– Он делится своей мудростью, щедро отдает другим…
– Кому отдает? Тебе?
– Миру! Он еще не окончил свою миссию вестника…
– Ты хочешь сказать – ему еще нужно какое-то время побыть твоим заботливым сыном?
– Ему еще нужно какое-то время побыть… самим собой!
Призрак беззвучно двинулся к старушке, дохнув ей в лицо холодом.
– А разве он не на сто процентов тот, кто он есть?
– Вы можете мне помочь или нет? – вне себя выкрикнула Сарита. – Он должен вернуться ко мне… в наш мир.
Прелестное существо коротко вздохнуло и наклонилось к старушке, внимательно рассматривая ее.
– Тебе нужна моя помощь? – только и сказала она.
– Мне нужны ваши знания.
Красавица снова вздохнула – теперь как будто прошипела, а в темнеющем небе сверкнула молния. Глаза ее вспыхнули красным цветом, который сменился нежнейше-карим. Женщина засмеялась, волосы ее развевал этот удивительный ветер чувств, поднимаемый, кажется, только ею.
– Подумать только! – снова прошипела она. – Глядя на тебя, можно было ожидать беды! А ты, оказывается, совсем безобидная. Да мы с тобой одной крови, vieja! Ты мое подобие, сестрица. Будь моим желанным гостем. Хочешь знаний – я тебя забросаю ими!
– Можешь называть меня матерью Саритой, я ведь старше тебя. А у тебя есть имя?
– Я тоже старая. Старше тебя, Сара… Сара, – существо отчетливо выговорило древнее имя со священными корнями, смакуя его звучание. Потом помолчало, разглядывая лицо старой женщины. – Сара, – снова прошептала она. – Впечатляет. Заслуженное имя. По такому случаю возьму-ка и я себе имя, которое будет мне впору.
Сарита ждала, перебирая в уме: какими только именами люди не называли это создание на протяжении тысячелетий – и священными, и похабными.
– Как меня называть? – громко вопросила красавица. – И на каком изысканном языке? Может быть, на твоем? – Ее лицо сначала выразило беспокойство, потом веселье и, наконец, решимость. – Зови меня La Vida.
Она бросила взгляд на дерево у горизонта и, усмехнувшись, вся преобразилась.
– Да-да, – вздохнула старушка. – Жизнь.
Кажется, это создание замахивается на то, что ей не по силам.
– Или… Пожалуй, нет. Думаю, La Luz лучше подойдет.
La Luz? Опять пальцем в небо. Вообще-то, света в этом уголке маловато.
Сарита согласно кивнула.
– Почему бы и нет.
– Нет, – сама поправилась женщина. – La Verdad. Зови меня так.
– Как скажешь.
Покачав головой, Сарита потянулась за сумкой.
– Постой! – Призрак завертелся на месте, всклубив краем платья пепел с земли. – Мне нужно величественное имя! Романтичное! Называй меня La Diosa!
«Ну да, конечно, – подумала Сарита. – Как не наречь себя богом, когда живешь только спесью и заблуждениями?» Когда-то ей рассказывали про один модный ночной клуб с таким названием в Гвадалахаре – там женщины плясали полуголыми на сцене, стыд-то какой! Она представила себе эту картинку, и ей стало смешно.
– У меня уже голова от тебя закружилась, – со вздохом пожаловалась Сарита. – Ла такая, ла сякая, ла-ла-ла. – Перед глазами у нее все стояли эти нагие девки из стрип-клуба, и ее так и подмывало подразнить это самонадеянное создание. – Может, просто Лала? Шикарное имя.
Рыжеволосая повернулась и уставилась на нее.
Сарита осеклась: уж не обидела ли?
– Ну, в имени Лала – и что-то светлое, и живое, – сказала она, чтобы исправить положение.
– Я – La Diosa, – заявила ее собеседница как о деле решенном и натянуто улыбнулась. – Но поскольку в этом начинании мы сестры, полагаю, что могу позволить тебе звать меня как-нибудь… живенько.
– Вот и славно. Тогда с чего начнем, Лала? Мне нужно подготовиться?
– Ничего не нужно, дорогая. Давай обратимся к памяти, этой княгине истины, – пусть она проложит нам путь!
– Но ведь память…
– Я знаю все, – перебила ее Лала. – Не забывай об этом. Если ты не будешь мне доверять, мы ничего не найдем – ничего, кроме света, движения… и беззащитных почек на безымянном дереве.
Сарита попыталась поточнее вспомнить, что Мигель говорил о памяти, но ничего не всплывало. Она не успела поразмыслить над тем, что плохого в почках на дереве, – ее новая знакомая быстро и бесшумно приблизилась к ней и снова устремила свой взгляд прямо ей в глаза.
– Мы воскрешаем видение, – торжественно произнесла она.
– Мы возвращаем моего сына, – поправила ее Сарита.
– Какой счастливый случай, – тихо откликнулась Лала. – Решение находится в сфере моего разумения. – Она не отводила от Сариты пронзительного взора. – Ты правильно поступила, что отыскала меня.
– На самом-то деле… – начала Сарита, но Лалу было не перебить и от взгляда ее не спрятаться.
– Тебе следует проявлять уважение.
– Вот как?
– Имей в виду: умения мои, приемы и правила ни с чем не сравнимы. Слушай меня.
«Слушай, но не верь», – напомнила себе Сарита.
– Слушай и повинуйся, – последовало еще одно указание.
Сарита твердо решила остаться в этом глухом уголке, кто бы ни был ее спутником. Она не уйдет отсюда, пока не достучится до сына.
– Обязательно, – смиренно поддакнула она. – С чего начнем?
Услышав этот вопрос, ее собеседница просияла.
– С чего. Вот именно, – улыбнулась она. – Что, как и почему. Без этих вопросов никуда.
Она отошла от Сариты, видимо, размышляя. Сарита в ожидании смотрела на нее.
– Начнем с самого раннего воспоминания, – вдруг объявила рыжеволосая, – а оттуда двинемся дальше. – Она взглянула на старую женщину. – Ты взяла с собой сумку. Наверное, все предвидела.
Сарита озадаченно посмотрела на сумку. Неужели в нее нужно будет складывать воспоминания? Вот такими и будут таинственные указания? Она чуть было не рассмеялась, но сдержалась.
– Собрав достаточное количество воспоминаний, мы получаем видение – кинофильм, рассказывающий всю правду о человеке. Я проведу тебя через памятные сцены, через каждую значимую частицу знаний, и вскоре у нас в распоряжении будут все фрагменты, необходимые, чтобы разгадать загадку под названием… «Мигель».
Голос Лалы выводил фразу до последнего слога его имени, как смычок скользит по струнам скрипки, позволяя звуку медленно, мелодично замереть. «Мигель» – это слово, казалось, вызывает к жизни образы чего-то знакомого, по чему она очень тоскует. Легкое дуновение ветерка вдруг напомнило о чем-то теплом, о каком-то звуке.
– Мадам, у нас очень мало времени, – с чувством сказала Сарита, разрушив чары.
На это Лала ответила:
– Время создаю я. У нас его будет столько, сколько я повелю.
С этими словами она взяла старую женщину за руку и осторожно помогла ей снова сесть на гигантский корень.
Сарите показалось, что где-то вдали застучали капли дождя, хотя небо было все таким же: все так же клубились и неслись по нему тучи, вдалеке сверкала молния, отдаваясь в ее теле, но грома не было. Лала, так и державшая ее за руку, сжала ее крепче, тихо возвышаясь над ней и устремив неподвижный взгляд куда-то вдаль.
Сарита видела: она смотрит на древо жизни со странным выражением на лице. Оно явно сочетало в себе лютую злобу и страстное желание, хотя Сарита знала, что в обычном мире такие чувства нельзя испытывать одновременно. Она посмотрела на место, где видела сына в последний раз, и подумала: может быть, сегодня нужно было не идти поперек его желаний, а наконец оставить его в покое? Она нечасто так поступала, но сейчас…
Вдруг Лала отпустила ее руку. Сарита удивленно оглянулась на нее, и на них обеих упала тьма, сквозь которую проникал лишь неяркий огонек свечи.
Дерево и бескрайняя безжизненная пустыня исчезли. Сарита сидела на простом деревянном стуле в углу маленькой комнаты. Перед ней при свете единственной свечи, поставленной в банку из-под варенья, предавались любовным ласкам мужчина и женщина.
3
Сарита часто рассказывала о том, как я был зачат. Родился я не совсем обычно, да и в дальнейшем моя жизнь складывалась весьма удивительно.
Семья моя не была обыкновенной. Наша родословная восходит к древнему ацтекскому роду Благородного Орла. Тех, кто призван был стать воином-орлом, в их общинах почитали как мудрецов и наставников. Как и в наших сегодняшних сообществах, тогда существовали политики, солдаты, фермеры и мастера различных ремесел. Говоря об этом древнем народе, к мастерам я также отношу художников жизни, тольтеков, как их называют в нашем предании. Их искусством было создание реальности из мудро произносимых слов и весело выбираемых убеждений. Среди мудрейших были те, кто вел борьбу с пагубным страхом, который столь часто порождается человеческим мышлением.
Живя в человеческом теле, я не всегда знал, кем мне в один прекрасный день суждено было стать. Правда, даже среди моих ближайших родственников были духовные воины. Когда я родился, моя мать уже была известной курандерой и применяла в своей целительской практике многие священные ритуалы, которым научилась у моего деда дона Леонардо. Его отца и моего прадеда звали Эсикио. Хотя его с юмором, к которому примешивалась доля страха, чаще всего именовали «плутом», среди взрослых, окружавших его, Эсикио прослыл живой легендой. Для детей же, в том числе и для меня, он был призраком, привидением, всевидящим оком. Мы не знали, что за проделки числились за ним в прошлом и на какое волшебство он все еще был способен, но на всякий случай говорили о нем осторожным шепотом. Его имя, как и имена всех древних шаманов, произносилось с почтением и трепетом.
Даже став уже молодым мужчиной, я и вообразить не мог, что такими словами, как «шаман» и «плут», когда-нибудь будут называть меня. Я мечтал о респектабельной жизни врача, вносящего посильный вклад во всеобщее здравоохранение. Невозможно было и помыслить, что сбудутся предсказания моей матери о моем предназначении, что я буду служить человечеству так, как это представляла себе она.
Как и все ее рассказы обо мне, история моего зачатия всегда излагалась мифологически. Так Сарита повествовала почти обо всем: о наших предках она говорила с таким же благоговением, как о святых и ангелах. Я никогда по-настоящему не верил ее рассказам обо мне в том виде, как она их излагала всем, но со временем понял, что для нее это была ее собственная история. Мое зачатие и рождение, мое погружение в видение мира и мое возвращение к ней, к древним верованиям и практикам – все это было про нее. И в чем-то очень важном она была права. Все это действительно было о ней. Ее рассказы были выражением веры – веры в себя. Видеть, как она проживает свою жизнь с такой верой, было для меня величайшим из всех уроков. Вера проявлялась в том, что она воздавала должное Богу Отцу и препоручала себя воле Пресвятой Девы Марии. Проявлялась она и в постоянных просьбах к святым помочь ее благому делу. Она проявлялась так, потому что ей необходимо было так проявиться, – но власть над людьми и событиями в ее видении ей давала вера в себя. Эта вера оживотворяла ее историю. Эта вера давала жизнь больным. И именно эта вера дала жизнь мне.
* * *
Сарита сразу узнала эту пару. Женщиной, содрогавшейся в любовном экстазе, была она сама – давно это было, еще до рождения Мигеля. Женщина была нага и полна страсти. Еще не старая Сарита оседлала бедра мужа и стонала от наслаждения. Тела обоих вспотели от любовной борьбы и блестели. Старая женщина смотрела на них, глаза ее наполнились слезами. Она беззвучно произнесла имя мужа и улыбнулась, погрузившись в прошлое.
– Хосе Луис, – проговорила она, на этот раз вслух. – Mi amor… Mi cariño.
Рядом с кроватью, на границе тусклого света свечи, молча стояла таинственная Лала – почти так же она перед этим появилась у дерева. Некоторое время она бесстрастно наблюдала за парой. Ей и в самом деле малоинтересно было то, что происходило у нее перед глазами, и она заговорила со старухой, сидевшей в углу, голосом экскурсовода, показывающего публике в ботаническом саду образчики общеизвестных видов растительного мира.
– У нее неплохое тело для женщины, которой стукнуло пятьдесят, – без всякого выражения заметила она.
– Сорок два, – поправила ее Сарита. – Но посмотри на него! Я уж и забыла…
Она вздохнула и отвела взгляд от зрелища, смотреть на которое становилось неловко.
– Он был еще совсем ребенок, – сказала Лала.
– Ему было уже далеко за двадцать, – защищаясь, ответила Сарита.
– А когда ты вышла за него?
– Ну, тогда ему было уже далеко за десять. Очень даже далеко за десять.
– А ты-то была зрелой женщиной, матерью девятерых детей. Девятерых!
– Он так в меня влюбился…
– Он влюбился в свое представление о тебе – и мы обе это знаем. – Лала глядела Сарите в глаза, не обращая внимания на парочку в постели. – Попал под чары. Куда было бедному парню деваться!
– Представления – это все, – тихо и задумчиво произнесла Сарита.
– Я рада, что ты с этим согласна.
Полных губ Лалы коснулась вкрадчивая улыбка. Она начинает задавать тон этой экскурсии, начавшейся так внезапно и подозрительно. Лала не любила участвовать в таких предприятиях. Представшее ей примитивное зрелище липкого зарождения жизни отвратительно, но без него не попасть в сновидение, которым она должна будет однажды завладеть и потом управлять.
Вдруг юноша вскрикнул на пике наслаждения, и в то же время раздался один, потом другой вопль его жены, выгнувшей спину и выбросившей руки вверх, к потолку.
– Что с тобой? – закричал он. – Что я сделал?
– Свет! Ты видел свет? Он появился ниоткуда и вонзился мне в живот! Я вся от него горю!
Сара, которой когда-то была Сарита, опустила руки и крепко сжала мужа в объятиях.
– Mi amor, что страшного в свете? – прошептал он.
– Меня коснулся Бог. У нас будет ребенок.
Громко рассмеявшись, Хосе Луис подхватил жену под ягодицы и бросил обратно в постель.
– Чтоб узнать об этом, не нужно небесного света.
– Да, у нас будет еще один, он будет…
– Тринадцатым? – опередил ее он, посмеиваясь.
Они уже успели увеличить Сарин выводок на троих сыновей.
– Вот именно! Он будет тринадцатым. Не смейся, тут действует Божественная сила! Тринадцать! – важно повторила она. – Хватит смеяться!
Сарита слушала, как разговаривают муж и жена, как поскрипывает кровать, и вспоминала.
– Да, так началась жизнь Мигеля, – сказала она едва слышно. – Но сколько всего произошло до того.
– Мы здесь, чтобы увидеть события жизни твоего сына, а не женщины по имени Сара, – холодно ответила ее спутница, с безучастным лицом смотревшая на супружескую пару в постели.
– Нечего нам тут глазеть! – сердито сказала Сарита, поднимаясь к единственному крошечному окошку, впускавшему прохладный воздух.
За стенами дома ночь баюкала мир в своих огромных объятиях. Черноту неба пронзали несколько разбросанных по нему звезд, в тишине два раза тявкнула собака и тут же замолкла. Сарита прониклась чувством одиночества, навеянным этой тишиной. Хосе Луис любил ее дерзко, преданно и непрестанно. Ей так хотелось снова услышать звуки этой любви, почувствовать ее полноту. Она помнила, как щедро он любил ее, но вряд ли могла бы сказать, что отвечала ему тем же. Чаще она лишь снисходила к его самозабвенному чувству. Он уважал свою жену, был ей другом и помощником в трудах и воспитании детей, но кем была для него она?
Лала одобрительно кивнула:
– Правильно, отвернись. На то, что здесь происходит, неприятно смотреть, потому что оно противоречит знаниям. Нам нужно было вернуться к началу, а это вот, как я понимаю, и есть как бы начало. – Она с радостным блеском в глазах взглянула на Сариту. – Но я лично предпочитаю, чтобы начало было, например, вот таким!