Вот что значит — понадеялись не на тех. А те, на кого понадеялись, не смогли его завалить качественно. И теперь тот мстит, гнида. Страшное это нападение на пансионат, где весь караул вырезали… И Молодченко исчез, а ведь был там: говорили, под вечер приехал, каких-то пленных привёз. И ни хрена это не казаки сделали. Те, что в Станицу Луганскую и на блок-пост напали, наверняка из другой группы. Не в их стиле такая резня, что в пансионате была. Резня — это да, это они могут, псы москальские. Но сработать так чисто и быстро, как было сделано, — нет, тут профессиональная рука чувствуется… И скорее всего, именно этот проклятый Буран…
Прицепился, сволочь! За отца мстит, видишь ли. Да ты падла! Да я, если б знал тогда! «Русский офицер!.. Скачите сами!..». Знал бы тогда — всех завалил, кто там был. И его, и бабку, и водилу. И машину бы сожгли. Хрен бы вообще кто дознался, куда они пропали. И некому было бы мстить…
А то и своих бы надо было… того. Чтобы не проболтался никто. Но вряд ли — сложно слишком. Восемь человек. Всех не уберёшь так, чтобы про то не известно осталось…
Но вообще да, добрые тогда были. Ещё война не так сильно всех распахала. Казалось — уничтожь самых активных сепаратистов, так остальные языки прижмут и успокоятся. И будет всё по-прежнему: быдло это донбасское продолжит трудиться на благо так ненавидимой им Украины, а сознательные её строители будут создавать великую страну, используя то, что эта москальская быдлятина в клювике принесёт…
Против воли пополз холодок по спине. А ведь действительно, он, Валентин, последний остался из той группы, что перехватила то дурацкое такси. И на хрена они это сделали? Ехала бы себе машина и ехала. Зато неприятностей потом таких не было бы, какие этот Буран доставил. Нет, слушайте, действительно! Всех выбил, кто там был тогда! Ну, кто-то в боях погиб сам, но… Один хрен получается — последний он из всех тех ребят остался. А эта падла продолжает охотиться! Теперь уже, получается, персонального на него, на Валентина Безверхого!
Хоть бы завалил его кто в боях нынешних…
Ладно, что случилось, то случилось. Сейчас главное — этих троих вывезти. Инструкторов. Хотя какие они, на хрен, инструкторы! Боевики натуральные! Снайпера. Ничему не учат, только сами стреляют. Вон, недавно, говорили, чуть самого Захарченко не завалили. Не вовремя, сука, охранник его подставился. Вот ведь случай, а!
Не, за такие деньги, которые эти наёмники получают, он бы и сам с удовольствием полежал где-нибудь на хорошо охраняемой позиции, пострелял бы в сепаров из безопасного положения.
Хотя… И самому грех жаловаться. Всё же тоже неплохо поднялся здесь, в зоне АТО. Х-ха, как в той шутке: «АТО что? — А то расстреляю, на хрен! Давай, тащи, что есть!».
Богатые они тут, твари донбасские! А когда приходишь к ним с требованием пожертвовать на защиту Украины, то быкуют. «А то что?». Ага, узнаешь. Некоторые узнали уже… Теперь чёрту в пекле доказывают, чья правда…
В общем, несложная, но потенциально хорошо благодарная задача выпала на долю Лихого. Взять этих троих и вывезти под охраной в Светлодарск и далее в их лагерь возле Северодонецка. Ну, естественно, кого ещё за ними послать как не человека из руководства «Айдара», лично их знающего! Опасно? Да пока не очень. Надо вот только успеть проскочить эту Новогригоровку, куда, говорят, вчера сепары нацелились. Но ничего — там батальонная группа селение держит. Полезли сепары — сожгли у них пять танков. В штабе говорили. Сидят довольные, как черти! Теперь уж не сунутся, сепаратюги! То-то они всё на Чернухино лезут, своих десятками там укладывая. А мы, пользуясь этим, потихонечку и улизнём из намечающегося колечка. А за спасение иностранных инструкторов ой как много хорошего полагается!..
— Ну, все готовы? — озабоченно спросил Валентин. — Тогда занимайте места согласно купленным билетам, — немудрящая шутка заставила ухмыльнуться его ребят. Улыбнулись также и суровые наёмники, хотя по-украински не понимали ни бельмеса. Бельгиец, швед и немец. И поляк-переводчик при них. И трое его ребят в охране.
Ничего, прорвёмся. Лишь бы свои с перепугу не пальнули…
* * *
По улице тянутся два ряда одноэтажных домов. Большинство разбито, щерятся в мир неряшливыми дырами в стенах. По дворам валяются куски металла и шифера. Дерево, перебитое, словно нога, ветки лежат на земле большой метлой. Фонарные столбы с обвисшими волосами проводов…
Где-то лает собака. Почему-то лает, а не воет, как должна бы. Должна? Чёрт её знает, как положено собакам в эпицентре боя. Самому завыть хочется. Еланец лежит там, сзади, и невозможно его даже в тыл вынести.
Воздух шершаво пропускает снаряд. Бухает хорошо сзади, безопасно. Ещё один ложится куда-то влево. Пристреливаются? Или по площадям кладут?
Горит «Газель», уткнувшись лбом в забор. Словно хотела спрятаться и поплакать.
Вообще-то сперва она хотела не спрятаться, а сбежать. Не дали. Вернее, сама заехала туда, откуда её не выпустили.
Довольно неожиданно всё произошло, ещё утром. Вдруг со стороны уже отжатого у укров перекрёстка Первомайской с Октябрьской вывернулся бусик. Приостановился возле разведчиков, открылась дверь:
— Хлопцы, а как нам…
Военный, в зимнем камуфле, с автоматом, сильно озабоченный. Тут же глаза его словно выпрыгнули вперёд — видно, он сразу не заметил действительно уже залепленные грязно-снежной кашей белые повязки на левых руках.
— Сепары! Рви! — заорал военный, откидываясь назад в салон и выпуская неприцельную очередь.
Бусик взревел и попытался прыгнуть вперёд. Но был всё же медленнее реакции бурановских ребят. На бедную «Газель» обрушился огонь сразу с трёх стволов. Через секунду она судорожно завихлялась, потом словно бы сдулась, потеряла последние силы и тихонько покатилась к забору, возле которого и замерла. Откуда-то из-под дна начал пробиваться дым, показалось пламя. Тень метнулась в салоне, тут же опала. Правая передняя дверь открылась, из неё вывалилось комком тело тогдашнего мужика в камуфляже, рывками поползло на одном боку в сторону. Автомата при нём уже не было.
Ведьмак, вопросительно глянув на Бурана и дождавшись одобрительного кивка, подскочил к укропу, схватил за шкирку и подтащил к прикрытой домами позиции, которую занимали разведчики. Вместе с Шреком быстро обшмонали на предмет скрытого оружия и документов. Шрек откинул в сторону пистолет, Ведьмак — любитель «холодняка» — нож. Не удержался, естественно, чтобы предварительно бегло не осмотреть. Пренебрежительно поморщился и отбросил ногой подальше.
Укроп только протяжно стонал. Судя по следам крови, прилетело ему куда-то в ляжку и в поясницу. Может, в таз.
— Перевяжите меня, — вдруг хрипло прошипел мужик. — Я могу дать ценную информацию…
— Дашь, дашь, — успокоил его Шрек. — У нас все дают…
— Ведьмак, глянь, что у него там, куда ранен, — велел Алексей. А сам посмотрел на бусик — остался ли ещё кто живой? Вот пальнёт, обидно будет.
Но «Газелька» тут же опровергла эти опасения. Она вроде бы даже устало, но с громким хлопком выплюнула харкотину пламени и загорелась уже всерьёз. Разведчики отодвинулись ещё на несколько метров за защиту стен — кто его знает, что там ещё пальнёт, граната какая или патроны автоматные подрываться станут…
Ведьмак долго возиться с пленным не стал: взрезал тому пояс, развалил ширинку и попросту стянул штаны до колен.
Да, выглядело всё не очень хорошо. Две дырки — в бедре и в заднице свидетельствовали, что пули прошли, как и было им положено, сзади-сбоку через дверь. Но в то же время дела были лучше для раненого, чем могло бы быть. Во всяком случае, ранения не пришлись в артерию, не оторвали яйца. Можно сказать, лёгкие раны. Жить будет.
Если его жизнь понадобится. Что вряд ли, потому как «айдаровские» шевроны на дядьке говорили сами за себя.
И ещё что-то смущало Алексея.
Что именно, показали документы, которые протянул ему Шрек. Так… Безверхий Валентин Мыколайович. Заступнык…
Чего?!
Вот оно, что смущало! Лицо укра было знакомым! Нет, не лично, но… Точно, на тех фотографиях, что он смотрел у Митридата, было это лицо! Просто узнать его сразу тяжело — измазанное грязью и кровью, искажённое страданием.
Валентин Безверхий! Позывной Лихой.
Убийца отца…
Это ты удачно зашёл! Вернее, заехал. Бог тебя ко мне подводил.
Блин, кино! «Свиданье, как в романе»!
Он подошёл к лежащему на земле задержанному. Да, то же лицо. Ну, везёт же, а! Бог их всё же свёл и где?
— Ну, здравствуй, Лихой, — медленно и многозначительно проговорил Кравченко. — Ну, вот и встретились…
Тот зыркнул снизу — зло и одновременно боязливо.
— Я кровью истекаю, — сказал как будто бы даже с претензией. — Перевяжите меня. Я расскажу, где что в Дебальцево. И промедола вколите…
Блин, точно — кино. То есть его ещё даже не начали спрашивать, а он уже готов всё рассказать. И это вот так, чтобы жизнь свою сохранить никчёмную? Это вот такие они идейные — командиры «Айдара»? Это вот эти — «слава Украине»?!
Алексей усмехнулся. Божечки ж вы мои! И эти дурьи башки из ВСУ вот за таких свои дурьи бошки кладут?
— Где что в Дебальцево мы и без тебя знаем, — сказал, глядя в светлые, тронутые болью глаза врага. — Но ты нам скажи: кто такие, откуда ехали, куда и зачем. А там посмотрим, хорошо ли поёшь, чтобы на тебя индпакет тратить…
Лихой рассказал. Иногда его — их всех — накрывало дымом от «Газели» с характерным запахом, когда в одном чаду сгорают железо, шины и люди. Тошненький запах. Но куда деться? Там дальше стреляют. Ребята Куляба где-то справа при поддержке дошедших всё же казаков пытаются зачистить ферму — бой пошёл не по плану и начал сам втягивать людей в свои прихотливые лабиринты…
А они здесь, группа Бурана. Дошли до намеченной точки, контролируют перекрёсток. Как оказалось, очень даже удачно контролируют…
Горели сейчас в бусике, по словам Лихого, трое «айдаровцев» и трое «инструкторов». А также водитель и переводчик. «Инструкторы» — снайпера. Один из них — швед, даже вроде бы известный. Командование укропское, оказывается, просчитало, что дела в Дебальцеве идут к завязыванию мешка с украинскими войсками в нём, и озаботилось тем, чтобы успеть вывезти наиболее ценный персонал. Ну и себя. Вот и рванули они поскорее, думали, что сепаров тут ещё вчера пожгли, как сообщали. А тут на круге не туда свернули, поторопились, вот и…
И Лихой всё время с ожиданием смотрел на Алексея: ну, вот же, рассказываю, когда помощь окажешь?
Алексей достал аптечку. Решение своё он принял, но кое-что хотелось узнать дополнительно. Очень важное.
— Шрек, — велел он, — перевяжи эту гниду, в самом деле.
И добавил, увидев, как тот в недоумении воззрился на него:
— Ну, не звери же мы. Не эти вот, — кивнул он на «айдаровца». — А я тем временем ещё одну вещь спрошу.
Он обернулся к врагу. Приказным тоном бросил:
— Ещё колонёшься по одному вопросу.
Лицо раненого осветилось надеждой.
— Скажу, что знаю.
— А скажи мне ты, Лихой, вот что… — Алексей скинул рюкзачок и вытащил тактический блокнот. — Слухи дошли, что забоялся ты расправы от одного человека. И хорошо подогрел кого-то в Луганске, чтобы они прикрутили там некоего капитана Кравченко с позывным Буран. И вот очень мне интересны фамилии этих людей, кто в тебе такое участие принимает. Фамилии, адреса, явки, как говорится…
Взгляд «айдаровца» заострился. Безверхий облизнул губы.
— А ты… кто?.. — спросил он.
Алексей оскалился ему в лицо:
— А я и есть тот самый Кравченко. Ты отца моего убил…
* * *
Долго запираться нацик не стал. Не упёрся, даже когда понял, что жизнь при таком раскладе Буран ему не оставит ни в коем случае. Скорее всего, понимал — а вернее, сука карательская, из собственного опыта знал, что в военно-полевых условиях любого расколоть можно. Ну, почти. А уж этого-то, явно трусливого и очень ценящего свою жизнь подонка…
А вот умереть красиво он мог бы. Ему, дурашке, наоборот, заупрямиться бы надо. Надо было напрашиваться на смерть, нарываться.
Малодушен оказался «сотник» Лихой… Это тебе не безоружных расстреливать, и не девчонок в Счастье похищать. И хоть со всей глубиной осознал он, куда угодил, хоть уже начала проступать смертельная заострённость на и без того остреньком лице, но не мог он совладать со своим страхом, делавшим его безвольным. Тоже, что ли, позывной от противного взял? Такой Лихой, что дальше уж некуда…
Словом, хорошо рассказывал Безверхий. Хоть и недолго. Он знал людей со своей стороны — тех, к которым обращался. На стороне ЛНР назвал немногих — лишь про кого слышал. Но Алексей старательно записывал всё — разберутся ребята Бортника, коли захотят. А не захотят, так и ладно. Он, Буран, свой долг выполнил.
Не своей волею он оказался втянут в эту всю вонючую смесь терактов, шпионств, контршпионств, похищений, предательств и разоблачений предательств. И оказавшись втянут, ещё и ещё раз убеждался, что вот это всё — не его. Ему по душе — дело чисто солдатское. Прямое и понятное. Нет, ясно, разумеется, что на войне нужны, даже просто необходимы, спецслужбы. А где они, там и их борьба. Однако раз нет старой империи, но строится новая, — то ей прежде всего нужны солдаты. Вот они все — бойцы Бурана, разведчики ОРБ, ополченцы корпуса, армии Луганска и Донецка — они и есть новые солдаты империи. И долг у них солдатский.
Тем не менее и спецслужбам нашим помочь не грех.
А затем — отдать долг сыновний. Долг отцу, казнённому полгода назад этим ублюдком, мочившимся сейчас под себя от тоскливого страха смерти.
И долг человека надо отдать — всем, казнённым таким ублюдками. Всем убитым ими при бомбардировках мирных городов и деревень. Всем убитыми ими только по подозрению в антинацизме. Всем изнасилованным, ограбленным, униженным этими тварями.
Он свернул исписанный листок — на одном все имена поместились, но хоть это, — отдал его Ведьмаку.
— Серёга, — обратился Буран к нему. — Тут нужна твоя ловкость и быстрота. Метнись-ка мухой к гаражам, где «трёхсотые» собираются. И не делай мне тут хмурую морду! Решили же их сопровождать с помощью здоровых! Вот и давай, забираешь одного-двух и валишь с ними до наших. И там любым образом находишь Мишку нашего Митридата и передашь ему эту записку. Или… — хотел сказать, Томичу из комендатуры, но вспомнил то, к чему так и не успел привыкнуть: нет уже Томича, погиб. Эх, как много погибло хороших людей — и из-за таких, как вот эта нацистская мразь здесь! — Или кого из нашего командования встретишь. Персу или Куге.
Он мимо ушей пропустил горячие возражения Ведьмака, который не хотел оставлять здесь товарищей и уходить в тыл. Он только сказал, черкнув ему письменный приказ на отход с документами и ранеными:
— Надо, Серёжа… Это, может, поважнее того, что мы тут делаем. Это — пятая колонна у нас в республике. Предатели. Никому не могу это доверить, кроме своих. Ты, главное, дойди. Помнишь, балочку по карте смотрели? Вот по ней и просочитесь. Это, Серёг, так важно, как ты себе даже не представляешь. Обязательно дойди!
Ведьмак усмехнулся горько. Но сказал, наконец, твёрдо и надёжно:
— Есть! Сделаю, командир!
И растворился между огородами.
Так, ну а теперь…
Вырвал ещё листок из тактического блокнота. Хороший, долговечный. Вроде не размокает.
Достал из рюкзака шнур. Крепкий, по горам можно лазать. Тут гор, правда, нет, но в деле разведчика чего только когда не может пригодиться…
Присел возле пленника, посмотрел на него внимательно.
— Зачем ты убил моего отца, Валентин? — спросил мягко. — Я ведь знаю, это ты дал команду. И сам же выстрелил в него.
Безверхий побледнел и даже сделал движение, чтобы отползти от Алексея.
— Он ведь был без оружия, Валентин, — мягко продолжил Кравченко. — Он вам не угрожал. Он всего лишь вывозил мать. Свою родную мать со своей родной земли, на которую пришли вы устанавливать свои порядки. Зачем ты это сделал, Валентин?