Вдруг дверь в зал приоткрылась. Лера поняла это по ворвавшемуся из коридора шуму и качнувшимся бархатным занавесям. Вошедший из-за этих занавесей ещё не показался, но девушка вдруг задохнулась от ощущения воспарившей куда-то к потолку души, причём взлёт совершился с такой скоростью, что сама девушка за душой не успела и теперь с трудом унимала бешеное биение сердца в груди, хватая ртом воздух.
– Елисей, проходите, не стесняйтесь, – хорошо поставленным томным голосом проговорила замдекана. – Мы ещё не начали.
– Я не хотел вас прерывать, – проговорил юноша, шагая в полумрак зала.
Это и в самом деле был Он. И Он был великолепен в своей покорной вежливости и готовности покинуть эту священную обитель по первому требованию. Собрав взгляды всех присутствующих, он прошествовал к свободному месту, коих было предостаточно, и опустился на стул.
– И так, повторюсь, я предлагаю сотворить совместными усилиями небольшое сценическое поздравление для нашего факультета, – продолжила прерванную речь замдекана. – Я предлагаю каждому сейчас вынести свои идеи на обсуждение, мы составим сценарий и выступим перед зрителями по очереди или же цельным номером. Кто хочет что-то предложить?
После некоторой паузы, ясно обозначившей градус энтузиазма инициативной молодёжи, поднялась одна рука. Вика из четвёртой.
– Мы впятером можем устроить небольшое танцевальное шоу. Мы все смотрели «Танцы на ТНТ», а наш Артур занимается брейкдансом.
– Отлично! – театрально всплеснула руками Эмилия Викторовна. – Следующий!
Дальше пошло легче. Кто-то вызвался написать скетч, кто-то – спеть под минус, а Трепетный Юноша из числа поклонников Елисея даже предложил себя в качестве начинающего жонглёра.
Лера вместе с парой таких же инициативных, но безыдейных сокурсниц вписалась в постановку обещанного Тимуром скетча. После этого снова воцарилась тишина.
– Елисей, вы один остались, – напомнила замдекана.
– Всегда особого приглашения ждёт, – шёпотом фыркнула Вика соседке, тут же заработав гневные взгляды от Леры и Трепетного Юноши.
– Я бы хотел исполнить песню, – заговорил Елисей рокочущим баритоном, который так любила Лера, и который всегда коробил Лину. – Я написал её в честь одного важного для меня человека.
– Ну, если этот человек учится на нашем факультете, то это будет прекрасно, – Эмилия Викторовна с восторгом воззрилась на парня.
– Учится, – кивнул Елисей.
Сердце Леры нырнуло к полу, ударилось в пятки и, видимо, обнаружило там батут, ибо тут же подпрыгнуло обратно. Со скоростью баллистической ракеты промелькнули мысли: «О ком же он? А если обо мне? Но он на меня даже не смотрел…»
– Я играю на гитаре, – меж тем продолжал Елисей. – Мне понадобится микрофон. Звукорежиссёр, надеюсь, у нас есть.
«На гитаре играет. Я так и знала, что он по-настоящему творческий, – подумала Лера. – Дорого бы дала, чтобы узнать, какой стерве он посвятил свою песню».
– Звукорежиссёр есть, – ответил вместо замдекана Трепетный Юноша. – Хотя на прошлом мероприятии могло показаться обратное. Алексей Петрович не всегда верно оценивает результат своей работы.
– Думаю, на репетициях мы всё это отработаем, – чуть недовольно проговорила профессор Вельман. – Осталось назначить дату первого сбора…
ГЛАВА 2. Репетиция.
– Линчик, что мне делать? – спросила Лера, задумчиво глядя в чай.
Он был цвета тёмного янтаря, как глаза Елисея, в нём плавали звёздочки бадьяна, цедра лимона и стружки корицы. Пиала приятно грела ладони после прогулки по декабрьскому морозу. Сама Лера сидела, скрестив ноги, на жёсткой узкой кровати в комнате номер семьсот семь студенческого общежития. То, что по этому адресу обитала Лина, было видно в каждой детали, начиная с тех же пиал, разрисованных индейскими узорами. Лоскутное покрывало под Лерой гармонировало с лоскутными же ковриками на стене и полу, на столике, замаскированная от комендантских проверок, пряталась плитка для заваривания кофе, на окне покачивались сразу пять ловцов снов разного калибра и мелодично позвякивала музыка ветра. Обе соседки Лины давно смирились с её яркой индивидуальностью и научились ей наслаждаться. Они, впрочем, редко появлялись здесь. Обе были на курс старше, и у обеих уже была вполне сложившаяся личная жизнь вне потёртых стен общаги.
Анжелина сидела прямо на полу, тоже скрестив ноги и вооружившись пиалой. Огненные волосы щекотали ей плечи, с которых то и дело сползала плетёная из бирюзовых и зелёных нитей кофточка. Волосы Лина обрезала к первой зимней сессии, ужаснув мать и окончательно порвав с ангельским образом. Непослушные, постоянно вихрившиеся, будто языки пламени, волосы теперь никак нельзя было собрать в строгую косу, «приличествующую скромной девушке из хорошей семьи».
В который раз, глядя на неё, Лера подумала, не перекраситься ли ей в рыжий. Но потом вспомнила, как родители комментировали этот цвет, мол его носят только шлюхи, и поняла, что её и домой могут с таким цветом не пустить.
– А в чём, собственно, проблема? – Лина подняла на подругу зелёные глаза. – Ты хотела видеться с ним чаще, вот теперь видишься. Целых два раза в неделю. Правда вы там такой фигнёй занимаетесь! – она хихикнула.
– То есть, как ты два года назад на студенческой весне отжигала, нормально было, а мы – фигнёй? – весело возмутилась Лера.
– Так я молодая была, глупая! Теперь меня к Вельман на капустники только в гробу можно принести. Так в чём проблема?
– В том, что он меня не замечает, – снова погрустнела Лера.
– Ну подойди, поговори с ним, сложности, тоже мне.
– Я пыталась. Про погоду там, про песню его… Односложно отвечает и всё. Не интересна я ему. Да и понятно, там, блин, Танька с Викой… Он песню свою кому-то из них написал. То на одну, то на другую смотрит, когда поёт.
– Так может, обеим? Знаешь, мужики тройнички-то любят, – фыркнула рыжая, едва не расплескав чай.
– Он не такой! – вспылила Лера. – Он же не по задницам их шлёпает, а песни пишет. Он романтик.
– Ага. Видели таких. Мокрый лес, пьяные песни и вся жопа в комариных укусах потом. На фиг такую романтику, – Лина переменила позу, и из-под длинной оранжево-зелёной юбки на миг показались носки в красно-жёлто-зелёную полоску.
– Блин, Линка, вечно ты всё опошляешь. Говорю тебе, он не такой.
– Ты мысли его что ли читала? Ладно, не такой, так не такой. А не замечает, так подойди и на колени сядь. Точно заметит.
– Что я, проститутка, сама на парня вешаться? – сморщила носик Лера.
– Нет, подруга, ты не проститутка. Ты дура. Вот не получается с ним, так может, тебя сама судьба бережёт. Он же зациклен на самолюбовании. Такие парни в постели, между прочим, так себе.
– Линка!
– Что, «Линка»? Или ты собираешься с ним только за ручки держаться и стихи читать?
– Не, ну это только сначала… – смутилась Валерия, тут же припомнив строчки, написанные бессонной ночью после вчерашней репетиции. В последние полгода ей вообще как-то легче стала даваться поэзия.
– Ну вот и я о чём. Представляешь его в постели? Он же будет только о красивых позах думать!
– Линка, блин! – Лера густо покраснела.
Её всегда смущала раскованность подруги в этих вопросах, ещё с тех пор, когда они только познакомились на летних подготовительных курсах перед поступлением. Лина тогда ещё ни с кем не встречалась, но уже свободно говорила об этом так, будто знала всё на личном опыте. Валерия же, мало того, что до сих пор, одна из немногих на курсе, оставалась невинной, так ещё и выросла в семье, где эта тема была под строгой цензурой. Родители – профессора старой закалки – считали дурным тоном не только называть некоторые вещи своими именами, но даже намекать на них.
Однако не думать о таком Лера, конечно, не могла и не раз представляла себе первую ночь с Елисеем. Конечно, это будет при свечах, он будет говорить ей о любви, читать стихи и… да, всё непременно будет в красивых позах. И фантазии эти стали куда ярче после того, как она впервые услышала, как мужчина её мечты поёт. Сильный звучный голос был полон скорби до краёв, и уже две репетиции для Леры прошли в аду. Она смотрела, как с этим безумно эмоциональным исполнением, с этими невероятно поэтичными словами про королеву, крылья и падение на скалы он смотрит не на неё. Как бы она хотела, чтобы однажды он спел это ей… наедине…
С мысли девушку сбил очередной сдавленный фырк подруги.
– Видела бы ты сейчас своё лицо, – хихикнула она. – Я прямо знаю, о чём ты думаешь.
– Да блин, Линка! – Лера потянулась вперёд и легонько пихнула рыжую бестию ногой. – Что ты за человек такой! А скажи… – вдруг резко понизила она голос и покраснела ещё гуще. – Как это в первый раз?
– Больно, – поморщилась Анжелина, – очень. Хотя скорее всего, дело в парне. Я, конечно, очень жалею, что Трикстера не дождалась. Он аккуратнее был бы. А так… представь, что в тебя раскалённый меч вгоняют. Много раз подряд. Ромке-то всё равно было, чего я там под ним чувствую, ему надо было просто напряжение спустить. Так что романтики там и близко не было. Был вермут, было желание и была возможность нарушить несколько запретов одним махом.
– Зато тебе все девки тогда завидовали, – хмыкнула Лера. – Первый парень курса был.
– Да вообще, блин, я теперь буду до конца дней своих этим счастлива! – Лина эмоционально взмахнула пиалой, и чай-таки пролился на разноцветные лоскуты. – Ять! Ну ладно, это богам, – прокомментировала она лужу и вернулась к теме. – Первый раз должен быть с умелым и заботливым мужиком. Или хотя бы только с заботливым. Это, в общем, главное. Чтобы ему не похрену было. Говорят, так бывает и не больно. Особенно, если сумеет завести, чтобы голову потеряла.
– Елисей точно такой, – мечтательно вздохнула Лера и отпила остывший чай.
– Да наверняка, – Лина прямо-таки излучала сарказм. – Если что, моя жилетка всегда для тебя свободна, подруга.
– Она мне не понадобится… – Валерия вздохнула ещё раз, потом вернулась на землю. – Хотя она уже нужна. Потому что пока ничто не предвещает даже намёка на близость… Хочешь послушать, как он поёт? Я записала на телефон, пока никто не видел.
– Вот настолько всё серьёзно? – Лина с состраданием посмотрела на собеседницу. – Ну давай, включай, послушаем твоего призрака оперы.
Лера полезла в телефон, и через несколько мгновений из динамика зазвучали с хрипотцой гитарные аккорды, а потом и голос предмета обсуждения. Лина вслушивалась в чуть искажённое кустарной записью пение, и уголки её губ нервно подёргивались.
– Надрывается, будто мир спасал-спасал, и не спас, – хихикнула она, когда песня кончилась. – Но текст неплох. Чувство ритма и слога у него есть.
– Блин, ну как ты можешь над такой песней смеяться? Правду говорят, все рыжие – бессердечные, – насупилась Валерия.
– Рыжие просто головой думают, а не гм… сердцем, – выражение зелёных глаз красноречиво сообщало то самое слово, которое было заменено.
– Ничего ты не понимаешь в красоте, – отмахнулась Валерия. – Ладно, давай, что ли, таблицу добьём? А то как бы допуск к зачёту горит.
– Ни фига себе! Мы тебя ещё не всю потеряли! Ты помнишь про учёбу! – рыжая изобразила руками фейерверк и потянулась за бумагой.
– Евгения, вас не слышно совсем, нужно погромче! В остальном, всё было хорошо, уже можно на сцену. И в шесть минут уложились, – Эмилия Викторовна посмотрела на часы. – Так, следующий номер. Вы привыкайте уже заранее готовиться к выходу, в следующую среду генеральная репетиция, и мы должны в тайминг уложиться.
Елисей взял гитару и поднялся на сцену, едва не столкнувшись на ступеньках со спускающейся Лерой. Бросил на неё короткий мрачный взгляд и прошёл мимо, а она, чувствуя, как выгорает изнутри, остановилась, чтобы не подогнулись колени.
– Шустрее, шустрее, – громким шёпотом поторопила Вельман снизу.
Валерия спустилась в зал и села в первый ряд, поближе к Татьяне и Виктории. Какой-то внутренний мазохизм требовал точно выяснить, кому из них он поёт. Татьяне – вероятнее. Она с ним в одной группе, и общаются они чаще. Да и ярче она, чем Вика.
Рука ударила по струнам, и Лера приготовилась обмирать от голоса. Взгляд Елисея из-под тёмных бровей метнулся в первый ряд и, судя по расцветшей улыбке, угодил в Татьяну. Она томно распрямила плечи, акцентируя всеобщее внимание на обтянутом алой кофточкой четвёртом размере, и положила ногу на ногу. Елисей чуть заметно улыбнулся, и Лера ощутила, как в душе распахнулась чёрная дыра, стремительно всасывая в себя мысли, надежды и радость бытия.
– Я, крылья расправив, летел к твоим окнам сквозь северный ветер… – в голосе, как обычно, звенела вся боль этого мира, и сейчас это особенно остро отдавалось у Леры в сердце.
Она знала все слова наизусть и часто пела про себя по ночам: «Я вечность падаю к твоим ногам, ломая крылья, теряя душу…» Раз за разом она убеждалась, что песня посвящена кому-то совсем не похожему на неё. Кому-то, кто умел держаться с королевским достоинством и был ослепительно красив. Танька была ослепительно красива. И держалась… не как королева, конечно, скорее, как проститутка, но очень дорогая. Чистая неиспорченная душа настоящего романтика наверняка могла принять эту дороговизну за королевское достоинство. Но как объяснить ему, что он посвящает свою любовь пустышке?
Закончив песню, Елисей, как всегда, проговорил:
– Эту песню я посвящаю той единственной, которой посвящены и мои мысли, и моё сердце.
Имени он не называл, но ещё в первый день предупредил профессора Вельман, что озвучит его в день праздника. И теперь этого дня ждали все девушки курса, одни – с надеждой, другие – с любопытством.
Когда Елисей спустился со сцены, Танька и Вика были уже тут как тут. Одна забрала гитару, вторая протянула бутылку с водой. Он поблагодарил обеих величественно-снисходительной улыбкой. Абсолютно одинаковой.
«А может, и не они?» – засомневалась Валерия, и в глубине чёрной дыры бессовестно шевельнулась надежда. Вмиг представилась картинка: актовый зал переполнен шумными студентами, сцена освещена софитами, Он, весь в белом, заканчивает песню и называет имя… Валерия. Ощущение счастья захлестнуло столь стремительно, словно это уже произошло в реальности, и Лера зло себя одёрнула. Чем больше сейчас размечтается, тем больнее будет потом.
– На сегодня всё, до встречи в следующую среду. Все помнят, что нужно уже быть в костюмах? – раскатился по залу удивительно молодой для шестидесяти лет голос Вельман.
Разрозненные «да», «помним» и «так точно» отзвучали, и двадцать пять энтузиастов вытекли за двери. Корпус уже был частично погружён в полумрак, на этаже царила тишина. Времени было к девяти, и все пары, факультативы и собрания закончились. Лера бросила взгляд на мягкий снегопад за окном, подсвеченный престарелым фонарём, и оглянулась на Елисея. Тот что-то сосредоточенно созерцал в телефоне, как всегда, скорбно сведя брови. Чуть поодаль с независимым видом ждали Вика и Танька, явно игнорируя друг друга. Что-то дёрнуло Леру не торопиться и присмотреть за ними, поэтому она тоже сосредоточенно уставилась в экран телефона, будто читает важное сообщение.
– Елисей, ты решил остаться здесь до утра? – первой не выдержала Вика минут через пять, когда почти все энтузиасты разошлись.
– Нет, я уже иду, – недовольно отозвался тот. – Доброй ночи, девочки.
– То есть, ты оставишь хрупких девушек наедине с тёмной и снежной ночью? А если на нас кто-то нападёт? – игриво возмутилась Танька. – Мы без тебя боимся идти.
– Ну, раз так, то я, конечно, готов победить всех маньяков района. У меня есть страшное оружие, – он с ухмылкой кивнул на гитару в чехле и спрятал телефон. На миг обернулся. – Пока, Лера.
– Пока, – как можно непринуждённее отозвалась та, и мужчина её мечты ушёл в сопровождении двух красавиц.
Чуть помедлив, Валерия двинулась следом с неясным желанием присмотреть, чем эти трое будут заниматься. В конце концов, нужно же понять, кто из них… Ту единственную он наверняка на прощание поцелует.
На улице девушку встретила удивительно предновогодняя погода. Было тепло, безветренно, и медленно кружили в воздухе пухлые хлопья снега. После нескольких дней бесснежного мороза это было похоже на сказку, но Валерии совсем не хотелось радоваться. Три её цели маячили впереди, под фонарём, и Лера заторопилась за ними, чтобы не потерять из виду. Вика жила ближе всех к корпусу, практически в соседнем доме, но до подъезда Елисей её провожать не стал, попрощался у арки.