Этот Шлагбаум всегда всё узнавал первым и всегда что- нибудь придумывал. Иногда настоящее, а то и чепуху какую- нибудь. Но мы всё равно его слушались. Как-то так получалось…
Зимой, например, по Костиной инициативе мы "воевали" с Аллой. Из-за горки.
С осени к нам во двор всегда завозили уголь для кочегарки. Придёт зима, насыплет на уголь снега – чем не горка? Костя и придумал:
– Зальём?
– Зальём!
Вовка пожарный рукав раскрутил, пустили воду.
Хорошо получилось! Горку залили, дорожку. Летишь с кучи – прямо на клумбу! Подкидывало, помню, не хуже, чем на трамплине. За нами и малыши на горку полезли. Всем хорошо!
Так ведь нет! Алке не понравилось. Такой крик подняла!… И уголь мы портим, и по дорожке пройти нельзя, и малыши могут разбиться!… А что этому углю сделается? Он же каменный!
Потом-то мы уже сообразили, что к чему. Не в угле дело было – в клумбе. Алла на ней каждое лето высаживала какие-то незабудки-баламутки, – вот за них и испугалась. Дядю Никифора позвала. Нас, конечно, с горки долой.
– Подумаешь! – рассердился Вовка. – Назначили пионервожатой, так и заважничала! Мы-то при чем тут? Пускай в своём отряде командует!…
Костя молчал. Чертил прутиком по снегу и придумывал. Потом сказал: "Ладно", – и ушёл домой.
Часа через два он вышел снова. С листом толстой бумаги, свёрнутым в трубку.
Мы пошли за поленницу, и там Костя развернул лист. Красиво! В самой середине был нарисован патефон. А сверху и снизу строчки плакатным пером: "Даю уроки современных танцев. Дом 4 кв. 26. Алла Новикова".
– Пошли, – мотнул головой Костя. – Повесим.
Куда вешать, он тоже придумал. На дерево возле дверей морского училища. В эти двери курсанты как раз в увольнение выходят. От них до нашего дома -два шага.
Приклеили. Канцелярским клеем. На ствол прямо. Ну а дальше всё пошло, как по нотам. Алла в выходной на лыжах укатила, а к дяде Никифору – гости. Повзводно и по- ротно. Он кричит: "Безобразие!", а ему отвечают: "Объявление!". Кто-то даже сбегал принёс. Дядя Никифор извиняется. "Я ей, – говорит, – устрою школу танцев!"
Алла потом на нас целый месяц волком смотрела.,.
А теперь встретила, здоровается.
– Все в сборе? – спрашивает.
– Все, – говорит Костя.
– Ну и как?
– Восемь.
– Чего восемь? – удивилась Алла.
– А чего "ну как"?
Рассмеялась.
Но такой уж эта Алла человек: дня не прошло-новый трам-тарарам!
Дело в том, что готовить город к обороне Костя решил серьёзно.
– Будем копать щели от воздушного нападения, – сказал он. – Дом у нас старый. Современная фугасная бомба прошивает насквозь восемь этажей. А у нас всего четыре. Рухнет – и засыплет бомбоубежище.
Поэтому копать щель мы решили подальше от стен: прямо посреди двора – в клумбе.
Лопат достали только две и копать взялись по очереди.
– Что вы тут делаете? – сразу же налетела на нас Алла. – Для вас тут цветы сажали? А ну брысь отсюда!
Мы с Вовкой тотчас же выполнили команду "брысь". А Костя остался. И тоже стал кричать. О том, что сейчас война и пусть Алла сходит в военкомат, прочитает там на стенке приказ о строительстве дерево-земляных убежищ.
В военкомат Алла не пошла, а выскочила за ворота и привела милиционера.
– Кто приказал копать? – спросил милиционер.
– Костя, – сознались мы с Вовкой.
– Военкомат, – заявил тот.
Милиционер о чём-то подумал и сказал, что копаем мы неправильно.
– Нужно не как попало, – заключил он, – а по чертежу.
И велел нам идти в военкомат срисовывать чертёж.
Костя сказал: "Ладно", – и повёл нас к себе домой.
Оказалось, что ни в каком военкомате он не был. А чертёж есть в "Ленинградской правде". Надо его только перечертить, статью переписать и тогда – хоть весь двор перекапывай.
Статью мы переписывали до самого вечера. А когда снова пришли во двор, смотрим – там и дядя Никифор копает, и Алла копает, и Ананьевы, и профессор Колловский. И вообще нам велели не путаться под ногами.