формировать новые части, полковников Пеано, Гонсалеса и Прищепу распределят по военным школам и комендатурам, генерала Прищепу удалят на лечение, а генерала Коркина разжалуют.
Называя наши будущие звания, Вудворт с некоторой вежливой издевкой кланялся каждому. Гамов спросил:
- Правительство боится нас? Почему?
- Положение сложней, полковник. И радуется, и побаивается. Радуется, ибо ваш рейд в тылу врага - единственный военный успех, которым оно может похвалиться. И хвалится во весь голос! Побаивается потому, что ваши удачи достигнуты при игнорировании приказов командования. Ваша расправа с Мордасовым ужаснула. Не говорю уже о чувствительных личных потерях для иных членов правительства.
- Если бы дурак Мордасов не повел себя так агрессивно…
- Бросьте, полковник! Неплохая разведка не только у капитана Прищепы. И мы уже на другой день знали, что Мордасов, выйдя из водолета, отправился в офицерскую столовую один, а его охрану пригласили пообедать в другое место, заперли там, поставили стражу и пригрозили, что если кто-нибудь подаст голос, его тут же проимпульсируют. Все это происходило до вашей беседы с Мордасовым, значит, вы заранее вынесли ему приговор. Я правильно говорю, капитан Прищепа?
- Абсолютно правильно! - спокойно подтвердил Павел. - При известии о прилете Мордасова мы втроем посовещались - Пеано, Гонсалес и я. Пеано сказал, что Мордасов прилетает изъять деньги и увезти его, Пеано, в тыл под предлогом, что дядя беспокоится о его здоровье. Мы и решили изолировать Мордасова от его охраны, но обоим генералам и Гамову с Семипаловым ничего не говорили, они могли не одобрить таких поступков до объяснения с эмиссаром правительства.
- Узнаю много нового о своих собственных действиях, - задумчиво проговорил Гамов. - Не расскажете ли подробней, в чем заключалась миссия Мордасова? Возможно, и о ней я не все знаю.
- Майор Пеано еще до прилета Мордасова точно описал его миссию своим товарищам. Мордасов должен был вывезти Пеано в тыл, ибо, по мнению его дяди, он оказывал скверное влияние на командиров дивизии «Стальной таран». Думаю, племянника Маруцзяна ожидала тюрьма. Что до денег, которые поручили вызволить Мордасову, то распределение их уже было расписано: на премии членам правительства за самоотверженную работу по спасению отечества. Разумеется, без опубликования… Чтобы не было кривотолков - мне тоже назначили куш… А вы не только казнили Мордасова, но и в грозной передаче по стерео обвинили правительство, что в его среде благоденствуют дураки, бездарности и предатели. Вы нагнали ужас на правительство, полковник Гамов, вот истинное отношение к вам.
- Отношение ясно… А действия?
- Я уже говорил о них. Отъединить вас всех от вашего корпуса. Публично наградить званиями, орденами, осыпать хвалебными словами - и разослать в разные места. А ваш корпус - не отбирая наградных денег, сейчас это невозможно - разоружить и раскассировать.
- И действия ясны. Кто назначен осуществить их?
- Первую фазу операций - я. В смысле отделения вас от солдат и запудривания вам мозгов восхвалениями… Разъединенные эшелоны движутся в Забон. Все оружие сохранено и имеется в каждом эшелоне. Вместо запудривания ваших мозгов, точно нарисовал, что вас ожидает.
- Вудворт, чего вы хотите?
Вудворт, конечно, ждал такого вопроса. И, конечно, десятки раз повторял в уме ответ. Но вдруг так разволновался, что не сразу смог ответить - как-то по-детски открыл рот и снова закрыл его. Но уже в следующую минуту он справился с волнением.
- Гамов, возьмите верховную власть в стране!
Все, что Вудворт говорил до последней минуты, закономерно подводило к тому, что он призовет к противодействию правительству. Но что он так открыто сформулирует программу переворота, никто ожидать не мог. Гамов хмуро глядел на Вудворта - бледные щеки аскета залил жар.
- Взять можно только то, что дают. Пока что никто не предлагает мне верховной власти, Вудворт!
- Послушайте меня, Гамов! - страстно воскликнул Вудворт - я и помыслить не мог, что этот чопорный, холодный человек способен возвысить голос до крика. - Страна катится к гибели, ее надо спасать. Страной правят дураки и циники, их надо вышвырнуть с мостика. Это сможете сделать только вы, Гамов! Ваши передачи кричали о наших безобразиях, они звали каждого мыслить, а не верить лживым словам. Таково было их действие, их спасительное действие! Маруцзян слишком поздно сообразил, что они несут не только успокоение - хоть какие-то есть успехи, но и взрывной запал - почему у других командиров нет таких успехов? С какой радостью он оборвал бы ваши дальнейшие передачи! Но народ жаждал ежедневных сводок о ваших боевых операциях, умолчание о них вызвало бы всеобщее возмущение, Гамов! Власть валится из рук Маруцзяна и маршала, они сами чувствуют, что сидят на пороховой бочке и что к бочке уже подносят огонь. Уж если я поверил в вас, Гамов!.. Вы ведь помните наши споры!.. Народ с восторгом примет известие, что именно вы правите страной, головой отвечаю!
- А если вам придется ответить головой до смены правительства? Услышь кто-нибудь ваши речи…
- Нас окружают верные люди. В частности, проводники вашего вагона… Лучших телохранителей вам не подобрать, я сам проверял их.
- Телохранители? - Гамов поднял брови. - Позовите их, хочу посмотреть, что за люди.
Вудворт нажал кнопку вызова. Но вместо проводника в дверях показался Варелла, а за ним еще два наших солдата. Вудворт окаменел. Это мелочь, конечно, - смена нескольких солдат, когда речь шла о смене правительства страны. Но ошеломление, в которое на мгновение впал Вудворт, было так забавно, что мы не удержались от смеха.
- Каждый делает свое дело, Вудворт, - сказал Павел. - И я не знал, с чем вы явитесь в салон. Новый «вариант Мордасова» заранее не исключался. Григорий, где люди командующего эшелоном?
- В его личном вагоне. Мы их вежливенько попросили туда. Оружие у них забрали, - весело сообщил Варелла.
По знаку Павла солдаты удалились. Теперь хохотал и сам Вудворт. Он впал в восторг. Он видит в предусмотрительности капитана Прищепы готовность к действиям. Он радуется, что его самого могли «разыграть по варианту Мордасова», если бы он задумал что преступное.
- А разве вы не задумали преступление? - иронически поинтересовался Пеано. - Меня учили, что свергать законное правительство преступно.
Вудворт мигом стал серьезным.
- Нет, майор. Не преступление, а благородный поступок. Спасение государства, избавление народа от жадных ртов, сосущих его. И ваше личное спасение от мести ваших высоких родственников, - он повернулся к Гамову. - Я не жду немедленного ответа, полковник. Я обрисовал вам ситуацию и торжественно заверяю, что если вы захотите спасать государство, то я с вами. Теперь я удаляюсь в свой вагон и буду ждать вашего вызова.
- Подождите. Ответьте еще на один вопрос. Вы не разоружили и не разъединили корпус. Скрыть, что вооруженный корпус в полном составе движется в Забон, невозможно. Вы продумали заранее оправдания?
- Конечно. Я скажу, что попытка разъединить и разоружить корпус привела к волнению. Меня предупредили, что могу применять любые меры, лишь бы они не вызвали бунта. Вот и укажу, что нарастал мятеж. Похвалы не жду, но и кары не опасаюсь.
- Идите пока к себе, - сказал Гамов.
Вудворт опять был тем, каким его знали раньше - церемонным, даже чопорным. Он поклонился сухо и вежливо, словно была пристойная и приятная беседа, а вовсе он и не уговаривал нас поднять восстание в государстве. Гамов задумчиво смотрел ему вслед.
- Вот уж от кого не ожидал такого преображения! Что ответим на его рискованное предложение?
- Отвечать будете вы, - возразил я. - А мы займемся своими неотложными делами. У меня появились кое-какие мысли, я бы хотел обсудить их с операторами и Павлом Прищепой.
- Мы готовы, - быстро ответил Пеано.
Гамов помолчал, раздумывая.
- Мне кажется, вы уже решили за меня. Не рано ли? Я ведь еще не сообщил ответа Вудворту.
- Вы уже продумали свое решение, Гамов. С нас достаточно ваших мыслей. Будем переводить их в практические дела.
Гамов встал.
- Тогда не буду вам мешать. У Семипалова, уверен, уже разработана диспозиция и динамика не хуже тех, при помощи которых он так блестяще вел наши полки на прорыв из окружения.
- Постараюсь, чтобы были не хуже, а лучше тех.
- И я займусь неотложным делом - посплю. - Гамов пошел к двери и остановился. Он что-то хотел сказать и не решался - редкий случай у этого человека. - Семипалов, скажите… нет, лучше потом!
- Лучше сейчас. Нас ждут трудные расчеты. Не хочу забивать голову мыслью, что у вас какие-то нерешенные вопросы ко мне.
- Тогда скажите - вы ревнивы? - Он поспешно добавил: - Не поймите меня превратно. У вас такая красивая жена… Хочется чисто академически узнать, как держатся мужья, имеющие таких жен?
- Да, ревнив! - отрезал я. - И даже очень. И скор на драку за Елену! Надеюсь, вы не собираетесь отбирать у меня жену?
- Можете быть спокойны! Женщины не моя стихия. Красивые - тем более! - Гамов засмеялся. И вышел из салона.
Никто из нас четверых, оставшихся в салоне, не понял странного вопроса Гамова. Я уже говорил, что Гамов видел в своей сложной игре с судьбой на много ходов дальше любого своего противника. Скоро все в этом убедились - и друзья, и враги. Но что он заранее рассчитывает победные ходы в ситуации, которой еще нет, которая почти неосуществима, о которой и помыслить почти невозможно - нет, о такой его способности даже самые верные его поклонники не догадывались.
А был именно такой случай! Он мысленно видел несуществующую, мало вероятную ситуацию - ее надо было еще сотворить в нескором будущем - и рассчитывал для той далекой ситуации точные ходы, наповал сражающие противника.