Та же самая ситуация может возникнуть и тогда, когда мы путешествуем самолетом. Впрочем, если накануне ты сообщишь о том, что тебе нужна постная пища, тебе ее подадут. Не обязательно и вообще есть. В самом продолжительном полете, в Америку или Австралию, дают так много всего, что можно есть только хлеб и фрукты и пить кофе, и больше ничего не нужно.
Если кто-то вмешивается в работу брата, который несет послушание в больнице, и предлагает подавать другую пищу, то как этому брату себя вести?
Монах должен научиться быть свободным человеком. Это означает, что ему на все необходимо благословение. Брат, исполняющий послушание в больнице, делает все с благословения игумена, духовного отца всего братства, или соответствующего эпитропа, который действует от лица игумена. Если кто угодно другой, даже архангел Гавриил или Сам Христос, предложит ему нечто иное, то пусть он скажет: «Прости меня, Господи, я поклоняюсь Тебе, но такое у меня благословение». Того, кто вмешивается в нашу работу, мы никогда не должны принимать за старшего. Мы исполняем волю ближнего тогда, когда дело касается нас самих, а не нашего послушания. Если я хочу смастерить какое-то приспособление и эпитроп говорит мне сделать это не так, как я считаю, а иначе, то я приму его указания. Однако в случае с братом, исполняющим послушание в больнице, речь идет о грехе: человек, дающий совет, подменяет закон Божий собственной точкой зрения. Не будем его слушаться, но поведем себя с ним достойно и благородно. Поблагодарим за предложение, но будем исполнять свою работу по-прежнему, кроме тех случаев, когда советующий — особо назначенное лицо: эпитроп, заместитель игумена. Их нельзя считать случайными людьми.
Или, например, ты исполняешь послушание в архондарике и, по заведенному порядку, несешь посетителю кофе. Один из братьев говорит тебе отнести ему еще и что-нибудь сладкое. Ответь брату: «Благодарю за совет, отче, но у меня нет сладостей. Если вы найдете, то я буду очень рад подать их». И предоставь ему отыскивать сладости, но ты сам не делай этого! Таков монашеский порядок. Необходимо рассуждение: я должен знать, где проявляется мой эгоизм, а где я оберегаю свою свободу. Когда брат просто, не противореча воле игумена, говорит мне: «Сделай это», а я делаю что-то другое, тогда я несвободен. Это значит, что я не могу сделать то, о чем он просит. Однако в случае, подобном случаю с больницей, я окажусь несвободным, если послушаюсь брата, ведь то, что я делаю, я в действительности делаю по данной мне заповеди.
Так вот, когда мы больны и нас спрашивают, чего мы хотели бы поесть, мы должны сказать о своих внутренних ощущениях и предоставить монастырю свободу самостоятельно принять решение.
Какую пищу мы должны подать посетителю в постный день?
Правильно будет, если мы окажем ему честь и при этом не обесчестим Церковь: предложим ему постную пищу, только приготовим ее как можно лучше, чтобы он мог это есть. Позаботимся, пожалуй, и о некотором умеренном разнообразии (ведь здесь монастырь, а не келья отшельника-исихаста), так чтобы гость, если он не сможет есть одно, мог поесть что-то другое. Если основное блюдо в этот день — фасоль, то подадим вместе с фасолью и немного картофеля или макароны, на случай если гость по какой-то причине не сможет есть фасоль. Предложим ему также салаты и фрукты. А в некоторых случаях, когда у нас в гостях люди известные и уважаемые, мы можем, чтобы почтить их, ослабить пост и подать пищу с растительным маслом. Есть, действительно, и такой обычай, такое установление — дать разрешение на масло, чтобы почтить человека.
Стало быть, необходимо рассуждение, но рассуждение — это нечто такое, чего я могу требовать от самого себя, а не от ближнего. Если брат, служащий в архондарике, или эпитроп неправильно оценил ситуацию и ослабил пост, то я, игумен, отнесусь к нему с уважением, с почтением, равно как и к гостю, потому что этот брат мне служит. Я поем вместе с гостем, но буду знать, что брат ошибся, и скажу ему об этом позже. Честь, оказываемая одному, не должна сопровождаться бесчестием для другого. На вопрос об ослаблении поста нет готовых ответов: здесь требуется благоразумие и рассудительность. Поэтому мы предпочитаем дать разрешение вкушать с маслом, чем не дать.
Но вообще, люди ценят постную пищу. При этом мы должны научиться уважать как людей, так и закон. В самом деле, человек, посетивший монастырь, может ориентироваться на церковное предание, согласно которому, например, сегодняшний день считается постным. Однако как в неогороженный виноградник заходят самые разные животные и поедают его, так и старший брат, если его душа — неогороженный виноградник, может в этом случае предложить посетителю скоромную пищу. Да, я уважаю предание Церкви. Но поскольку я поставил этого брата старшим, то я должен и его уважать. И неважно, избрал ли я его потому, что его одного считаю способным или более других способным быть на этом месте моим представителем и действовать от лица всего братства, или просто потому, что я вынужден так поступить. Никто не может под предлогом возможного соблазна (прежде всего нам должно быть стыдно, что мы соблазняемся) этого брата судить. Старший будет делать то, что считает нужным. Об этом говорит святитель Василий Великий. И это наш принцип, наша точка отсчета. Все остальное зависит от других обстоятельств.
Конечно, когда мы ослабляем пост, можно опасаться, что люди подумают, будто пост для нас ничего не значит. Все зависит от того, кто делает это послабление. Однажды митрополит Сиатистский Антоний, человек святой жизни, пригласил некоего священника на всенощное бдение. Обычной пищей митрополита были лук, помидоры и морковь. Когда священник добрался до митрополии, владыка в семь часов вечера устроил ему трапезу из рыбных и многих других блюд, притом сам ел очень мало, и как только они встали из-за стола, сразу пошли на бдение. Что священник мог сделать? Во второй раз он, конечно, проявил предусмотрительность: приехал раньше и предложил владыке поесть в полдень. Поскольку в этот час его не ждали, пища была скудная. В первый раз, рассказывал священник, он спрашивал себя: «Что мне теперь делать? Я не могу отнестись к владыке непочтительно, ведь он мне оказывает честь. Но через пять часов у нас закончится и бдение, и Божественная литургия. По канонам в таких случаях служить запрещено. Но могу ли я подумать что-то плохое о святом Сиатистском владыке Антонии?»
Итак, все зависит от того, кто дает благословение на ослабление поста. Человек, который его дает, должен быть лицом уважаемым.
Авва Сисой как-то ради одного человека нарушил пост, и ученики спросили его, почему он ел, а тот ответил: «Я ел при нем, потому что это был человек, далекий от Церкви. Было не так важно, есть мне или не есть. Но если бы другие люди, верные христиане, увидели, что я нарушаю пост, то что бы они сами стали делать после этого!»
Другой подвижник, когда его посетил светский правитель, схватил кусок сыра и, чтобы ввести этого человека в заблуждение, начал есть сыр. Тогда правитель сказал про себя: «Я-то думал, что он святой, но это не так» — и, развернувшись, ушел.
Все это не нарушение поста. Это являет нам многоразличную премудрость преподобных отцов. Пусть нас не соблазняют подобные примеры. Так поступают люди, приобретшие духовный авторитет в Церкви: через это открывается их смирение и самоотречение.
Когда некий игумен в сопровождении братии посетил одного митрополита, тогда владыка, проявляя заботу, предложил им на трапезе мясо. Послушники в полном недоумении спросили у игумена, что им делать, и тот ответил: «Вы не ешьте мяса, а я поем немного». Монахи вкушали другие блюда. Игумен же делал вид, что ест мясное, хотя на самом деле не ел. Но монахи, его братия, своим воздержанием выражали его мнение об этом. В конце концов митрополит все понял и сказал: «В другой раз, когда придут монахи, мы не будем подавать мяса».
Вообще говоря, лучше всего — следовать преданию, это нас обезопасит. Во всех других случаях надо оставлять дело на усмотрение старшего брата, авторитет которого признают все. Если такого брата нет, требуется большая рассудительность.
Поэтому я не буду садиться, подражая тем братьям, у которых нет душевного мира. Наоборот, своим стоянием в церкви я должен напоминать другим, что мы — ангелы и молимся вместе, подобно ангелам. Когда все святые и ангелы со страхом и трепетом стоят у престола, невообразимо, чтобы мы сидели. Конечно, в монастыре мы проявляем долготерпение, доброту и снисхождение, чтобы не обидеть другого человека. Хочет он сидеть? Пусть сидит. Хочет разговаривать? Мы не выгоняем его из храма. Хочет есть с маслом? Мы даем ему масло. Мы не станем каждый день напоминать ему, что он грешит, потому что тогда он еще больше будет сопротивляться. В целом мы снисходительны. Но сам ты должен знать: если ты садишься на службе только потому, что так делают другие, ты грешишь перед Богом, хотя бы делал это по неведению, подражая другим. Само собой разумеется, что грешить, расслабляться, забывать о своих духовных обязанностях ты не должен, и святой Антоний даже не говорит об этом. Он учит тебя иметь ревность и желание все исполнять со свободой, однако при этом не превозноситься, не делать ничего напоказ.
В более широком смысле, духовные обязанности — это общение монахов между собой, главным образом на послушании. Когда мы охотно высказываем свои мысли, но при этом не хотим соглашаться с ближними, то так обнаруживается наше превозношение. Если монах на послушании и в любой другой обстановке отстаивает свое мнение, будь оно даже правильным, — он превозносится, задирает нос. Человек, душевно и духовно уравновешенный, никогда не настаивает на своем мнении. Он умеет выразить его таким образом, что никто даже не принимает это за его мнение. Например, во время обсуждения он незаметно вставляет в общую речь свой правильный совет, и если ближний поймет это — хорошо, а если не поймет — ничего страшного.
Значит, на послушаниях и при обсуждениях, составляющих нашу церковную и общественную жизнь, мы не должны превозноситься. Здесь нам больше всего нужно следить за собой, и в случаях, когда другие не делают того, что хотим мы, не признают нашего правильного мнения, мы не должны обижаться, расстраиваться, принимать всё близко к сердцу. Например, на моих глазах происходит что-то, действительно не делающее чести монастырю, но братья желают, чтобы все было именно так. В таком случае я должен уступить, потому что это мои братья, а не односельчане или люди из одного со мной города, и раз братья хотят делать именно так, то поступим по их желанию. Самое большее, что мы можем сделать, — это сказать о своих сомнениях игумену, а игумен, если захочет, пусть предотвратит зло. Когда мы высказываем свое мнение или страдаем оттого, что допускается какая-то ошибка, то в этом и проявляется наше превозношение. И в таком случае наша работа на послушании, или поклоны в церкви, или преклонение головы не возводят нас к небу. Во всем этом мы уподобляемся фарисею, хвалившемуся в храме, а мы постоянно находимся в храме, потому что для нас это не только определенное здание, но и весь монастырь.
Не прогоняй того, кто ищет веры во Христа. (40)
Это правило раскрывает перед нами дух святого Антония Великого. В его время было много язычников, много иудеев, которые желали узнать о вере Христовой. Их не отвергали. Но никто не устраивал миссионерских походов ради спасения неверных. Им просто говорили благое слово веры и предоставляли Богу это слово взрастить. Такие начинания, предвестники сегодняшней миссионерской деятельности, имели место и в братстве святого Пахомия, и сам он был проповедником веры.