Перевод Курлаевой А.В., 2018 г.
Для Лео,
которого ударили крикетной битой по голове.
События в этой книге происходят по меньшей мере за двадцать пять лет до истории, рассказанной в «Зачарованной жизни».
Глава 1
Прошли годы, прежде чем Кристофер рассказал о своих снах хоть кому-то. Поскольку большую часть времени он проводил в детских комнатах на верхнем этаже большого Лондонского дома, а няни, присматривавшие за ним, менялись каждые несколько месяцев.
Он почти не видел своих родителей. Когда Кристофер был маленьким, он страшно боялся, что однажды, гуляя в парке, встретит папу и не узнает его. И в те редкие дни, когда папа возвращался из города раньше, чем он ложился спать, Кристофер вставал на колени на лестничной площадке и смотрел между рейками перил, надеясь зафиксировать папино лицо в памяти. Ему удавалось разглядеть лишь далекую фигуру – в сюртуке и с массой аккуратно причесанных черных бакенбард, – протягивающую лакею черный цилиндр, а потом – очень аккуратный белый пробор в черных волосах, когда папа быстро проходил под лестницей и исчезал из виду. Помимо того, что папа выше большинства лакеев, Кристофер почти ничего не знал.
В некоторые вечера мама встречала папу на лестнице, пышными шелковыми юбками с массой оборок и складок загораживая Кристоферу обзор.
– Напомните своему хозяину, – ледяным тоном говорила она лакею, – что сегодня вечером в этом доме проходит Прием и что он обязан хоть раз в жизни исполнить роль хозяина.
Спрятанный за пышными мамиными одеждами папа отвечал глубоким мрачным голосом:
– Скажите мадам, что у меня сегодня полно работы, взятой на дом. Скажите ей, что ей следовало предупредить меня заранее.
– Сообщите вашему хозяину, – отвечала мама лакею, – что, если бы я предупредила его, он нашел бы предлог не появляться здесь. Обратите его внимание на то, что его фирма существует на мои деньги и что я заберу их, если он не сделает для меня эту малость.
Тогда папа вздыхал:
– Скажите мадам, что я поднимусь переодеться. Против воли. Попросите ее отойти с дороги.
К разочарованию Кристофера, мама никогда не отходила. Она всегда подбирала юбки и шествовала наверх перед папой, чтобы убедиться, что папа сделает, как она хочет. У мамы были громадные сияющие глаза, идеальная фигура и копна блестящих темных кудрей. Няни говорили Кристоферу, что мама – красавица. На данном этапе своей жизни Кристофер считал, что у всех такие родители. Но ему хотелось, чтобы мама хоть раз позволила бы ему разглядеть папу.
Он также считал, что у всех такие сны, как у него, и не думал, что они стоят упоминания. Сны всегда начинались одинаково. Кристофер вставал с кровати, поворачивал за угол спальни – обходя выступающую часть с камином – и оказывался на каменистой тропе высоко на краю лощины. Зеленая лощина круто сходила вниз, где от водопада к водопаду посередине бежал бурный ручей. Но Кристофер никогда не видел особого смысла идти вдоль ручья на дне лощины. Вместо этого он поднимался по тропе, ведущей вокруг большой скалы в место, которое он про себя называл Место Между. Кристофер думал, что, возможно, это кусочек мира, оставшийся после того, как кто-то пришел и устроил мир как следует. Бесформенные склоны гор возвышались и сбегали во всех направлениях. Некоторые из них представляли собой крутые скалы, некоторые – нагромождение щебня, и ни одна не обладала четкой формой. И цветом тоже – большинство было того противного коричневого цвета, который получается, если смешать все краски в палитре. Здесь всегда висел бесформенный влажный туман, усиливавший расплывчатость всего остального. Неба никогда не было видно. На самом деле, Кристофер иногда думал, что здесь может не быть неба. У него как-то возникла идея, что бесформенная скала продолжается и продолжается, образуя наверху громадный купол, но поразмыслив, он решил, что вряд ли это возможно.
В своем сне Кристофер всегда знал, что из Места Между можно попасть в Почти Везде. Он называл их Почти Везде, потому что существовало одно место, которое не давало войти в него. Оно находилось близко, но Кристофер всегда неосознанно избегал его. Он начинал скользить, карабкаться, пробираться по бугристой мокрой скале, и лез наверх или вниз, пока не находил другую лощину или другую тропу. Их существовало сотни. Он называл их Везделками.
Везделки в основном сильно отличались от Лондона. Они были теплее или холоднее, со странными деревьями и странными домами. Иногда люди в них выглядели обыкновенными, иногда их кожа была голубоватой или красноватой, а глаза – чудными, но они всегда были добры к Кристоферу. Каждый раз, попадая в сон, он переживал новое приключение. В активных приключениях люди помогали ему сбегать через подвалы в странных зданиях, или он помогал им в войнах или в облавах на опасных животных. В спокойных приключениях он пробовал новую еду, и люди давали ему игрушки. Большинство игрушек Кристофер терял, карабкаясь по скале обратно домой, но ему удалось донести блестящее ожерелье из ракушек, которое ему подарили глупые леди, потому что он мог повесить его на шею.
Он несколько раз ходил в Везделку, где жили глупые леди. Там было синее море и белый песок – идеально подходящий, чтобы копаться в нем и строить из него. Там жили и обычные люди, но Кристофер видел их только издалека. Глупые леди приплывали из моря, садились на камнях и хихикали над ним, пока он строил замки из песка.
– О, клистоффе! – ворковали они шепелявыми голосами. – Скаши нам, шо делает тебя клистоффе?
И все разражались пронзительным хихиканьем.
Они были единственными леди, которых Кристофер видел без одежды. У них были зеленоватые волосы и кожа. Его завораживали большие серебристые хвосты, которыми заканчивались их тела. Эти хвосты сгибались и шлепали, почти как рыбьи, и окатывали его мощными брызгами с больших ног-плавников. Он так и не смог убедить их, что он не странное животное под названием клистоффе.
Каждый раз, когда он ходил в эту Везделку, последняя няня жаловалась на кучу песка в его кровати. Кристофер рано понял, что еще громче няни жалуются, когда обнаруживают его грязную, мокрую и порванную после лазания по скалам в Месте Между пижаму. Так что он принес на каменистую тропу одежду и оставил ее там, чтобы переодеваться. Ему приходилось приносить новую одежду примерно раз в год, когда он вырастал из предыдущего грязного и порванного костюма, но няни менялись так часто, что ни одна из них этого не заметила. Как не замечали они и странных игрушек, которые он приносил в течение лет. Среди них был заводной дракон, лошадь, которая на самом деле являлась флейтой, и ожерелье от глупых леди, которое, если внимательно приглядеться, представляло собой нитку крошечных жемчужных черепов.
Кристофер размышлял о глупых леди. Он смотрел на ноги последней няни и думал, что ее туфли примерно нужного размера, чтобы спрятать плавники на конце хвоста. Но из-за юбок ни у одной леди невозможно было разглядеть больше ничего. Его всё время озадачивало, как мама и няни ходят на большом гибком хвосте и плавниках, вместо ног и ступней.
Шанс выяснить у него появился, когда однажды после полудня няня засунула его в противную матроску и отвела вниз в гостиную. Там мама и несколько других леди сидели с женщиной по имени леди Баджетт, которая вроде как была папиной кузиной. Она захотела посмотреть на Кристофера. Кристофер уставился на ее длинный нос и морщины и громко спросил:
– Мама, она ведьма?
Все, кроме леди Баджетт – которая стала еще морщинистее – воскликнули:
– Тише, дорогой!
Кристофер с радостью обнаружил, что после этого они забыли про него. Он тихонько лег спиной на ковер и перекатывался от леди к леди. Его поймали, когда он был под диваном, всматриваясь в нижние юбки леди Баджетт. Кристофера с позором вытолкали из комнаты, ужасно разочарованного открытием, что у всех леди большие толстые ноги – за исключением леди Баджетт: у нее ноги были худыми и желтыми, как у цыпленка.
Позже в тот же день мама велела, чтобы его привели в ее туалетную комнату.
– О, Кристофер, как ты мог! – воскликнула она. – Я только-только уговорила леди Баджетт почтить меня визитом, а теперь она больше никогда не придет. Ты разрушил труды нескольких лет!
Кристофер понял, что быть красавицей – очень тяжелый труд. Мама была ужасно занята, сидя перед зеркалом со всевозможными гранеными бутылочками и баночками. Горничная позади нее была занята еще больше – гораздо больше, чем любая няня, – трудясь над мамиными блестящими кудрями. Кристоферу стало так стыдно из-за того, что он испортил весь этот труд, что в попытке скрыть свое смущение он схватил стеклянную баночку.
Мама резко велела ему поставить ее на место.
– Понимаешь, Кристофер, деньги – это еще не всё, – объяснила она. – Хорошее место в обществе значит гораздо больше. Леди Баджетт могла бы помочь нам обоим. Почему, ты думаешь, я вышла замуж за твоего папу?
Поскольку Кристофер не имел ни малейшего представления, что свело маму и папу, он протянул руку, чтобы снова взять баночку. Но вовремя вспомнил, что не должен ее трогать, и вместо этого взял большой пучок искусственных волос. Пока мама говорила, он крутил его в руках.
– Ты вырастешь с папиным хорошим происхождением и моими деньгами, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты сейчас пообещал мне, что займешь место в Обществе рядом с самыми лучшими людьми. Мама хочет, чтобы ты стал великим человеком… Кристофер, ты слушаешь?
Кристофер бросил попытки понять маму. Вместо этого он протянул искусственные волосы:
– Для чего это?
– Чтобы мои волосы выглядели объемнее, – ответила мама. – Кристофер, пожалуйста, послушай. Очень важно, чтобы ты уже сейчас начал готовиться к своему будущему. Положи эти волосы.
Кристофер положил пучок искусственных волос обратно.
– Я подумал, может, это мертвая крыса, – сказал он.
И, наверное, мама ошиблась, поскольку, к величайшему интересу Кристофера, вещица действительно оказалась мертвой крысой. Мама и ее горничная завизжали. Кристофера отпихнули прочь, пока не прибежал лакей с совком.
После этого мама часто стала звать Кристофера в свою туалетную комнату и разговаривать с ним. Он стоял, стараясь не забыть, что нельзя вертеть в руках баночки, глядя на свое отражение в зеркале, размышляя, почему у него кудри черные, а у мамы – насыщенно каштановые, и почему его глаза гораздо больше похожи на уголь, чем мамины. Что-то не давало мертвой крысе появиться снова, но иногда можно было поощрить паука спуститься перед зеркалом, когда мамина речь становилась слишком тревожащей. Кристофер понял, что мама крайне озабочена его будущим. Он знал, что должен будет попасть в Общество с лучшими людьми. Но единственное Общество, о котором он слышал, было Обществом Помощи Язычникам, которому он должен был подавать пенни каждое воскресенье в церкви, и он подумал, что мама имела в виду его.
Кристофер осторожно расспросил няню с большими ногами. Она сообщила ему, что язычники – это дикари, которые едят людей. Миссионеры – самые лучшие люди, и их-то и едят язычники. Кристофер понял, что ему придется стать миссионером, когда он вырастет. Мамины слова всё больше тревожили его. Хотел бы он, чтобы она выбрала для него другую карьеру.
Он также спросил няню про леди, у которых есть хвосты, как у рыб.
– О, ты имеешь в виду русалок! – со смехом ответила она. – Они не существуют на самом деле.
Кристофер знал, что русалки не существуют на самом деле, поскольку встречал их только во сне. Теперь он был убежден, что встретит и язычников, если зайдет в неправильную Везделку. Какое-то время он так боялся встретить язычников, что, попадая из Места Между в новую лощину, ложился и внимательно рассматривал Везделку, в которую она вела, чтобы, прежде чем отправляться туда, посмотреть, что там за люди. Но некоторое время спустя, когда никто не попытался его съесть, Кристофер решил, что язычники, вероятно, живут в той Везделке, которая не пускает к себе, и отложил беспокойство до тех пор, пока не станет старше.
Когда он немного подрос, люди в Везделках иногда стали давать ему деньги. Кристофер научился отказываться от монет. Как только он прикасался к ним, всё прекращалось. Он с резким толчком приземлялся на кровати и просыпался весь в поту. Однажды это случилось, когда красивая леди, напоминавшая ему маму, со смехом пыталась повесить ему на ухо сережку. Кристофер спросил бы насчет этого няню с большими ногами, но к тому времени она давно ушла. Большинство из тех, кто приходил после нее, когда он их о чем-нибудь спрашивал, просто отмахивались:
– Не надоедай мне – я занята!
Пока Кристофер не научился читать, он думал, что так делают все няни: остаются на месяц, слишком занятые, чтобы разговаривать, а потом сжимают губы в неприятную линию и сбегают. Он был изумлен, прочитав о Старых Слугах, которые всю жизнь проводили в одной семье, и которых можно было уговорить рассказать длинные (и иногда ужасно скучные) истории о прошлом семьи. В его доме ни один слуга не задерживался дольше, чем на шесть месяцев.
Причина, видимо, заключалась в том, что мама и папа перестали разговаривать друг с другом даже через лакеев. Вместо этого они протягивали слугам записки, чтобы передавать друг другу. Поскольку ни маме, ни папе никогда не приходило в голову запечатать записки, рано или поздно кто-нибудь приносил их в детскую и читал няне вслух. Кристофер узнал, что мама всегда говорит коротко и по существу.
«Мистера Чанта просят курить сигары только в его комнате». Или: «Не мог бы мистер Чант обратить внимание, что новая прачка жаловалась на дыры, прожженные в его рубашках». Или: «Мистер Чант поставил меня в весьма затруднительное положение, уйдя посреди моего утреннего приема».
Папа обычно накапливал записки, а потом отвечал сразу на несколько – бессвязно и сердито. «Моя дорогая Миранда, я буду курить, где мне нравится, и в обязанности этой ленивой прачки входит разбираться с последствиями. Но опять же твоя блажь нанимать глупых бездельников и грубых деревенщин – лишь для твоего эгоистичного удобства, и никогда для моего. Если ты хочешь, чтобы я оставался на твоих приемах, попытайся нанять повара, который умеет отличать бекон от старых туфлей, и перестань постоянно смеяться этим идиотским звенящим смехом».
Папины ответы обычно заставляли слуг уходить немедленно.
Кристофер наслаждался проблесками, которые дарили записки. Из безличной фигуры папа становился живым человеком, хотя и ужасно язвительным. Для Кристофера стало серьезным ударом, когда появление первой гувернантки лишило его этих записок.
Мама послала за ним, и он нашел ее в слезах.
– На этот раз твой папа перешел все границы, – сказала она. – Дело матери – заботиться об образовании ребенка. Я хочу, чтобы ты пошел в хорошую школу, Кристофер. Это самое важное. Но я не хочу принуждать тебя учиться. Я также хочу, чтобы расцвело твое честолюбие. Но вот твой папа вмешивается со своими закоснелыми понятиями и у меня за спиной нанимает эту гувернантку, которая, зная твоего папу, наверняка будет ужасна! О, мое бедное дитя!
Кристофер понял, что гувернантка – его первый шаг на пути к миссионерству. У него возникло одновременно торжественное и тревожное чувство. Но когда гувернантка появилась, она оказалась просто скучной леди с покрасневшими глазами, которая была слишком благоразумна, чтобы разговаривать со слугами. К маминому ликованию, она пробыла лишь месяц.
– Теперь мы можем начать твое обучение по-настоящему, – сказала мама. – Следующую гувернантку я выберу сама.
В течение следующих двух лет мама довольно часто это повторяла, поскольку гувернантки приходили и уходили, точно так же, как до них няни. Все они были скучными благоразумными леди, и Кристофер путался в их именах. Он решил, что главное различие между гувернанткой и няней состоит в том, что гувернантка обычно перед уходом разражается слезами. И это было единственным временем, когда гувернантки говорили что-нибудь интересное про маму и папу.