Когда ключ наконец нашли и подвыпившие гости потекли в зал, у миссис Линкольн были все основания гордиться великолепием трапезы.
Лич. Там же.
Длина зала составляла сорок, а ширина – тридцать футов, и он настолько поражал разноцветьем, что, казалось, был заполнен еще до нашего прихода.
Источник:
«Линкольны: портрет супружества».
Даниэль Марк Эпштейн.
Рекой текли дорогие вина и напитки, а громадная японская чаша вместила десять галлонов пунша из шампанского.
Лич. Там же.
Миссис Линкольн воспользовалась услугами почтенного владельца кейтеринговой компании С. Хеердта из Нью-Йорка. Ходили слухи, что это обошлось в десять тысяч долларов. Все было учтено: люстры украшены цветами, на сервировочных столиках розовые лепестки, разбросанные на вырезанных зеркальных прямоугольниках.
Брант. Там же.
Свинская и избыточная демонстрация роскоши в военное время.
Слоун. Там же.
Эльза хранила молчание и только сжимала мою руку. Возникало ощущение, что примерно так развлекались в древности. Какая щедрость! Как милы наши дорогие хозяева!
Источник:
«Наша столица во время войны».
Петерсен Уиккетт.
В гостиной стоял длинный стол, на нем – гигантское зеркало с массой различных засахаренных сладостей причудливой формы. Наиболее узнаваемым были форт Самтер, боевой корабль, храм свободы, китайская пагода, швейцарское шале…
Кунхардт и Кунхардт. Там же.
… облагороженные копии храма, окруженные богинями свободы, китайские пагоды, множество рогов изобилия, фонтаны со струями из сахарной ваты, охваченные со всех сторон звездами…
Источник: «Вашингтон мистера Линкольна».
Стэнли Киммел.
Ульи, роящиеся подобиями пчел, были заполнены русской шарлоткой. Слабый намек был дан и на войну с помощью шлема с покачивающимся плюмажем из сахарной ваты. Добрый американский сорокапушечный фрегат «Юнион» с поставленными парусами держали на руках херувимы, обернутые американскими флагами…
Лич. Там же.
На боковом столике высился форт Пикенс, тоже в сахаре и в окружении кое-чего более съедобного, чем брустверные орудия в форме великолепно приготовленных куриных ножек…
Киммел. Там же.
Сахар, текущий по статуе Свободы, подобием занавеса спускался на китайскую пагоду, внутри которой в пруду из сахарных волокон плавали миниатюрные шоколадные рыбки. А рядом похотливые бисквитные ангелы отмахивались от пчел, висевших на тончайших ниточках глазури.
Уиккетт. Там же.
Эта поначалу изящно-идеальная сахарная столица претерпела разграбление – участники празднества хватали целые городские кварталы, засовывали их в карманы, чтобы разделить с близкими дома. Позднее тем вечером кто-то налетел на стеклянный столик, и некоторые сахарные сооружения на глазах гостей исчезли.
Гарретт. Там же.
На обед подали нежное фазанье мясо, жирных куропаток, стейки из оленины и деревенские окорока; гости объедались утками-нырками и свежими индейками, тысячами приливных устриц уже без створок, снятых часом ранее, и охлажденными, глотали их сырыми, запеченными в масле и панировочных сухарях или тушенными в молоке.
Эпштейн. Там же.
Эти и другие кулинарные изыски лежали повсюду в таком изобилии, что даже объединенная атака тысячи или более гостей не смогла опустошить столы.
Киммел. Там же.
Но радости в этом вечере для рассеянно улыбающейся хозяйки и ее мужа не было. Они постоянно поднимались по лестнице посмотреть, как там Уилли, а Уилли стало совсем плохо.
Кунхардт и Кунхардт. Там же.
IV
Сочные ноты оркестра морской пехоты доносились снизу в комнату больного слабым, приглушенным шепотком, похожим на безутешное тихое рыдание далеких духов.
Кекли. Там же.
Уилли лежал в спальне Принца Уэльского с ее темными фиолетовыми стенами и золочеными кисточками.
Эпштейн. Там же.
Щечки его красивого пухлого личика горели от жара, ноги беспокойно двигались под темно-бордовым одеялом.
Источник: «История вблизи».
Под редакцией
Ренарда Кента.
Свидетельство миссис
Кейт О’Брайен.
Ужас и оцепенение президентской четы легко может представить каждый, у кого есть любимое дитя и кто пережил страх, присущий всем родителям: а что если Судьба не ценит эту жизнь так же высоко, как они, и решит распорядиться ею по собственной прихоти?
Источник:
«Избранные письма
Гражданской войны
Эдвина Уиллоу».
Под редакцией Констанс Мейз.
Страх сжимал их сердца, когда они в очередной раз спускались, чтобы услышать певцов, приглашенных ради этого события, – семейство Хатчинсон. Хатчинсоны с пугающей достоверностью исполняли песню «Корабль в огне» о сильнейшей грозе на море, воспроизводя отчаянные крики попавших в ловушку пассажиров, матери, прижимающей ребенка к «белоснежной груди», топот, толпу, и рев голосов: «Пожар! Пожар!».
Кунхардт и Кунхард. Там же.
Шум и топот достигли такой громкости, что если ты хотел, чтобы тебя услышали, то должен был кричать. Экипажи продолжали прибывать. Окна распахнули, и возле них стали собираться люди, надеясь подышать свежим вечерним воздухом. А комната дышала воздухом радостной паники. Я ощутил слабость и, думаю, не я один. Дамы тут и там полулежали в креслах. Пьяные мужчины слишком уж внимательно разглядывали картины.
Гаррет. Там же.
Раздавались громкие визги.
Слоун. Там же.
Один из гостей, казалось, был совершенно счастлив – облаченный в оранжевые брюки, синий распахнутый фрак, он стоял у сервировочного столика, и выглядел как блистательный итальянский эмигрант Амбрусси, обретший, наконец, дом своей мечты.
Уиккетт. Там же.
Таких цветочных композиций еще не знала история! Чего стоили устремляющиеся ввысь взрывы красок, такие роскошные – вскоре их выбросят высыхать и вянуть на тусклом февральском солнце. Туши животных – «мясо» – теплые, усыпанные зеленью, на дорогих блюдах, сочные, парящие, убраны бог знает куда, наверняка выброшены и теперь снова превратились в обыкновенные, хотя и с недостающими частями, трупы после короткого возвышения до статуса приносящей удовольствие еды. Тысячи платьев, разглаженных сегодня с таким почтением, все пятнышки счищены еще за дверью, подолы подобраны для поездки в экипаже, – где они теперь? Хоть одно из них выставлено в музее? Хоть сколько-нибудь хранится ли теперь на чердаке? Большинство превратились в прах. Как и женщины, которые носили их с такой гордостью в этот краткий миг великолепия.
Источник:
«Светская жизнь во время Гражданской войны:
веселье, кровавая бойня, истребление».
Неопубликованная рукопись. Мелвин Картер.
V
Многие гости более всего запомнили прекрасную луну, которая светила в тот вечер.
Источник: «Время войны и утрат».
Энн Брайни.
В нескольких описаниях того вечера отмечается яркое сияние луны.
Источник: «Долгая дорога к славе».
Эдвард Холт.
Общая черта этих описаний – золотистая луна, причудливо висящая над сценой.
Источник:
«Вечера в Белом доме: Антология».
Бернадетт Эвон.
В ту ночь луны не было видно, только затянутое тучами небо.
Уиккетт. Там же.
Жирный зеленый полумесяц висел над безумной сценой, как бесстрастный судья, привычный ко всем человеческим глупостям.
Источник: «Моя жизнь».
Долорес П. Левентроп.
Полная луна в ту ночь была желто-красной, она словно отражала свет какого-то земного пожара.
Слоун. Там же.
Двигаясь по комнате, я видел серебряный лунный клин в окне – словно какой-то нищий старик хотел напроситься в гости.
Картер. Там же.
Ко времени когда подали обед, луна, маленькая и голубая, стояла высоко в небе, она по-прежнему светила ярко, хотя и слегка уменьшилась.
Источник:
«Ушедшие времена». Неопубликованные
мемуары. Ай. Б. Бригг III.
Вечер был темный, безлунный, надвигалась гроза.
Источник: «Те самые веселые годы».
Альберт Трандл.
Гости начали разъезжаться, а среди ночных звезд висела полная желтая луна.
Источник: «Вашингтонская власть».
Д. В. Физерли.
Тучи висели тяжелые, свинцовые и низкие, тускло-розоватые. Луны не было. Мы с мужем отлучились, чтобы проведать наверху страдающего юного Линкольна. Я произнесла про себя молитву за мальчика. Мы нашли свой экипаж и отправились домой, где мирно спали наши собственные дети, слава милосердному Богу.
Источник: «Одна мать вспоминает»,
Абигейл Сервис
VI
Последние гости ушли с рассветом. Слуги в подвале работали всю ночь: мыли посуду, убирали, допивали остатки вина. Некоторые из них – разогретые, усталые и пьяные – затеяли спор, который привел к кулачной драке на кухне.
Фон Дрель. Там же.
Я несколько раз слышал, как произносили шепотом: не гоже было устраивать такое веселье, когда сама смерть стучится в дверь; и, возможно, чем скромнее общественная жизнь в такие времена, тем лучше.
Источник:
«Избранные письма военного времени
Барбары Смит-Хилл».
Под редакцией
Томаса Скофилда и Эдварда Морана.
Время тянулось медленно; наступило утро, и Уилли стало хуже.
Кекли, там же.
VII
Вчера около трех часов появилась немалая процессия – около двадцати экипажей, которые некуда ставить… Они разместились на лужайках перед домами и вкривь и вкось на кладбищенской земле у ограды… И кто бы вы думали появился из катафалка? Конечно сам мистер Л. собственной персоной, я не могла его не узнать, но только был он ссутулившийся и печальный, его чуть ли не вести приходилось, он словно не хотел входить в юдоль скорби… Я еще не знала печальной новости и на мгновение была озадачена, но вскоре ситуация прояснилась, и я стала молиться за мальчика и семью – в газетах много писали о его болезни, и вот теперь печальный исход… Экипажи в течение следующего часа все прибывали, и наконец по улице стало ни проехать, ни пройти.
Большая толпа исчезла в часовне, и у моего открытого окна я слышала, что происходит внутри: музыка, служба, рыдания. Потом толпа начала рассеиваться, экипажи трогались с места, некоторые из них сцепились – не расцепить, улица и небольшие лужки превратились в сплошную толкучку.
И вот сегодня опять влага и сырость, и около двух появилась маленькая коляска, из нее вышел президент, на сей раз в сопровождении трех джентльменов: один молодой и два СТАРЫХ. Их у ворот встретил мистер Уэстон с молодым помощником, и все они зашли в часовню… Вскоре к помощнику присоединился еще один, они вынесли маленький гроб, поставили на тележку и скорбная процессия двинулась: впереди тележка, следом президент и сопровождающие. Направились они, вероятно, в северо-западный угол кладбища. Склон холма там довольно крутой, а дождь все продолжался, и потому здесь смешалась скорбь и безудержная неразбериха, помощники с трудом удерживали гроб на тележке, и в то же время все участники процессии, даже мистер Л., старательно пытались сохранить равновесие на скользкой траве.
Как бы то ни было, бедный ребенок Линкольна останется за дорогой, что бы ни писали газеты о его грядущем возвращении в Иллинойс. Им сдали в аренду место в склепе, принадлежащем судье Кэрроллу, и ты только представь себе эту боль, Эндрю: опустить своего любимого сына, словно подстреленную птицу, в холодные камени и оставить там.
Сегодня тихо, и даже Крик, кажется, несет свои воды тише обычного, дорогой брат. Только что появилась луна и осветила кладбищенские камни, на мгновение мне показалось, что на землю опустились ангелы разных форм и размеров: толстые ангелы, ангелы размером с собаку, ангелы на лошадях и проч.
Я привыкла к обществу мертвецов и нахожу их вполне приемлемыми в их обиталищах из земли и камня.
Источник:
«Вашингтон военного времени:
письма Изабель Перкинс времен
Гражданской войны».
Составитель и редактор
Нэш Перкинс III.
Запись от 25 февраля 1862 г.
VIII
Итак, президент оставил своего мальчика в арендованном склепе и вернулся к работе на благо страны.
Источник:
«Линкольн: история
для мальчиков».
Максвелл Флагг
Ничто не могло быть более умиротворяющим и прекрасным, чем расположение этой гробницы, к тому же она была практически не видна случайному посетителю кладбища, будучи последней слева в самом дальнем углу на вершине почти вертикального склона, спускавшегося к Рок-Крик. Быстрый поток приятно журчал, а оголенные верхушки крепких деревьев устремлялись в высокое небо.
Кунхардт и Кунхардт. Там же.
IX
В ранней юности я обнаружил, что у меня есть определенные пристрастия, которые мне казались вполне естественными и даже замечательными, а другим – отцу, матери, братьям, друзьям, учителям, священникам, бабушке и дедушке – они вовсе не представлялись ни естественными, ни замечательными, а напротив: извращенными и постыдными. Это вызывало у меня душевную боль, и я задавался вопросом: не должен ли я отказаться от своих пристрастий, жениться и обречь себя на некоторые, скажем так, жизненные разочарования? Я хотел быть счастливым (думаю, все хотят быть счастливыми) и потому завязал невинную – ну, хорошо, довольно невинную – дружбу с парнишкой из нашей школы. Но мы вскоре поняли, что для нас нет ни малейшей надежды, и потому (пропускаю некоторые подробности, взлеты и падения, новые начала, искренние решения и последующие предательства по отношению к этим решениям, там, в углу… боже мой, каретного сарая и так далее) как-то раз, день или два спустя после особо откровенного разговора, в котором Гилберт заявил о своем решении с завтрашнего дня «жить правильно», я взял мясницкий нож в свою комнату и, нацарапав одну записку родителям (лейтмотивом которой было простите меня), другую ему (я любил, а потому ухожу с чувством состоявшегося человека), я довольно варварски вскрыл себе вены на запястье прямо над фарфоровой ванночкой.